Грибы на асфальте - Дубровин Евгений - Страница 22

Кобзиков подпер голову ладонью и задумался.

Мы молчали. В комнате слышались только чавкающие звуки.

— Ближе к делу, — сказал я.

— Звали они меня на «вы», Вацлавом Тимофеевичем, — ветврач поднял голову. В глазах его стоя ли слезы. — Поили рябиной на коньяке. Ел я, Гена, гусей каждый день, курил ростовский «Казбек», а вечером прошвыривался по проспекту на «Москвиче». И вся эта жизнь-малина была с понедельника по четверг включительно. А в пятницу, Гена, отняли у меня и шляпу и нейлоновую рубашку. И стал я опять гол как сокол и свободен как ветер.

От нехорошего предчувствия у меня замерло на мгновение сердце.

— Значит, ты не женился? — спросил я упавшим голосом.

— Нет.

— И не работаешь в совнархозе?

— Нет.

— Но почему, почему? Что ты натворил? — за кричал я.

— Так сложились обстоятельства, Гена. Ты не кричи, пожалуйста, на меня, я и так расстроен.

— Плевать на твое расстройство!

— Ну… тогда слушай…

По мнению Вацлава Кобзикова, дело не обошлось без вмешательства его ненормального рока. Потому что вся история опять получилась глупой до идиотизма.

Ссора произошла накануне регистрации в загсе. В пятницу утром Вацлав и Адель должны были расписаться, а в четверг вечером поссорились.

Поссорились из-за чепухи. Накануне мать Адели, Розалия Иосифовна, закончила оборудование спальни новобрачных. Спальню обставили в стиле модерн. Что это за стиль, Вацлав Кобзиков до сих пор твердо себе не уяснил.

Например, подстригли коту хвост, привесили на шею какую-то медаль — и кот стал в стиле модерн. Отныне его нельзя

было брать на руки, кормить объедками со стола и заставлять ловить мышей.

Или вот такой пример. Чтобы обед прошел в стиле модерн, надо вести себя за столом как можно развязнее, громко чавкать, рассказывать анекдоты, а слова выговаривать сквозь зубы.

Хотя Кобзикова одели шикарно, в дорогие заграничные вещи, он не был в стиле модерн, так как держал неправильно мизинец на левой руке. Его надо было держать согнутым под углом 30 — 35 градусов, а Вацлав давал угол градусов на 10 — 15.

Вся семья Исаенко была помешана на стиле модерн. Главным законодателем являлась Розалия Иосифовна. Она пропадала целыми днями по магазинам, выискивая «модерные» вещи. По ее собственным словам, эти вещи ей весь век не нужны, а делает она все ради Льва Борисовича и его дочери, чтобы им «не стыдно было людям в глаза смотреть».

Лев Борисович тоже увлекался этим самым стилем. Оказывается, модерн распространялся не только на вещи, но и на методы руководства, на производственные дела. Лев Борисович с приходившими к нему на квартиру людьми держался грубовато-просто, угощал водкой и говорил: «Братец ты мой» и «Кровь из носа, а сделай».

Оборудование спальни отняло у семьи Исаенко массу сил. Без конца вносились и выносились вещи, снимались и вешались картины. В комнате не только спать, но и сидеть было негде. Кобзиков уже наловчился путешествовать по ней на манер Тарзана, но тут все вещи были вынесены, картины сняты. Остались кровать, два стула и стол. Розалия Иосифовна объявила, что это и есть спальня в стиле модерн, хотя в ней чего-то не хватает.

— Что-нибудь, знаете… этакое… — Розалия Иосифовна делала неопределенный жест. — Законченное, необычное, чувственное.

Вацлав Кобзиков считал, что в спальне многого не хватает, но благоразумно помалкивал, так как боялся попасть впросак с этим стилем модерн. А ветврач решил вынести все ради места консультанта по крупному рогатому скоту.

Семья Исаенко принялась деятельно искать это «что-то». Розалия Иосифовна даже похудела на двести тридцать граммов. В квартире теперь без конца толпились какие-то люди. Они разглядывали спальню, невесту и жениха и сыпали советами. Лев Борисович тоже приводил знатоков, но загадочное «что-то» по-прежнему не находилось.

