Шусс - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 23

— Я и не ломаю, — сказал Лангонь, — но не люблю покер.

Я оставил их размышлять и присоединился к Берте, беседовавшей с Эвелиной за маленьким столиком.

— Сядь, — сказала Берта. — Нам с Эвелиной надо снова быть вместе. Я хочу предложить Эвелине место на фабрике. Она больше не может так жить. Отец, конечно, ей не оставил ничего. Квартирка ее заложена. О, я в курсе дела! Предположим, что она получит за нее двести тысяч франков, а что потом?..

— На твоей фабрике. — Эвелина зло взглянула на Берту. — Ты уверена, что сохранишь ее? Тебя же предупредили: «Он упадет». Если он упадет, то…

Берта сжала мне руку.

— Заставь ее замолчать, — прошептала она.

Мать, дочь, любовник между двумя своими любовницами — это тоже была ужасная партия в покер. К счастью, к нам подошел Дебель.

— Очень тягостно ждать, — сказал он. — У вас нет желания подняться наверх? Я хочу встать на середине трассы. Мне показали место, откуда далеко видно, сверху донизу.

Обрадовавшись представившейся возможности убежать от назревающей ссоры, я поспешно поднялся.

— Я пойду с вами.

В этом месте мои воспоминания застилаются туманом. Холод проникал через куртку. Подниматься было тяжело, подъем все не кончался, и тихий внутренний голос повторял мне: «Тебе это все не по возрасту, старина, совсем не по возрасту». Я рассеянно слушал Дебеля.

— Если кто-нибудь из нас, — говорил он, — начнет избавляться от акций, все полетит вверх дном. К несчастью, у меня самого большой пакет. Донимаете, Бланкар, на месте Берты Комбаз я бы все немедленно продал, не дожидаясь закулисных маневров. Бедняжку обложили со всех сторон.

Я, с суеверным страхом, больше думал об Эвелине. С монахом или без, несчастье было написано ей на роду.

— Предположим, — сказал я, остановившись перевести дух, — что Деррьен упадет. Ничто не помешает ему вскоре повторить спуск. Создается впечатление, что для Берты и ее дочери единственная неудача означает конец испытаний, это смешно.

— Конечно, — согласился Дебель, — но подумайте о контррекламе. Вспомните, например, все неприятности, случившиеся с ракетой Ариан. Согласен, это не одно и то же. Но в случае с «велос» существует дополнительная опасность. Кто-то знает и повсюду говорит, что лыжи приговорены. Вот в чем драма.

До самого наблюдательного поста я сохранял молчание. Вокруг нас раздавались голоса. Оказалось, народу значительно больше, чем предполагали. Легкий туман затушевал верхушки сосен, но видимость была хорошей, особенно на верху трассы. Эвелина была права, спуск напоминал желоб для саней, который извивался среди деревьев, белый от опасно поблескивающего снега. Дебель посмотрел на часы.

— Без пяти одиннадцать. Начало через пять минут. Деррьен сказал, что стартует ровно в одиннадцать. Когда будет проходить мимо нас, он уже наберет полную скорость. Я вам сказал, что заказал обед? Надо отметить успех. Внимание!

Дебель начал отсчет и закричал:

— Гоп! Он пошел.

Мы оба подались вперед, пытаясь услышать звук лыж, скользящих по снегу. У меня замерзли руки и ноги, а сам я весь взмок под шерстяным бельем.

— Да, — сказал Дебель, — он запаздывает. Что же там такое…

И вновь тишина. Одиннадцать пять… Одиннадцать десять… Дебель выпрямился.

— Несомненно, и на этот раз…

Он не закончил фразу и, даже не посмотрев, следую ли я за ним, начал спускаться.

— Подождите, — сказал я. — В последний момент могло случиться что-нибудь непредвиденное.

Дебель пожал плечами.

— Полноте, все, чего мы можем сейчас желать, это чтобы он не разбился.

Мы одними из последних подошли к отелю. По волнению собравшейся там толпы можно было издали догадаться о несчастном случае. Когда Берта, мертвенно-бледная, какая-то съежившаяся, заметила меня, она сказала только два слова:

— Все кончено.

