Большая книга ужасов – 56 (сборник) - Некрасов Евгений Львович - Страница 40

До березоньки моей оставались жалкие сантиметры. Я тянула руку и шла ко дну. Дотянулась, схватила листик и, перебирая его пальцами, добралась до веточки. Тонкая она была, как спичка. Я тонула, а березка наклонялась надо мной. Боясь неосторожно вздохнуть, я подтянула ветку толщиной с карандаш. Болотная жижа дошла до подбородка. Березка пока что не помогала мне, а только гнулась, и я была рада, что ветка не отламывается.

Бум-м – бам! – бухнул барабан. Я расслышала комариное пение труб и гаркнутое десятками глоток: «Здра! Жла! …рищ! …нант!» Военный городок был совсем недалеко. Обойди я болото хоть слева, хоть справа, сейчас уже разговаривала бы с Пороховницыным – это же он «…рищ …нант».

Ау, лейтенант молодой и красивый! Тренируете личный состав? А кто говорил, что весь день будет на полигоне?.. Хотя мне-то что. На болото вы все равно не пошли бы. Здесь нечего разминировать, потому что все тонет. Как я.

Пока я дотянулась до ствола березки, жижа подступила ко рту. Прогретый солнцем тонкий верхний слой коснулся моих губ, запах тухлятины ввинтился в ноздри. Я рванулась, схватившись за ствол второй рукой, и отвоевала у трясины сантиметров пять. Мне снова было по шею. А спасшая меня березка подалась; из земли показались корни, натягиваясь и стряхивая наросший мох.

Хватит! Все, все, я больше не тяну! Господи! Тонкие корни лопались один за другим. Подбородком я опять коснулась болотной жижи. Это несправедливо!!!

Она меня спасла, березонька. Зацепилась каким-то распоследним корешком, удержалась. Я не могла выбраться, зато не тонула. При моей невезухе и это счастье. Буду висеть, сколько смогу, найдут же меня когда-нибудь. Вон, шотландцы нашли в своих болотах воина, утонувшего четыреста лет назад. Доспехи, оружие – все цело, и даже лицо у него не сгнило, а только потемнело. И меня найдут. Станут показывать туристам: «девочка-подросток начала двадцать первого века». Зеленые щеки и цветочек на лбу примут за макияж. Появятся фаны, которые будут раскрашиваться «под меня».

Тягучий скрип вдруг разнесся над болотом, как будто рядом открыли гигантские несмазанные ворота. Я оглянулась, и нервный смешок застрял у меня в горле. Так вот ты какой, пятибашенный танк!

Глава XVI. Незаменимая роль мороженого в спасении утопающих

За многие десятилетия танк покрылся ржавой сыпью и по гусеницы ушел в землю. Маскировку закончили выросшие вокруг березки. Я пробежала рядом и не заметила, но сейчас, зацепившись глазами, легко различала в сплетении ветвей башни с дырами на месте снятых пушек, ржавые поручни, откинутый люк. Башни смахивали на кастрюли, как нарисовал Дрюня, только стояли не одна на другой, а четыре по углам, пятая, самая большая, – в центре.

Скрип не повторялся, но в танке определенно кто-то был. Не ветер же скрипнул.

– Дрюня, – позвала я, – Андрей!

Из дыры от пушки высунулась голова в красной бейсболке козырьком назад.

– За мной пришла? – недружелюбно спросило дитя. И скрылось.

Я крикнула:

– Тону! Андрей, помоги!

В танке опять заскрипело. Самая маленькая башенка шевельнулась, разворачиваясь в мою сторону, и застряла. Дрюня застучал какими-то железками. Когда он играет, все посторонние слова для него – вроде звуков в компьютерной стрелялке: «Бах! Бух! Упс! Тили-тилили». Он их слышит, но смысла не ищет. Все по-настоящему важное делается без лишних слов: на обед отведут за руку, спички отнимут, по попе шлепнут. А пока говорят (кричат, орут, топают ногами), можно продолжать.

У меня начали затекать руки. Полчаса продержусь, не больше, подумала я. Выпущу березку и забулькаю, как Варяг, а Дрюня будет смотреть. Он еще не понимает, что такое смерть.

– Дрюнька, тебя к телефону! – рявкнула я. Иногда это помогает пробить защиту.

Стук в танке прекратился.

– Андрюш, а я тону, – сказала я, стараясь не сорваться на крик.

