Белый вождь - Рид Томас Майн - Страница 56

– Вряд ли. Ведь это сущие дьяволы. Но спросите их самих. Им лучше знать, нуждаются ли они в подмоге. Это их дело, пусть они и решают.

– Послать за ними сейчас или вы сами пришлете их сюда? спросил Робладо.

– А не лучше ли кому-нибудь из вас отправиться к ним? Такое дело не терпит огласки. Если они явятся сюда, люди, пожалуй, догадаются, о чем у вас с ними может быть разговор. А уж если до Карлоса дойдет, что эти молодцы его ищут, тогда едва ли им удастся его поймать.

– Вы правы, отец мой, – сказал Робладо. – А как нам увидеться с ними, чтобы никто об этом не узнал?

– Нет ничего проще, капитан. Отправляйтесь к ним в дом – в лачугу, вернее сказать. Они живут в хибарке среди скал. Место это глухое, вряд ли вы кого-нибудь встретите по дороге. Вам надо ехать тропой через заросли, но я дам вам проводника, он знает это место и доведет вас. Молодчики вас, должно быть, ждут: я им намекнул, чтобы они не уходили из дому на случай, если понадобятся. Будьте покойны, вы наверняка их застанете.

– А когда вы пришлете проводника?

– Он уже здесь – мой слуга поведет вас. Он внизу, во дворе, вам незачем терять время.

– Конечно, Робладо, – поддержал комендант. – Лошадь ваша оседлана, поезжайте, не откладывая.

– Еду, сейчас же!.. Где ваш проводник, отец мой?

– Эстебан! Эй, Эстебан! – крикнул иезуит, наклонившись над парапетом.

– Я здесь, сеньор! – ответили снизу.

– Иди сюда! Быстро!

На асотее тотчас появился мальчик-индеец: он снял шляпу и почтительно приблизился к отцу Хоакину.

– Проводишь капитана по тропе через заросли к хижине охотников.

– Хорошо, сеньор.

– Да смотри, никому ни слова об этом!

– Хорошо, сеньор.

– Если скажешь, отхлестаю плетью. Ступай!

Робладо в сопровождении мальчика спустился по лестнице, ему помогли сесть на лошадь, и он выехал из ворот крепости.

Отец Хоакин осушил еще стаканчик бордо, предложенный Вискаррой, затем вспомнил, что в миссии его ждет роскошный завтрак, и, распрощавшись с хозяином, отправился восвояси.

Вискарра остался на асотее один. Если бы кто-нибудь был там и наблюдал за ним, он заметил бы, что стоило Вискарре взглянуть в сторону Утеса загубленной девушки, как на лице его появлялось странное, тревожное выражение.

Глава LI

Робладо въехал в заросли; в нескольких шагах впереди его лошади рысцой бежал мальчик Эстебан. Около полумили Робладо ехал по проселочной дороге, которая вела из города к одному из проходов в скалах, затем свернул на узкую тропку, по которой, кроме охотников да пастухов, разыскивающих своих овец, почти никто не ходил и не ездил. Еще две-три мили пути, и он добрался до цели своего путешествия – жилища охотников, притулившегося у подножия утеса.

Это и в самом деле была жалкая хижина. Несколько стволов древовидной юкки, в изобилии растущей вокруг, заменяли столбы, они поддерживали односкатную крышу – вернее, навес, верхним краем примыкавший к утесу. Крыша была устлана жесткими листьями той же юкки, наваленными плотным слоем. Было там и что-то вроде двери, сделанной из досок, отщепленных от более толстых стволов юкки, и подвешенной на полосах буйволовой кожи. Окном служило отверстие со ставнем из того же материала, подобным же образом подвешенным. Стены были сплетены из виноградных лоз, вкривь и вкось скрепленных тонкими жердями и кое-как промазанных глиной. Хозяева старались тратить поменьше труда на постройку дома, поэтому четвертую стену заменяла гладкая поверхность отвесного утеса, и полоса копоти отметила на ней путь дыма, выходившего вместо трубы просто через отверстие в крыше. Дверь находилась сбоку и примыкала к утесу, окно же было вырезано в передней стене хижины, так что хозяева увидели бы всякого, кто вздумал бы прийти сюда по тропе. Только случалось это редко: свирепые охотники почти ни с кем не водили знакомства, и жилище их было в стороне от проезжей дороги. С одной стороны ее загораживали скалы, с другой скрывали еще и густые заросли.

