Чудо-камень - Сотников Иван Владимирович - Страница 35

К северу от Миасс, на склоне Ильментау, установлен памятник Ленину. Он любовно отлит из чугуна каслинскими мастерами и высится на миаскитовом постаменте. Это редкостный камень, напоминающий сероватый гранит. Он открыт здесь и в честь Миасс назван миаскитом. А на постаменте — чугунная доска со словами ленинского декрета о создании первого и единственного в мире заповедника камней:

Сгрудившись у памятника и читая надпись, ребята вспоминали только что виденное в минералогическом отделе музея. Здешние камни-самоцветы просто чудесны. Они светятся, горят, сияют изумительными цветами всевозможных тонов. Чего только нет там! И горы эти — истинно бесценный клад природы. Из их недр добыли винно-желтые, розовые и прозрачные как слеза топазы; синевато-голубые аквамарины; синие и фиолетовые корунды; черные турмалины; нежно-голубые амазониты; ярко-синие лазуриты. Всего не перечесть.

И вот перед ними отлитый в металле образ человека, который в труднейшие годы вспомнил об этих сокровищах и сохранил их, создав богатейший заповедник. Сенька глядел и дивился. Пусть лишь по книгам, по кино знают они про те годы. Суровое, гордое время! Тем выше подвиг Ленина. Захотелось просто по-ребячьи отблагодарить его. Вынул из-за пазухи приготовленный кусок нефрита и молча положил камень на серый постамент у ног Ильича.

Ребята переглянулись, зааплодировали. Молодец Сенька! Он выразил их самые сокровенные желания. Им хотелось что-то придумать, что-то сказать, а Сенька одним жестом все придумал и все сказал. Платон Ильич еще и еще глядел на него, и горячее чувство гордости за своего питомца снова полнило его душу. Право, молодец!

Без конца любовались горным ландшафтом. Он просто великолепен. Особенно озера, а их уйма. Расположены они между скалистыми гребнями и утесами, а те, что охватывают Ильмены с востока, вытянуты вдоль гор, и узкие заливы-курьи как бы обнимают их своими водами.

Сами озера в лучах солнца с голубым, опрокинутым в них небом, с гребнями гор и береговым лесом, тоже перевернутыми в воде, как в зеркале, издали похожи на редкостные чудо-камни гигантской величины. Будто мастер-батыр отгранил их и выставил напоказ всему свету.

Лес тут чистый, пряный, и дышится в нем легко. Радуют глаз красавицы-сосны, белоствольные березы, ольха, ель, пихта. Есть даже кедр. В подлеске уйма ягод: клубники, костяники, малины, а на болотах и клюквы.

Завтракать возвратились на турбазу, а отдохнув, отправились на Миассово озеро.

Лесная дорожка вывела туристов к старому торфянику. Тут бурно разросся березняк, и в нем много тетеревов и рябчиков, звонко от певчих птиц. Пересекли Черемшанку и вышли к Соколиной скале, где издавна гнездится сокол-сапсан. Сапсан — значит быстрый. Падая на жертву, он развивает скорость до ста метров в секунду.

Вскарабкавшись на кручу, Сенька с Азатом решили взглянуть на него, и им удалось увидеть его довольно близко. Острый хищный клюв, круглые пронзительные глаза, как бы вобранная в плечи голова, очень сильные крылья и ноги с когтистыми лапами — все хищно. Глядит на тебя настороженно, будто готов сорваться с места и сильно клюнуть. Азат даже поежился. Не хотелось бы встретиться с ним один на один. Заклюет, и от него не отобьешься.

Поглядев на птицу, ребята осторожно заспешили вниз.

Берега Миассова озера обрывисты и скалисты. Они изрезаны узкими заливами-курьями. Здесь тихо-тихо. Будто не вода, а голубое блестящее стекло. Лишь белые чайки, стремительно бросающиеся в воду за рыбой, нарушают его незыблемую гладь.

Взяли лодку. На воде еще лучше. Из курьи в курью плывут утиные выводки. Они не пугливы. Курьи заросли камышом, тростником, рогозой. А зеркало самого озера чисто и прозрачно.

