Все горят в аду - Ридли Джон - Страница 8

Двадцать три.

Лучше, чтобы двадцать три города. И все это – новый альбом, концерты и кое-какая (чтоб раздуть ажиотаж) торговля – решит любые проблемы с нестандартным финансированием.

Имея в руках такой сверхмощный финансовый генератор, как "Воля инстинкта", Чэд редко задумывался о механизмах, которые могут вдруг полететь ко всем чертям. Ну разве что в моменты затишья, оставшись наедине с собой. Чего только не делал Чэд, чтобы паника не застигла его в одиночестве. Для этого существовали клиенты – с ними можно поболтать, вечеринки – их можно посетить, начинающие певички – с ними можно "поговорить о делах".

Прошлой ночью все случилось иначе. Прошлой ночью Чэд остался без клиентов, без вечеринок и без телки, полагающей, что стоит только завести нужные знакомства – и большое музыкальное будущее у нее в кармане. И вот, вместо того чтобы спать, Чэд сидел и размышлял.

Зазвонил телефон, вырвав Чэда из тугой петли тревожных раздумий, за что Чэд был ему очень благодарен.

– Алло, – сказал Чэд. У него уже успела просветлеть голова.

Маркуса, находившегося на другом конце провода, слегка озадачил тот факт, что Чэд в столь ранний час уже на ногах, но и обрадовал, так как им предстояло в ближайшем будущем крепко пошевелить мозгами.

– Ян, – сказал Маркус.

Это все, что сказал Маркус. Этого было достаточно. Чэд знал. Если чуть свет раздается звонок вашего секретаря – по поводу одного вашего взбалмошного клиента, из звезд альтернативной сцены, – и ассистент произносит лаконичное "Ян", до вас в два счета доходит, какой безумный предстоит денек.

– Где? – спросил Чэд.

– У себя дома, – ответил Маркус. Чэд повесил трубку.

Чэд встал, пошел в свою свежеотремонтированную ванную, принял душ, побрился, надел костюм от Армани, не размышляя долго, какой именно костюм от Армани надевать. Затем спустился к своей "семерке", завел ее и поехал к Яну.

И все то время, пока Чэд принимал душ, одевался и вел машину, его малюсенькую головку переполняли лишь скорбные думы о нестандартном финансировании.

Дэймонд Эванс старался не обращать внимания на это чертово солнце. Солнцу уже пора было заходить. На самом деле было раннее утро, но поскольку Дэймонд в ту ночь так и не угомонился, ему казалось, что дело к вечеру. И солнцу уже пора заходить.

Солнце, однако, не обращало внимания на Дэймонда и по-прежнему всходило, заливая светом Болдуин-Хиллз – большие дома и роскошные автомобили. Посмотришь на них, и кажется, что ты в Беверли-Хиллз, – разница только в том, что ты не в Беверли-Хиллз, а большие дома и роскошные автомобили на Болдуин-Хиллз принадлежат черным. Афроамериканцам. Называйте их как хотите. Им все равно. Они богаты и, если вы им не понравитесь, могут купить вас вместе с вашим дерьмом.

Это негры "с положением". Негры, которые разговаривают культурно. Негры-менеджеры, интеллигенты или работники шоу-бизнеса – денег у них навалом, но они не переезжают на запад, где сосредоточены остальные капиталы Лос-Анджелеса, а держатся поближе к корням.

Они скажут вам, что, дескать, просекают фишку. Они скажут, что остаются в Болдуин-Хиллз, на Холмах, дабы сохранять связь с истоками.

Причина, однако, вот в чем – на Болдуин-Хиллз им приятно. Дело не в том, кто ты, какого цвета – всегда ведь приятно иметь возможность взглянуть туда, откуда ты вышел; сначала посмотреть вниз – на все это быдло, которое ничего не добилось – не смогло добиться, а потом вверх – туда, где ты. Вот для чего нужны Холмы, правда же? Чтобы вниз смотреть.

Дэймонд не был ни администратором, ни интеллигентом. Он не был акулой шоу-бизнеса. Он зарабатывал на жизнь старым добрым способом – торговал наркотиками. На деньги с наркотиков он купил себе навороченный особняк на Холмах, причем администраторов, интеллигентов и прочих не особо интересовало, откуда у Дэймонда деньги, потому что в округе он не торговал, а местные считали Дэймонда рэппером или кем-то вроде того.