Наконец в четверг за ужином Розалия Иосифовна с таинственным видом объявила, что оборудование спальни завершено. Сегодня она совершенно случайно купила у одной знакомой по страшно дорогой цене заграничные мухоморы-липучки. Разбросанные в живописном беспорядке по столу, они очень эффектны и придают спальне модерн законченный вид.

Все, конечно, заохали, заахали, повскакивали из-за стола и повалили в спальню смотреть мухоморы-липучки. Один Вацлав Кобзиков остался сидеть, прикованный ужасом к стулу. Дело в том, что пять минут назад он съел эти самые мухоморы-липучки. Придя вечером домой, ветврач увидел на столе красивые цветные плиточки. Так как Кобзиков свободно владел английским языком в объеме пяти классов, то он, естественно, надпись не разобрал, решил, что это Адель купила ему заграничных конфет, и съел мухоморы.

Розалия Иосифовна возвратилась в столовую взъерошенная, как наседка,

Это вы, Вацлав Тимофеевич? — спросила она дрожащим голосом.

Они не гармонировали, — пробормотал Вацлав, — и я их съел.

Съел?! — ужаснулась Розалия Иосифовна. — Мухоморы?!

Они были ни к селу ни к городу, — оправдывался Кобзиков. — Они вносили в комнату дисгармонию

Мухоморы — дисгармонию! — закричала Розалия Иосифовна. — Вы ничего не понимаете! Лева! Твой зять…

Из спальни вышел Лев Борисович и уставился на Кобзикова, как на дикобраза.

В самом деле, ты, братец, тово… нехорошо… — сказал он.

Вы уж много понимаете, — перебил его Кобзиков. — Придумали какую-то чепуху и носитесь с ней, как с мумией египетского фараона!

Вацлаву не надо было этого говорить. Матовая бледность покрыла щеки Розалии Иосифовны. Когда дело доходило до ущемления ее вкусов, сердце матери семейства делалось каменным.

— Оказывается, вы еще и невоспитанный груби ян, — сделала она вывод.

Но Вацлав уже закусил удила.

А разве бывают воспитанные грубияны?

Вы еще и пошлый остряк!

А вы безжалостная модернистка. Меня надо срочно в «Скорую помощь» отправить, а вы тут при вязались с чепухой!

Лева! Лева! Твой зять просто-напросто хам!

Гм… ты братец того… действительно чересчур нахальный…

А вы тряпка!

С Розалией Иосифовной сделалась истерика. С Адель тоже. Вацлав испугался. Он начал просить извинения, даже сделал попытку встать на колени, но все было тщетным. У него отняли все вещи и указали на дверь.

— В сущности говоря, — сказал Кобзиков, покидая дом Исаенко, — ваше семейство мне не понравилось сразу. Модернисты чертовы. Мне просто надо было устроиться на работу.

О последних словах сейчас Вацлав жалел. Может быть, все-таки удалось бы помириться? Купить где-нибудь эти дурацкие липучки…

— Старый обжора, — сказал я, когда ветврач закончил свой рассказ. — Черт тебя дернул сожрать мухоморы! Что теперь мне делать? Проломить тебе голову? Куда я денусь? Ты мне испортил жизнь!

— Что делать? Продолжай держаться за Вацлава Кобзикова. Не пройдет и нескольких дней, как ты будешь работать на станкостроительном заводе. Теперь все дело провернет Иван-да-Марья, то есть Иван-да-Глория. Он на днях женится на дочке директора за вода.

— Ты что, совсем окосел? А Марья где же?

— Марья тю-тю. Выгнали мы ее. Зачем ему нужна Марья, если за ним ухлестывает Глория? Карьера будет сногсшибательная. Уже сейчас Ванюша мастер. Понял?

— Это все твои штучки? — догадался я.

— Она мне изменяла, — сказал Иван-да-Глория.

Кобзиков незаметно подмигнул мне.

— Ясное дело — изменяла. Курсы кройки и шитья. Га-га-га!

— Выпьем еще! — сказал хмуро новоиспеченный мастер.

— Гена… — Кобзиков посмотрел на меня доверчивыми голубыми глазами.

Моя рука потянулась в карман и бросила на стол десятку. Кобзиков небрежно сунул ее президенту.

— На всю, Егорыч.

Хозяин заспешил к дверям. Только тут я обратил внимание на перемены в его внешности. Егорыч был одет по последней моде. Узкие брюки, красная рубашка, черные туфли с узкими носами. Волосы подстрижены под «канадку».