Брат вынырнул над башней и навел на меня игрушечный бинокль:

– Взаправду или понарошку?

– Взаправду.

– Тогда почему ты не кричишь? – полюбопытствовал Дрюня.

– Я кричала, ты не слышал. Дрюнька, главное, не подходи ко мне, а то сам провалишься.

Он сказал:

– Дурак я, что ли!

Контакт с внеземным разумом состоялся, но радоваться было рано. У брата не хватит сил вытянуть меня из трясины. Послать его за помощью? Дрюнька не знает дороги. Пока в военном городке бьет барабан, он будет идти на звук. А если барабан замолчит? Или Дрюня увидит еще один танк? Или не сможет объясниться с часовым у ворот? Или, пока он ходит, моя березка выдернется с корнями?

Нет, не с моим счастьем играть в эту лотерею.

– Я тебя спасу. Танком! – загорелся новой игрой Дрюнька. – Счас заведу, а деревья он повалит!

Еще секунда, и он бы со всей серьезностью полез заводить мотор, которого, скорее всего, и не было. Орать я побоялась – он только быстрее отключится.

– Танком ты меня потом спасешь, когда я из болота вылезу, – пообещала я, – а сейчас давай собирай хворост.

– Как Гензель и Гретель? – уточнил Дрюня.

Я, хоть убей, не помнила, что там было с этими Гензель и Гретель (или Гензелем и Гретелем?). В немецких сказках все собирают хворост, а в наших не мелочатся и рубят лес на дрова. Может, они очень хорошо собирали, ударными темпами. А может, учудили что-нибудь.

– Просто собирай хворост. Как ты. И бросай мне. Болото меня не держит. А если набросать хвороста, площадь опоры будет больше, и я вылезу, – набравшись терпения, объяснила я.

Дрюня подумал и выдал:

– Шутишь. До площади надо год собирать!

Говорил он, скорее всего, про Красную площадь (или про площадь Курчатова, она рядом с нашим домом в Москве). Я успела бы утонуть, объясняя, что такое площадь опоры.

– Забудь про площадь! Просто собирай ветки и бросай мне.

Дрюня наконец-то выкарабкался из танка и с мучительной детской неуклюжестью стал спускаться по скобам, приваренным к броне. Потом он исчез из виду. Я ждала, придумывая достойную казнь Пороховницыну. Великие инквизиторы переворачивались в гробах от зависти.

Когда я поджарила лейтенанта на медленном огне и сделала техническую паузу, выбирая между гвоздями под ногти и мясорубкой, из-за танка появился Дрюня с прутиком в руках:

– Годится?

– Годится, – деликатно сказала я, – но этого мало. Тащи самые большие ветки, какие только сможешь, и много.

– Сто? – не двигаясь с места, спросил Дрюня. Он умеет считать до десяти, а «сто» у него означает «обалденно много».

Я сказала:

– Ты неси, а мы потом посчитаем, сколько получится. Главное, много и быстро.

– Много – значит сколько? Сто? – опять уточнил этот тормоз.

Моя спасительная березка стала как будто ближе. То ли она потихоньку вытягивала меня из болота, то ли я тащила ее за собой.

– Дрюнька, принеси хотя бы десять, самых больших!!! – завопила я. – На мороженое дам! ПО МОРОЖЕНОМУ ЗА КАЖДЫЕ ДЕСЯТЬ БОЛЬШИХ ВЕТОК!!!

Верно говорят, что в моменты смертельной опасности человек лучше соображает. Забегал мой Дрюнька. Забегал, паршивец родименький! Я только успевала ловить летевшие в меня ветки и удивлялась, почему мне сразу не пришло в голову материально заинтересовать братца. Ветки я уминала под себя.

Первое заработанное Дрюней мороженое ничего не изменило в моем положении: ветки ушли в болото.

На третьем у меня под грудью получилось плавучее воронье гнездо. Я начала освобождать затянутые трясиной ноги.

Пятого уже было достаточно. Боясь встать на трясине, я поползла на сухое место. Тут Дрюнька сообразил, что халява кончается, и превратился в Золотую Антилопу из мультика. Он фонтанировал непонятно откуда бравшимися ветками и считал (мороженое счет любит):

– Раз, два, шесть, восемь, девять, десять! Еще одно!

Каждое мороженое он отмечал загнутым пальцем.

Я на четвереньках добралась до танка и села, прислонившись к нагретой солнцем броне. Ветки продолжали лететь.

– Бросай в сторону, – попросила я.