Гиблое место - Рибенек Александр Вадимович - Страница 28

Звягинцев ушел. Был зачитан протокол собрания. Ваську исключили из комсомола, Лизе был объявлен строгий выговор с занесением в личную карточку. Он же не получил никакого взыскания.

Ему было стыдно взглянуть в глаза другу. Честно говоря, он испугался. Испугался, что его неправильно поймут, выгонят из комсомола. Для него комсомол был всем. Всегда активный участник всех дел, начинаний, энтузиаст комсомольской работы, он не мыслил своего существования без него. Поэтому и не проголосовал ни за, ни против. Высказался наиболее осторожно, чтобы и не восприняли, как прямую поддержку Васьки, и другу попытаться помочь выбраться из этой щекотливой ситуации. Ведь согласись Васька с его словами, и все могло бы быть по-другому…

А Лиза не испугалась. Даже рискуя быть исключенной из комсомольской организации, она рьяно защищала Ваську и его отца. Для нее личное было выше общественного. А вот у него общественные дела всегда стояли на первом месте. Она не сомневалась в своей правоте, а вот он сомневался, что отец Васьки ни в чем не виноват. Правильно сказал Петька: органы не могут ошибаться!..

Васька прошел с Лизой мимо него, будто и не заметил. Но он-то знал, что Головин был обижен на своего друга. Он пошел сзади, шагах в десяти, не решаясь подойти и заговорить.

А на улице их уже ждала толпа во главе с Санькой Рябым.

— Идет! Враг народа идет! — послышались голоса.

Рябой подскочил к Ваське с перекошенным от злости лицом.

— А, сволочь! За сколько Родину продал?

Ваську сбили с ног и долго пинали. Лиза пыталась вмешаться, остановить это побоище, но разъяренные парни не обращали на нее никакого внимания. А он вообще не стал вмешиваться. Что-то не пускало его. Ни помочь не мог, ни присоединиться к другим. Молча отвернулся и побрел домой, на ходу размазывая слезы. Детство закончилось, начиналась взрослая жизнь, жестокая, со своими законами…

Лиза поздно вернулась домой. Пока помогла Ваське добраться до дома, пока обмыла ему разбитое лицо, смыла кровь, сготовила ужин, прошло много времени. Добралась до дома, когда уже было темно.

Осторожно прикрыв за собой дверь, она хотела незаметно проскользнуть в свою комнату. Не тут-то было… Вспыхнул яркий свет, и она увидела отца. Как всегда пьяного…

— Ну, и где ты была?

Она подумала, что нет смысла врать.

— У Васьки.

— Так…

Отец подошел к ней. На его руку был намотан ремень.

— А ты знаешь, что он — сын «врага народа»? Ты понимаешь, что всех нас губишь?

— Иван Андреевич — не «враг народа»! Ты же его давно знаешь, пап! Неужели ты веришь во все это?

Отец не ответил. Только сказал:

— Приходил секретарь райкома комсомола товарищ Звягинцев. Рассказал о твоем недостойном поведении на собрании, просил провести разъяснительную работу… Что будем делать? Сама завтра покаешься в своих ошибках или?..

— Но пап!..

Отец кивнул головой.

— Понятно. Значит, будем проводить разъяснительную работу. Подымай подол!

— Нет! — твердо ответила она. — Это ты раньше мог измываться надо мной и мамой! Теперь все! Не позволю!

Его глаза налились кровью. Наотмашь, сильно он хлестанул ее по лицу.

— Ах ты, сучка! Отцу перечить? Я тебе покажу и Ваську, и комсомольское собрание, и как родителей не уважать! Курва! Тебе наплевать на нас? Этот придурок попал благодаря своему языку, и ты хочешь? Убью, гадина!

Так он приговаривал, хлеща ее по разным местам. Было больно, но она мужественно стояла, не уворачиваясь от ударов, чем приводила отца в еще большее бешенство, хотя самой было до смерти страшно. Она помнила, как он избивал мать по вечерам, когда напивался с одним из своих дружков.

— Коля, не надо! — услышала она голос матери. — Ты же ее убьешь! Прекрати, слышишь?

— И убью! — отмахнулся от нее отец, продолжая раздавать удары. — Эта маленькая стерва хочет, чтобы и нас вслед за Иваном отправили, куда следует!

— Я все равно не брошу Ваську! Я люблю его! — бросила она ему прямо в лицо.

Он встал, как вкопанный, держа ремень на весу. Потом вдруг отбросил его в сторону, обхватил ее поперек туловища одной рукой, поднял и потащил из дома.

— Коля, что ты делаешь? Куда ты ее несешь? — запричитала мать, следуя за ним по пятам.

Отец молча дотащил ее до бани, открыл дверь и швырнул внутрь.

— Я те покажу «любовь»! Будешь сидеть здесь, пока не одумаешься! Соплячка!..

И запер дверь на висячий замок.

Тишину разорвали автоматные и пулеметные очереди, потом послышались взрывы. Лиза села на земле, не понимая, что происходит. Тело болело, словно его только что исполосовали ремнем. Она еще толком не проснулась…

Стрельба звучала где-то поблизости. «Неужели я опоздала?» — с отчаянием подумала девушка, вскакивая на ноги. Тропинка приглашала ее идти, и хотя было еще темно, она побежала вперед, в сторону доносящейся стрельбы.

Шредера тоже разбудила стрельба. То, что стреляли их преследователи, он не сомневался. Вот только в кого?

Шредер быстро прощупал окрестности. Если до того, как они уснули, не ощущалось ничего враждебного, то теперь наоборот — каждый кубический сантиметр окружающего пространства был перенасыщен Злом. Даже защита, на которую он так надеялся, не действовала. Пришлось ему самому ставить барьер.

— Что случилось? — спросил Головин, судорожно сжимающий в руках автомат.

— Не знаю. Кажется, наши «друзья» на что-то наткнулись, — ответил Шредер.

— Какие друзья? — не понял Головин.

— Те самые, которые навестили нас в сторожке твоего отца.

Головин не ответил на это. Он казался озадаченным. Вдруг глаза его расширились от удивления, и он поинтересовался:

— Господин майор, а где ваша форма?

Шредер скосил глаза вниз. На нем сидел привычный немецкий мундир, а не чуждая для него форма советского офицера. Тот самый, в котором он был в тот день, когда его вызвали к начальнику школы. Даже в карманах все было то же, как тогда…

Шредер перевел взгляд на Головина. Теперь он понял, что было необычного в его проводнике. Не было формы. Вместо нее Головин был одет в брюки и косоворотку, кое-где порванную. Лицо было перемазано засохшей кровью.