Огненный пояс. По следам ветра (сборник) - Голубев Глеб Николаевич - Страница 3

Я наклоняюсь к Михаилу и заглядываю через его плечо. Нет, в его иллюминаторе тоже пока не видно ничего любопытного.

Время от времени, нажимая кнопки на пульте, Михаил берет пробы воды, чтобы потом исследовать их в лаборатории. Лапищи у него огромные, пальцы толстые, грубые, но залюбуешься, как ловко и бережно подхватывает он пинцетом какого-нибудь крошечного усатого рачка или манипулирует хрупкими пробирками. Тоже профессиональная тренировка…

Ловкий, а недогадливый. Или прости увлекся работой? Уже с трудом различает кнопки, а свет зажечь не догадается.

Я включаю ему лампочку. Она прикрыта колпачком, пропускающим только узкую, как лезвие ножа, полоску света.

Глубина 188 метров. Теперь за окном почти пропали зеленые тона. Все вокруг залито густым, сияющим, синим цветом.

Поперек стекла иллюминатора, заставив меня вздрогнуть, быстро проносятся несколько креветок, похожих на сверкающие точки. Что их вспугнуло?

Ага, понятно. На ними гонится большая сардина. Вряд ли им удастся ускользнуть от такой прожоры.

Больше за иллюминатором пока ничего не видно. Да и не моя, собственно, забота — вся эта живность. Я наблюдаю за ней больше из любопытства и чтобы помочь Михаилу не пропустить что-нибудь интересное. Но следить за всем этим пестрым хозяйством и разбираться в нем-его задача. Моя область-гидрохимия и морская геология. Для меня пока работы почти нет, только предстоит взять несколько проб воды на разных глубинах. А вот когда прибудем на дно, тогда я стану главным наблюдателем.

Можно пока послушать голоса моря. Я надеваю наушники гидрофона. Кто-то громко и настойчиво стучит в воде, потом хрипит и курлычет, как журавль. А вот где-то далеко словно захрюкал поросенок.

Я уже немного научился различать голоса морских обитателей. Стучат морские рачки-алфеусы, выбрасывая при этом струйку воды, чтобы отпугнуть противников, — это нам удалось подсмотреть однажды. А хрюкает, наверное, рыба-солнце, похожая на мельничный плоский жернов, или крупная ставрида, которую рыбаки называют «лошадиной макрелью».

В открытом океане, вдали от берегов, шумов в воде меньше. Но здесь, хотя и велики глубины, недалеко Курильские острова, в подводных скалах которых обитают самые шумливые морские животные.

Долго я слушаю этот концерт. А свет за стеклом все меркнет и меркнет.

На глубине 260 метров приходится включить прожекторы. Светящиеся конусы врезаются в густеющий мрак. Видимость до десяти метров, дальше — беспросветная ночь морских глубин. А на глубине пятисот метров мгла за иллюминаторами становится так густа я черна, что после нее самая темная ночь на земле уже кажется полумраком.

Не верится, что где-то над нами сейчас весело светит солнце, рассыпая искры по волнам, нежно голубеет высокое небо и свежий ветерок гонит по небу белые, как пена, облачка…

— Где же планктон? — вдруг озабоченно бормочет над самым моим ухом Михаил. — У тебя тоже нет? Уже около шестисот метров. Забавно…

Мишка буквально прилип к стеклу, высматривает свой заветный планктон. А Базанов невозмутим по-прежнему. Удобно откинувшись в кресле, вытянув через всю кабину длинные ноги, он даже мурлычет себе под нос что-то явно симфоническое.

Внезапный свет за окном заставил меня прильнуть к иллюминатору.

Сначала вдалеке вдруг вспыхнуло слепящее белое пламя. Оно медленно облачком разошлось по воде и потухло. Потом вспышка повторилась уже значительно ближе. Кто это может подмигивать нам из подводной мглы?

Внезапно прямо в упор на меня глянуло такое страшилище, что я невольно отпрянул. Это была как бы сплошная жадно разинутая пасть, из которой торчали мелкие острые зубы. А вся рыбешка, как я теперь рассмотрел, была совсем крошечной, не больше пятнадцати сантиметров длиной. Она упрямо тыкалась своей уродливой пастью в стекло, словно пытаясь проглотить наш батискаф.