Дэймонда не очень радовало, что эти соседи с их геморроями считают его рэппером. Ну почему если ты молодой и при деньгах, то обязательно рэппер? Почему он не может быть конторским служащим, как они?

Ну да, он не конторский, он крэк продает, а петь рэп это сильно круче, чем барыжить, однако он ведь мог стать менеджером, да еще каким. Если бы в восьмой класс перешел.

Дэймонда не очень радовало, что соседи поглядывают на него свысока. Его не радовало чертово солнце. У Дэймонда вообще была куча разных геморроев, и Омар с Кенни знали об этом.

– Вашу мать, опять меня говном завалили, – разорялся Дэймонд.

Не сказать, чтоб гневный вопль Дэймонда сильно озаботил Омара и Кенни. Дэймонда вечно что-нибудь не устраивало. Они знали, что Дэймонд не прав, потому что он разорялся по поводу наркоты, а когда дело доходит до наркоты, то Дэймонда иной раз круто заносит.

– Так, бля, что происходит? – вопил Дэймонд.

Омар:

– Не в курсе.

– Не в курсе, бля? Сидят на моих харчах, а не в курсе! Те, которые не в курсе, у меня, бля, задарма пахать будут.

Омар решил повременить с ответом, Кенни тоже, у него вообще, как правило, мало что находилось сказать в свое оправдание. Кенни не нравилось говорить – ему не нравилось, как звучит его голос. Голос звучал действительно неважно благодаря пуле, однажды за обедом угодившей шестилетнему Кенни в глотку. Пуля пробила стену и горло. Несколько миллиметров левее, и она разнесла бы мальчику позвоночник. Убила бы его. Кенни сказали, что ему повезло.

Ага.

Ну и повезло же этому Кенни схватить пулю в глотку между ложками дежурного гороха и дармового сыра, которые только и могла его семья позволить себе на пособие. В результате горло Кенни стало издавать дребезжащее бульканье, из-за чего, как он уверял, задержалось его половое созревание. Он оставался девственником аж до тринадцати лет. С тех пор минуло четыре года. В результате всех этих злоключений Кенни не был говоруном. Зато с девятым калибром управлялся как надо. Три трупа вам это подтвердят.

Омар медлил с ответом Дэймонду. Он смотрел на двух шлюшек на диване, не спускавших глянцевых глазенок со своего патрона. Их на диване всегда было две, максимум три, и Омар считал их шлюшками, потому что они и были шлюшки. Девочки по вызову – точно гусеницы, охочие до изобильной зелени Дэймонда. Будь в них хоть на грамм женственности, Омар бы это признал. Женщин Омар очень любил, он вырос в окружении трех женщин – сестры, матери, которая была всего на пятнадцать лет старше его сестры, и бабушки, которая была старше его матери всего на двадцать два года. Три эти сильные женщины сами пробивали себе дорогу в жизни. Так что Омар отдавал должное женщинам. Но те, что сидели на диване, как и две другие, занимавшие их место днем раньше, как и их предшественницы, были самые настоящие мочалки. Хотя и симпатичные. Особенно одна – светлокожая, да и вторая не совсем уродина, и задницы у обеих ничего – тугие, крупные, и потискать их было бы совсем не плохо.

Омар признавал, что Дэймонд очень правильно поступил, переквалифицировавшись из братка в барыгу. Однажды Дэймонда наколол какой-то торговец, и Омар знал, что за свой просчет Дэймонд был продырявлен в шести местах. В этой стороне света подмога приходит из дула револьвера, и Дэймонд купил себе место под солнцем за шесть пуль. Он бросил торговлю, начал поставки, выкроил себе приличную территорию, приобретя репутацию за несколько килограммов свинца, а потом отхватил себе и кусок пространства к северу от Торранс. Да, Дэймонд стал настоящим королем этой поганой индустрии. Вскоре ему стукнуло двадцать. В двадцать он уже был настоящим быком. Это бросалось в глаза. Дэймонд был молод и выглядел молодо, но ничего молодого в нем давно уже не осталось. Холодный свет в глазах. Кровь в жилах как аккумуляторная кислота. Его невинность была погребена рядом с его первой жертвой.

Где-то в Лос-Анджелесе есть земля горшечника для погребения юных душ. Поколение, которое сначала отвергли, потом зарыли в общую могилу.