Медленная смерть - Хоум Стюарт - Страница 8

— Это тебе не хватает сексуального воображения! — подколола его Мария. — Вот почему ты только и можешь, что прыгать на мне сверху.

— Неправда! — возразил Ходжес. — Ещё я люблю отсосы!

Джонни взлетел на диван и вонзил свой раздутый член в пизду доктора. Скинхед накачивал ёмкость, двигая телом в ритм с «Return of Django» — классической записью Up&etters1., студийная группа ямайского исполнителя реггей и даба Ли Перри (Lee «Scratch» Perry, один из родоначальников жанра, первый продюсер Боба Марли на Studio One), названа по синглу «The Upsetter», имевшему шумный успех. «Return of Django» — инструментальный хит 1969 г. (5-е место в Великобритании). Повторяющиеся куски мелодии гарантировали, что у них с Марией будет воистину безумная ебля.

Где-то уже говорилось, что Олд- Комптон-Стрит — центр нашего мира. Истина, как мы знаем, относительна — она меняется в соответствии с определёнными историческими и географическими законами. Подросток, живущий на Восточном Побережье Соединённых Штатов, обматерит любого, кто заявит о превосходстве Лондона, и будет считать Ривингтон-Стрит в Нижнем Ист-Сайде загадочным центром, из которого исходит биение жизни; а член британской правящей элиты скорее предпочтет Треднидл-Стрит в лондонском Сити. Однако, для молодых и хиповых жителей Юго-Восточной Англии, Сохо, несомненно, формирует фокусную точку, откуда их иеихогеографическая карта расходится по остальным городским центрам. Пенелопа Эппл гейт и Дональд Пембертон разделяли эту точку зрения на мир со своими географическими и идеологическими соседями, так что ничего удивительного, что мы видим их бухающими вино в доме 23 по Олд-Комптон-Стрит.

— Смотри, — сказала Пенни, указывая через,«Сохо Брэзери». — Вон Стивен Смит и Рамиш Патель.

— Подойдём? — спросил Дон.

— Ага, — ответила Пенни. — Расскажешь Стиву, как плеснул стакан в Джока Грэхема вчера вечером. Он ненавидит ублюдка с тех пор, как его первую пьесу одного актёра облили грязью в «Art Scene».

— Привет, — сказал Рамиш, хлопая Пембертона по спине и озорно подмигивая Эпплгейт.

— Хай, — пискнул Дон, и переключился на Смита.

— Стивен, с какой стати тебя не было вчера на открытии у Карен Элиот? Был чудесный вечер.

— Я ужинал с мамой и папой, — пожаловался Смит. — Старик, когда отмечал день рождения, потребовал с меня выплатить долги. Этот нахал поднял хай на всю округу, вопил, что я безответственный. Скучный человек, я должен-то всего тридцать тысяч — капля в море по сравнению с тем, сколько он стоит. Вся моя семья — мещане, они просто не ценят художественного гения.

— Облом, дружище, — посочувствовал Пембертон. — Тебе вчера и впрямь надо было быть во «Флиппере». Я выплеснул бокал вина в этого ублюдка Джока Грэхема, он чуть не обосрался! Вряд ли он ещё посмеет писать плохие обзоры на «Эстетику и Сопротивление».

— А если посмеет, — влезла Эпплгейт, — Дон обольёт его бензином, а я брошу спичку.

— Милые! — воскликнул Стивен. — Если соберётесь, предупредите меня, я приду и надену ему на шею шину!

— Джок не такой уж плохой! — возразил Патель. — Я знаю, он жёстко написал про вас, но мои работы ему нравятся, он дал восторженные отзывы фактически на каждый мой фильм.

— Это не извиняет, — гавкнул Смит, — его неспособность увидеть, что я — будущее британского искусства! Ты знаешь, как он обозвал мои картины? Сказал, что это низкосортный поп-арт, опоздавший на тридцать лет! У него нет вкуса, это чистая случайность, что ему понравились твои фильмы.

— К тому же, — рыкнул Дон, — хотя ублюдок зовёт себя революционным марксистом, на самом деле он пособник художественного истэблишмента. Мы же, как молодые гении, обязаны сражаться с системой — а Грэхем член группировки, которую мы должны свергнуть. То, что он защищает, по большей части — мусор, немногим лучше адской мазни!

— Ясно, к чему ты клонишь, -г- согласился Рамиш. — Я просто считаю, что ты переборщил с экстремизмом.

