Грибы на асфальте - Дубровин Евгений - Страница 11

Когда появился Ким, наши с ней отношения поохладели, что, конечно, было вполне естественно.

Ким, я думаю, избрал объектом своей любви именно Тину потому, что она просто оказалась в данный момент под рукой (ибо мой друг твердо решил ехать на место назначения вместе с женой), а искать кого-либо у него не было времени.

Ухаживания Кима Тина приняла благосклонно, и, я думаю, правильно сделала. Конечно, мой друг не ахти какой красавец. У него грубое лицо с крупными чертами и нескладная фигура, но это с лихвой компенсируется полнейшим отсутствием склонности к спиртным напиткам и детски нетронутой чистотой души. Кроме того, учитывая его трудолюбие и настойчивость, можно смело сказать, что Ким добьется кое-чего в жизни.

Сегодня завхоз поехал на нашем мерине за дровами, и мы решили посвятить весь день расчетам. Я достал со шкафа кипу чертежей и папок. Заметив на наших лицах каменную решимость, Вацлав Кобзиков заволновался.

— Опять расселись, мумии египетских фараонов! Сегодня комната нужна мне! Понятно? Я тоже плачу десятку! Проваливайте в читальный зал!

Ким ответил на нервные выкрики презрительным молчанием. У них с Кобзиковым с самого начала установилось что-то наподобие взаимной любви с минусом. Вацлав никогда не упускал случая поиздеваться над капитаном.

— Хотя бы рубашки надели, фараоны! — кричал ветврач. — Будут девушки приходить, а они устроили здесь физкультурный парад! У Кима пятно сзади масляное на майке!

— Что ты говоришь? — елейным голосом спросил Ким Придется снять. Неудобно перед дочерью министра.

Он стащил майку и бросил ее на кровать.

— Ну хорошо же! Я вас все равно выкурю! — пообещал грек. — Я вам создам условия!

И началось. Вацлав стал свистать, пытался петь, двигал мебель с места на место и вообще вел себя безобразно.

— Это мы еще посмотрим: кто — кого! — сказал Ким. — Как, ребята?

Мы с Тиной выразили согласие. В самом деле безобразие: люди изобретают сеялку, а тут будут девицы шляться.

Мы стали выкрикивать вслух расчеты, бить рейсшиной мух, подражать петуху.

Сражение было в полном разгаре, когда раздался стук в дверь. Грек погрозил нам кулаком, сдунул с рукава пушинку и на цыпочках подкрался к двери. Стук повторился. Похоже, стучала женщина.

Кобзиков отскочил к кровати.

— Войдите, пожалуйста, — пропел он голосом змия-искусителя.

Мы невольно затаили дыхание. Даже Ким перестал щелкать рейсшиной и уставился на дверь.

— Разрешите? — прозвучал голосок, и на пороге возникло нечто кисейное. Этакая игрушечная фея (только не производства Центрально-Черноземного совнархоза).

Первым встретился взглядом с феей я — по Причине своей экстравагантной внешности (у меня в волосах после стычки с Кимом торчал пух, а на носу сочилась крупная царапина).

— Простите. Вацлав Кобзиков здесь живет?

В глазах девушки я не заметил иронии, но это, наверное, было делом чертовски трудным: Смотреть без иронии на мою рожу.

— Здесь.

Фея улыбнулась мне. Я улыбнулся ей. Потом она улыбнулась Киму, и я стал свидетелем, как у капитана полезли вверх уши. Такого никогда еще я не видел. Затем девушка повернулась к Тине, отпустила ей не менее обворожительную улыбку, на что древняя богиня ответила такой гримасой, какая бывает разве только у человека, укусившего зеленый лимон. Увы, при всех своих достоинствах Тина всего-навсего женщина, а женщина не любит, когда другим что-то удается больше, чем ей. Улыбка у этой девчушки, безусловно, получалась лучше.

Следующая улыбка предназначалась Вацлаву Кобзикову. Но грека в комнате не оказалось. Чрезвычайно удивленный, я принялся вертеть головой и, наконец, обнаружил ветврача за шкафом.

— Вацлав, — сказал я, — к тебе пришли. Хмурый Кобзиков нехотя появился.

— Здрасте! — буркнул он.

Мы были удивлены. Только что грек сиял, как кастрюля из нержавеющей стали. Сейчас он смахивал на председателя профкома, озабоченного отчетным докладом.

— Увидев Кобзикова, девушка обрадовалась.

— Я вас не узнала! Вы сегодня такой…

«Ага, вот оно что! Любовный конфликтик! Сейчас будет сентиментальная сцена с уклоном в трагедию».

— Как поживаете?

— Ничего.