Даже плыть не хочется. Лучше просто посидеть в лодке, помечтать, полюбоваться природой. Сенька опустил в воду обе руки и слегка поводил ими вдоль лодки. До чего хорошо.

— Глядите, глядите! — встрепенулась Альда. — Косуля!

Она выскочила к воде, огляделась и так же молниеносно скрылась за деревьями.

— Нам под Уфу такое бы озеро! — размечтался Юрка.

— Зачем его тащить в такую даль, — усмехнулся Азат. — Мало у нас своих!

На туристскую базу вернулись уже с заходом солнца. Завтра — домой!

Соскучившись по другу, Сенька пошел искать Биктимера и нашел его за столом в беседке. Тот оставался на базе и весь день просидел за своим уравнением.

— Решил?

— Погоди, сейчас.

Биктимер выводил формулу за формулой, выписывал сложнейшие вычисления. Сенька терпеливо ждал. Не решит в походе — решит дома. Дело лишь во времени. Его упорству можно позавидовать.

— Погоди, сейчас! — повторил Биктимер, не отрываясь от толстой тетради, в которой исписывал уже последние страницы.

Затем вдруг перестал писать и запрыгал от радости. Сенька сразу же заулыбался.

— Понимаешь, решил все-таки, одолел!.. — взял он Сеньку за руки. — Два месяца не давалось, и одолел! Значит, еду на математическую олимпиаду, еду, еду, еду!

И закружил Сеньку вокруг себя.

Вернулись в комнату, и ребята от души поздравляли Биктимера. Его уравнение давно уже было предметом всеобщего внимания, все готовы были помочь, но Биктимер избегал любой помощи. Только сам! Сам и сам! А уравнение все не решалось. Теперь же словно гора с плеч.

После ужина к Альде подошел Петька, нога у него не зажила, и он еще здорово прихрамывал.

— А ты, Петя, — с намеком спросила она паренька, — решил свое уравнение?

Они вышли на крыльцо и остались одни.

— Представь, решил. Вернемся домой, и буду запирать Сеньку каждый день, чтобы тебя не видел…

— Ты сумасшедший!..

— Ну и пусть. Захочет — все ему отдам, все сделаю, потому что в долгу перед ним. А тебя не отдам. Не злись, не отдам.

— Да я что, вещь тебе?

— Вещь не вещь, а не уступлю.

— Будешь таким — никто с тобой дружить не сможет. Запомни, никто.

— Поживем — увидим.

— Решил, называется!.. — усмехнулась Альда. — Не решил, а запутался еще больше.

— Скажи, а разве плохо воевать за хорошую дружбу?

— Как воевать… Если вот так, по-твоему, то плохо.

— Нет, свое уравнение я все же решил, — сказал Петька. — Нагляделся за дорогу и теперь знаю: человека ценят, как камень-самоцвет. Чем лучше огранен, тем дороже. Скажешь, неверно?

— Эх ты, самоцвет! — сказала Альда и ушла. Затем обернулась с порога и добавила: — Тебя еще гранить и гранить!

Обелиск возле Уржумки

Переходы просто обессилили ребят, и уже не хотелось ни идти, ни ехать. Лишь бы полежать, хоть раз как следует отдохнуть за весь месяц.

Наспех поужинав, они и свалились замертво.

А проснулись, умылись, позавтракали, и усталость как рукой сняло. Снова смех и гомон, готовность идти и ехать, куда угодно. Такова уж молодость!

Весь день провели в Миассе, Налюбовались автомобильным гигантом. Заводище! Видели миасские напильники. Тут тебе и большие рашпили и бархатные напильники для точки хирургических инструментов. Видели тальковую фабрику. Без ее драгоценного порошка не обойтись ни в металлургии, ни в химии, ни в машиностроении, ни в легкой и пищевой промышленности. Где только не нужен тальк!

Сходили в краеведческий музей и лучше узнали город, его историю. Сенька тащил Альду из зала в зал, лишь бы успеть все увидеть.

Почти два века назад здесь возник медеплавильный завод. Потом сто лет в Миассе не было заводской промышленности. А нашли в Миасской долине золото, и вспыхнула «золотая лихорадка». Были тут свои драмы и трагедии. Однажды был найден даже самородок почти два с половиной пуда весом.