— Конечно, в моих идеях полно экстремизма! — грохнул Пембертон. — Я — Божий дар человечеству, и к чему мне соглашаться с посредственными мнениями недочеловека! Моя задача — оставить такой след, чтобы творческая элита могла принять новые формы существования. Толпу же либо вовсе избавят от страданий, либо превратят в рабов! Какие могут быть полумеры, когда искусство призвано спасти мир от сегодняшнего сползания в декаданс и деградацию!

Джонни Махач понимал, что не успевает домой к Карен Элиот к восьми. Удовлетворять Марию Уокер так, чтобы она от него отстала, пришлось куда дольше, чем он ожидал. Из-за сожительства с сексуально некомпетентным социальным работником сука стала оху-ительно похотливой! Выставив врача за дверь, Ходжес принялся носиться по дому, как синежопая муха. Вымывшись и натянув чистую одежду, он схватил плеер и рванул на стоянку наземного метро.

Теперь же скинхед был на последнем отрезке пути, он развалился на заднем сидении и наслаждался музыкой Ethiopians. Нога его отбивала такт «Everything Crash», классической песни про ямайские забастовки 1968 года. Послушав песню Принса Бастера12 «Taxation» про то же самое, Джонни оценил, что фактически одновременные забастовки пожарных, полицейских, водопроводчиков, телефонисток и остальных служащих обеспечили в странах Карибского бассейна феерический праздник жизни. Не то чтобы Ходжес интересовался постколониальной политикой, ему просто нравился блю-бит, ска и ранний реггей.

Когда поезд дотащился до «Расселл-Сквер», Джонни выскочил из вагона и полетел на Корем-Стрит. Он выступал раз ноль раз на домофоне, и Карен Элиот обругала его за опоздание, однако впустив внутрь. Ходжес задыхался, когда добежал по лестнице до её квартиры.

— Классика, — наехала на него Карен. — Мерзейшая классика. Живя без работы, ты уже не способен рассчитать время. Тут у меня в спальне сидит подруга, которая давно и весьма нетерпеливо тебя ждёт. Она хочет потрахаться, иди и обеспечь.

Если бы скинхед слегка не потерял ориентацию от беготни, он вряд ли стерпел бы подобный тон. Но Элиот всё идеально спланировала, и он сделал, как ему приказали.

— Что, блядь, происходит? — исторг Джонни, обнаружив Марию Уокер, лежащую на кровати Карен.

— Мы тебя разыграли, — хихикнула доктор. — Иди сюда, давай займёмся сексом.

Бутбоя не надо было приглашать дважды. Мария в свои тридцать с лишним лет совсем не износилась и была весьма изящна, при виде обнажённого тела доктора у Джонни сразу встал. Он стянул «мартена», сбросил «ста-престы» и прыгнул в кровать. Уокер уже взмокла, и хуй скинхеда заработал в её дыре, как поршень в хорошо смазанном двигателе.

— Шевелись, чудо, — мурчала доктор. — Вбей свой большой твёрдый хуй в меня, в самую глубь!

В момент первого оргазма Мария увидела вспышку, которую сочла повторным показом взрыва первой звез-. ды. На самом деле это Карен Элиот фотографировала поляроидом. Джонни тоже не заметил присутствия Элиот. Он любил, когда тёлки среднего класса матерятся — а доктор выдавала такое, что и не снилось портовым грузчикам.

— Выеби меня, самец, выеби! — скрежетала Уокер. — Хочу, чтобы твои яйца стучаллло пизде!

Бутбой накачивал ёмкость — и в это время коды. ДНК собирались и разбирались по всей мускульной структуре его тела. Генетическая программа, написан- • ная несколько миллиардов лет назад, захватила конт- * роль над мозгом Джонни.

— Вставляй, жёстче! — проревела Мария. — Резче!;

Ходжес сделал, как сказали. Он почувствовал, j

как любовный сок вскипает у него в паху, всего пара ударов отделяла его от оргазма. Ритм был идеален, и в лобных долях Джонни нарастало приятное давление, когда эндорфины накачивались в, мозг.

— Я хочу его в рот! — промычала доктор, извиваясь под бутбоем.

Уокер высвободилась из объятий скинхеда, потом перевернулась и принялась лизать головку его хуя. Она обрабатывала основание рукой и безумно мычала, пока головка ходила туда-сюда у нее во рту. На неё накатывали множественные оргазмы, пока она сосала и чавкала болванчиком. Ходжес уже не контролировал своё тело, и жидкая генетика исторглась из его любовного насоса. Мария проглотила добрую долю его приношения, а остатки потекли по подбородку.