«Поигрался, негодяй, а теперь „ничего“?! Такую симпатичную девчушку бросил!»

— А я иду, смотрю — объявление: «Обращаться к Кобзикову». Дай, думаю, проведаю… Вылечились от лунатизма?

«Что?!»

Гладко выбритые щеки Кобзикова стали вишневыми.

— Встречаю недавно Ивана Ивановича и спрашиваю о вас. Оказывается, у вас редкая форма. Он долго расписывал. Что-то там связано с боязнью высоты. Лунатики обычно ведь не боятся высоты?

Кобзиков уже пылал, как настольная лампа, и старался на нас не смотреть. Мы слушали, разинув рты. Неужели в довершение ко всему вечный жених еще и лунатик? О боги!

Мне никогда еще не приходилось наблюдать Вацлава Кобзикова смущенным. И Киму, разумеется. Я видел, что капитан колеблется. Подложить греку свинью или нет? Соблазн был слишком велик. Наверно, перед глазами Кима в это время проходили вереницей все обиды, насмешки, издевательства, на которые Вацлав Кобзиков отнюдь не был скуп. В то же время месть была слишком жестокой. Капитан заерзал на стуле. Капитана одолевали мучительные раздумья. Жажда крови, наконец, победила.

— Вы не знаете, лунатикам разрешают жениться? — выпалил он.

— Жениться? Право, не знаю… А что, разве Кобзиков до сих пор…

— Да.

Мы уставились на девчушку. Как она воспримет этот удар?

— Глаза у феи заблестели. Но увы, в них было лишь одно любопытство. Или это игра?

Лицо капитана стало жестким. Наступила минута, которой мой начальник ожидал долго. Стало ясно, что Ким расскажет все, ибо он уже догадался: сегодняшняя гостья играет в жизни Кобзикова какую-то немалую роль. Может, это одна из «невест»? Тем лучше!

Ким был простым малым, и мысли легко читались на его высоком челе. Кобзиков, видно, тоже все прочитал, потому что, забыв про самолюбие, пискнул:

— Не надо!..

— Конкретной невесты пока нет, — медленно и обстоятельно, как и все, «то он делал, сказал капитан. — Есть цель абстрактная — дочь министра.

— Вот как!

— Да. Во имя этого приносятся жертвы, одна из которых — вы. Найденный предмет дамского туалета не был потерян.

— Это правда, Кобзиков? — спросила голубоглазая фея.

— Кобзиков встал и вытянул руки по швам.

— Нет, — соврал он нагло. — Они треплются. Они изобретают сеялку и немного того…

— А то смотрите, у меня есть подружка. Правда, не дочь, а племянница министра. Могу познакомить.

— Нет, нет! — испугался грек. — У меня и в мыслях не было…

Вид у Вацлава был пришибленный и жалкий. Фея взяла его под руку.

— До свидания. Вацлав меня немного проводит. Они ушли.

— Наглая особа! — сказала Тина, когда захлопнулась дверь. — Туда же, в любовь играет!

— Ах, Тиночка, Тиночка, никак не можешь простить улыбки!

— Натворил, наверно, что-нибудь, а теперь…И чего они в нем находят? Как можно преуспевать с такими вульгарными манерами?!

— Эрудиция, талия, интеллект.

— У меня тоже все это есть, — обиделся Ким. — Однако меня никто не любит!

Мы с Тиной переглянулись. Нашего капитана потянуло на лирику! Вот так, не мсти другим.

— А я, Кимочка?

— И ты. Я же вижу. Bсe с Рыковым да с Рыковым.

— Ах ты, дурачок лысый! Начались нежности.

— Пусти! — ворчал Ким, отбиваясь от Тины. — Я не ревную, я предупреждаю!..

Распахнулась дверь. В комнату быстро вошел Вацлав. Я ожидал скандала, но грек, остановившись у окна, принялся барабанить пальцами по стеклу.

— Ты-ры-ры-ры! — запел он мерзким голосом, задумчиво вертя банку с суриком.

Бывают такие моменты, когда к человеку вдруг приходит прозрение.

— Берегись! — крикнул я Киму, бросаясь грудью на чертеж.

В ту же секунду мимо моего уха просвистела банка, распространяя противный запах краски…

Вацлав рыскал по комнате.

Это уже был не Кобзиков, а вождь племени краснокожих, вступивший на тропу войны. В нас летели щетки, помидоры, хлеб, книги. Сначала мы, ошарашенные бурным и непонятным натиском, лишь подставляли бока и спины предметам, защищая чертежи, а потом сами перешли в наступление. Через десять минут отчаянной борьбы жених был запеленат в одеяло, связан бельевой веревкой и уложен на кровать.