За домом виднелся небольшой загон, кое-как сложенный из камней. Там стояли три тощих, облезлых мула и две такие же жалкие лошади. К коралю примыкало поле, вернее – то, что когда-то было полем; теперь, запущенное, заброшенное, оно поросло травой и сорняками. Впрочем, кое-где можно было обнаружить следы человеческого труда: местами в беспорядке торчали неухоженные кустики маиса, а между ними тянулись усики дынь и тыкв. Сразу видно было, что люди, поселившиеся на этой земле, ей не хозяева.

У порога лежали пять или шесть собак, больше похожих на волков; на земле под нависшей скалой валялось несколько обтрепанных вьючных седел. Два старых, потертых, рваных седла для верховой езды торчали на горизонтальном шесте; на нем же висели уздечки, связки вяленого мяса и стручки красного перца.

Войдя в этот дом, можно было увидеть двух не слишком опрятных индианок – одна месила тесто для грубого хлеба, другая жарила мясо. У самой скалы меж двух камней горел огонь, а рядом на полу были свалены в беспорядке глиняные горшки и тыквенные бутылки.

Стены этого жилища украшали луки, колчаны и шкуры животных; покрытые шкурами камни, сложенные в двух углах комнаты (там была только одна комната), служили постелью. В третьем углу стояли два охотничьих ружья, одно длинноствольное, другое испанское, с коротким стволом, и два длинных копья, а над ними висели охотничьи ножи, пороховницы, сумки и всякое другое снаряжение, необходимое охотнику Скалистых гор. Были там и сети и прочие принадлежности для рыбной ловли и охоты за мелкой дичью. Вот и вся обстановка и утварь этой лачуги. Все это Робладо увидел бы, войди он в хижину; но он не вошел, так как те, кто был ему нужен, не сидели в четырех стенах. Мулат лежал, растянувшись на земле, а самбо, по обычаю своей родины побережья жарких стран, – в гамаке, повешенном меж двух деревьев.

Вид этих людей внушил бы отвращение всякому, однако Робладо он успокоил. Именно такие пособники ему и нужны! Он видел обоих и раньше, но никогда к ним не приглядывался. А теперь, глядя на их наглые, мрачные физиономии и темные мускулистые тела, он подумал: «Да, вот эти справятся с Карлосом. Внушительная парочка. Если судить по внешности, то любой без труда его одолеет – они и крупнее и плотнее его».

Мулат был повыше своего приятеля. Тот уступал ему и в силе, и в храбрости, и в проницательности. Если не считать самбо, вряд ли можно было сыскать во всей стране еще кого-нибудь с такой отталкивающей физиономией, как у мулата. Ну, а самбо – тот был ему под стать.

У мулата была темно-желтого цвета кожа, редкие усы и борода. За толстыми фиолетовыми, как у негра, губами красовались два ряда огромных волчьих зубов. Желтоватые крапинки густо усеивали белки его ввалившихся глаз. Над глазами нависли густые черные, широко раздвинутые брови; дырами зияли вывернутые ноздри толстого приплюснутого носа. Густая копна курчавых волос, вернее – шерсти, скрывала огромные уши. На голове на манер тюрбана был повязан старый клетчатый мадрасский платок, давным-давно не приходивший в соприкосновение с мылом. Курчавые волосы, вылезавшие из-под складок тюрбана на лоб, придавали лицу мулата еще более дикое и свирепое выражение. Все в этой физиономии говорило о жестокости, наглой дерзости, коварстве и отсутствии каких бы то ни было человеческих чувств.

Одежда мулата мало чем отличалась от той, какую носят все охотники прерий. Она состояла из шкур и одеяла. Необычен был лишь головной убор – память о тех временах, когда мулат был невольником в Южных штатах.

У самбо было лицо не менее свирепое, чем у его приятеля. Отличалось оно только цветом кожи. Оно было бронзово-черным сочетание окраски кожи двух рас, к которым принадлежали его родители. Губы у него были толстые и лоб покатый, как у негра, а индеец сказывался в волосах, почти гладких, свисавших длинными змеевидными прядями на шею и плечи. Однако его внешность обращала на себя меньше внимания, чем вид его дружка-мулата. Он носил обычную для своего племени одежду широкие шаровары из грубой бумажной ткани и безрукавку из той же материи, грубое серапе и вместо пояса шарф. Грудь, шея, плечи и массивные темные, как бронза, руки были обнажены.