Глава 10

Поль, не сердись, но я буду краток. Каждая деталь доставляет мне боль, и слишком много образов роится в моей голове. Ты же знаешь не хуже меня, как все происходит в подобных случаях: суматоха, вспышки блицев, выкрики, все это безнравственное кишение вокруг несчастного случая. Я крикнул: «Где он?» — и не разобрал, что мне ответила Берта. Журналист, обвешанный аппаратурой, показал мне на бар, куда уже сумел проникнуть Дебель. Я повел туда Берту, но у стойки портье она высвободилась, сказав:

— Я поднимусь в свой номер. От всего этого я совсем заболела.

Я колебался, но кучка любопытных, столпившаяся у входа в бар, подтвердила, что Деррьен там. Но что с ним? Я прокладывал себе дорогу, удивляясь, откуда здесь столько народу. Здесь были постояльцы не только нашего, но и других отелей, все знали об испытаниях, проводимых Деррьеном. В конце концов я проник в бар.

Деррьен сидел в дальнем углу, Лангонь — рядом с ним. Деррьен совсем не был похож на человека, только что потерпевшего катастрофу. Он даже улыбнулся, завидев меня.

— Это не опасно, — сказал он, — несомненно, просто вывих.

И все это, прости меня, Поль, в беспорядке, среди гомона. К Деррьену протягивали микрофоны. Я постарался ухватить нить его рассказа, но людской водоворот отнес меня от Деррьена. Какой-то голос грубо закричал:

— Назад… Отойдите все… Назад.

Я спросил у человека, наступившего мне на ногу, кто это.

— Врач курорта, — ответил он. — Он отвезет Деррьена в Ниццу, чтобы сделать рентген.

Люди покидали зал, и я узнал доктора Росси, учившегося в Гренобле. Он пожал мне руку и сказал:

— Неудачное падение. Возможно, разрыв связок правой лодыжки[12]. Но чтобы у меня было спокойно на сердце, он должен полежать месяц в гипсе.

Наконец я смог протиснуться к Деррьену.

— Как это произошло?

— Если бы я знал, — ответил он. — Все задают мне тот же вопрос. Очень сожалею, но все произошло так быстро!

— Очень больно?

— Немного, когда опираюсь на ногу, но со мной уже происходили такие штуки, это не очень страшно. Мне стыдно перед мадам Комбаз. Приходите в клинику навестить меня.

Деррьен поднялся, повис на руке врача и, поддерживаемый слева Лангонем, прыгая на одной ноге, вышел. Тут я заметил Эвелину, буквально забившуюся в уголок бара с пустым стаканом. Я сел напротив нее.

— А что я говорила, — пробормотала она. — Если бы я не была такой ленивой, я переписала бы это проклятое письмо двадцать раз, и ничего бы не произошло. «Он упадет», «Он упадет». Никто не хотел верить, и вот пожалуйста.

У Эвелины был остановившийся взгляд, губы дрожали. Внезапно ее лицо превратилось в маску ярости.

— Не смотри на меня так, — закричала она. — Да, я выпила. Здесь, совсем одна, ожидая, чем все это кончится. Я выпила, как делал мой отец, когда все на свете ему опротивеет.

— Но Деррьен… — начал я.

— А мне плевать на Деррьена, мне плевать на весь ваш цирк. Я хочу умереть.

Эвелина скрестила руки на столе, оттолкнув при этом стакан, и уткнулась в них лицом. Бармен издалека сочувственно покачал головой.

— Эвелина, маленькая моя, пойдем отсюда.

Я погладил ее волосы и ласково прошептал на ухо:

— Мы вернемся в Пор-Гримо и спокойно обсудим, что будем делать дальше.

Она на все упрямо отвечала: «Нет». Подошел Дебель. Все эти детали теперь начинают всплывать в моей памяти.

— Мадам Комбаз хочет видеть нас троих, — сказал он. — Лангонь уехал с Деррьеном и врачом. Мы присоединимся к ним в Ницце.

— Эвелина, слышишь? Мать хочет тебя видеть. Пошли, это не надолго.

Увы, оказалось надолго. Об обеде, заказанном Дебелей, не могло быть и речи. Я не знаю, кто им воспользовался, наверное, приглашенные. Вспоминаю, что нам принесли сандвичи, которые остались нетронутыми на подносе. Берта, казалось, владела собой, хотя была страшно бледна.

— Я хочу подать жалобу. Теперь это дело полиции. Очевидно, что оба падения подстроены. Меня хотят разорить, но они ошибаются. Я потребую расследования.