Надо ее сфотографировать. Я сделал несколько снимков и позвал Михаила, чтобы он тоже полюбовался.

— Хаулиодус слоанеи, — забормотал он над моим ухом. — Забавно. Чего она так глубоко забралась?

Первое время меня злило, что Мишка то и дело ввертывает в разговор латинские термины. Как будто от этого мне станут понятнее его объяснения! Но потом я понял, что он вовсе не пытается «свою образованность показать». Для него это самые обыкновенные, совершенно точные названия, и он даже просто не представляет себе, что кто-то может не знать латыни…

— Сделай еще снимок, — попросил Михаил.

Но в тот же момент, словно вспугнутая его голосом, уродливая рыбешка исчезла. А еще через мгновение мимо иллюминатора прошмыгнули в полосе света три крупные креветки, смешно помахивая своими длинными усиками и извиваясь всем телом, будто танцуя. Через секунду в полосу света влетела еще одна креветка. Но она не стала убегать, а вдруг резко повернулась навстречу преследователю.

За ней гналась крупная глубоководная рыба, похожая на длинную прозрачную ленту, светившуюся нежным голубоватым сиянием. Мгновение — и креветка вдруг выбросила облачко светящейся слизи. Вспышка была такой яркой, что мы с Мишкой зажмурились.

А когда я открыл глаза, ни рыбы, ни креветки уже не было. Только, постепенно затухая, расходилось в воде светлое облачко.

На больших глубинах, где царит вечная ночь, даже каракатицы вместо «чернильной жидкости» выбрасывают такие светящиеся облачка. Под их прикрытием легко ускользнуть от врагов.

Так мы медленно продолжали погружаться все глубже и глубже, не отрываясь от иллюминаторов, чтобы не прозевать что-нибудь интересное. Это требовало много внимания, так что мы почти не разговаривали, только изредка перебрасываясь короткими фразами:

— Миша, вижу глубоководного угря. Проследи, пожалуйста. Или:

— Константин Игоревич, прибавьте, пожалуйста, воздуха. Что-то в висках постукивает.

— Планктон! — вдруг радостно крикнул Михаил. — Стоп! Еще немножечко вниз, Константин Игоревич. Так, хорошо. Гаси прожектор, Сергей!

Нажимая одну за другой кнопки на пульте, Базанов уравновесил нашу «лодочку». Мы неподвижно повисли на глубине в 630 метров.

Теперь за иллюминатором словно засияло звездное небо. Сплошная россыпь ярких огоньков, точно Млечный Путь, сверкала за холодным круглым стеклом. Но то были не звезды. Это сверкали в лучах наших прожекторов мельчайшие рачки, креветки, бактерии. Сколько их тут? Мириады! Вода буквально кишит ими, она кажется густой…

— Как суп, — неожиданно говорит за моей спиной Базанов и вкусно причмокивает. — Мне нынче снилась солянка. Эх, стосковался по берегу, по Ленинграду, по «Астории», по настоящей, братцы, соляночке.

Мы с Михаилом смеемся.

— Да, этот суп не для вас, Константин Игоревич, — шутит Михаил. — Вот киту он по вкусу… Ну что ж пробы я взял, надо доложить. Включи-ка телефон, Сергей!

Я включаю микрофон и докладываю:

— Мы на «ложном грунте». Глубина шестьсот тридцать один. Пробы взяты.

Репродуктор отвечает голосом «деда»:

— Вижу. Попробуйте двинуться чуток к норд-норд-осту. Только очень немножко и медленно…

Переглянувшись со мной, Базанов, косясь на гирокомпас, пускает в ход моторы. Руля у нас нет, мы поворачиваем, включая попеременно то один мотор, то другой.

Я знаю, что сейчас наверху, в затемненной рубке, все столпились перед экраном эхолота. На экране, между дном и поверхностью моря, темнеет тоненькая полоска. Это наш подводный кораблик, нащупанный ультразвуком. Вот полоска чуть заметно поползла к краю экрана…

— Стоп! — командует репродуктор. — Что за бортом?

— Чисто, Григорий Семенович, — отвечает Михаил.

— Планктона нет?

— Очень мало.

Пауза, потом новая команда:

— Возьмите пробу и спуститесь метров на сорок, только не выходите из этой плоскости.

— Есть, — отвечает Базанов, берясь за штурвал балластных цистерн. Я не свожу глаз с указателя глубин.