Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 21

— Пожалуйте сюда, — крикнул он, — пожалуйте сюда, мистрис Ремаркабль, бросайте якорь в этом кресле! На дворе здоровый вест-норд-вест, вот что я вам скажу, моя добрейшая, но какое мне дело? Шквал или затишье, — для Бенджамена все едино. Негры устроились в трюме перед огнем, на котором можно зажарить целого быка!.. Термометр показывает пятьдесят пять градусов[18], но если хорошие кленовые дрова чего-нибудь стоят, то я готов поклясться, что не пройдет и одной склянки[19], как он будет показывать десятью градусами больше. Пожалуйте, сударыня, причаливайте к этому креслу и скажите мне, как вам нравится наша новая хозяйка?

— По моему мнению, мистер Пенгвильян…

— Помпа, Помпа, — перебил Бенджамен, — сегодня сочельник, мистрис Ремаркабль, и потому, изволите видеть, вам лучше называть меня Помпой. Это имя короче, и так как я намерен выкачивать жидкость из этой бутылки, пока ее дно не будет сухо, то вы можете называть меня Помпой.

— Вот забавник! — воскликнула Ремаркабль с хохотом, от которого ходуном заходило все ее тело. — Вы престранное создание, Бенджамен, когда бываете в духе. Но, как я вам уже сказала, я предвижу большие перемены в этом доме…

— Перемены! — воскликнул дворецкий, поглядывая на бутылку, которая пустела с поразительной быстротой. — Все это пустяки, мистрис Ремаркабль, пока ключи от камбуза[20] у меня в кармане.

— Могу сказать, — продолжала ключница, — что съестного и выпивки в этом доме хватило бы на целый полк, — еще немножко сахара, Бенджамен, в этот стакан, — потому что сквайр Джонс запасливый хозяин. Но ведь новые господа — новые законы, и я не удивлюсь, если мое и ваше положение здесь окажется непрочным.

— Жизнь непостоянна, как ветер, — сказал Бенджамен наставительным тоном, — а нет ничего изменчивее ветра, мистрис Ремаркабль, разве только вам удастся попасть в полосу попутных ветров. Тогда вы, действительно, можете плыть целый месяц, поставив лиселя с обеих сторон, вверху и внизу, и поручив руль юнге.

— Я знаю, что в жизни нет ничего прочного, — отвечала Ремаркабль, подлаживаясь к настроению своего собеседника. — Но я не о том говорю. Я ожидаю, что в доме произойдут большие перемены, и что вам на голову посадят какого-нибудь молокососа, как и мне желает некто сесть на голову. А это вряд ли покажется вам приятным.

— Повышение в должности должно сообразоваться с продолжительностью службы, — отвечал дворецкий, — и если это правило не будет соблюдаться, то я подам в отставку быстрее, чем они успеют повернуть на другой галс[21]. Сквайр Джонс славный джентльмен и отличный командир, лучше которого и желать нельзя. Но я скажу сквайру, изволите видеть, на чистом английском языке, что если мне вздумают посадить на голову молокососа, то только меня и видели. Человек, который прослужил тридцать лет на разных кораблях и знает досконально всякую штуку от носа до кормы, никогда не затруднится, что делать с своей особой. Ну-с, и, стало быть, за ваше драгоценнейшее…

Ремаркабль кивнула головой на это приветствие и отхлебнула из стоявшего перед ней стакана. Вообще она не отказывалась время от времени выпить, если вино было хорошо подслащено. После этого обмена любезностями достойная чета продолжала беседу.

— Вы, должно быть, много испытали в жизни, Бенджамен; ведь кто плавает в море на корабле, тот видит многое.

— Ну, иной раз и скверное, мистрис Петтибон! Но, в конце концов, море много дает человеку по части знаний, потому что он видит обычаи разных народов и разные земли. Вот хоть меня возьмите, даром, что я неученый человек в сравнении с иными мореходами, а все-таки вряд ли найдется от Гаагского мыса до мыса Финистера такая земля или такой остров, которых я не мог бы назвать, и о которых не мог бы чтонибудь рассказать… Вот сахар, почтеннейшая, да подбавьте рома… Да-с, я знаю весь этот берег не хуже, чем дорогу отсюда до «Храброго драгуна». А чего стоит один Бискайский залив[22]! Ух! Послушали бы вы, как там ревет ветер. Волосы дыбом встанут. Плавать по этому заливу все равно, что путешествовать в здешней стране с горы на гору.

— Скажите! — воскликнула Ремаркабль. — Неужели море поднимается так же высоко, как горы, Бенджамен?

— Сейчас я вам все доложу по порядку, сударыня, но сначала попробуем грог. Гм! Недурно! В этой стране можно иметь хороший материал, недаром же она так близко от Ямайки[23]. Что касается моря, то в Бискайском заливе оно еще довольно покойно, если только не дует зюйд-вест. Тогда валы громоздятся здоровые. Но если вы хотите узнать, какие бывают волны, то попробуйте проплыть мимо Азорских островов[24] при западном ветре так, чтобы земля была под левым бортом, а кормой держите к югу. Вот тогда увидите горы. Когда я был там на «Боадицее», почтеннейшая, то случалось, что фрегат почитай что упирался грот-мачтой в небо, а под ветром у него открывалась такая пропасть, в которую мог бы провалиться весь британский флот.

— Страсти какие! Небось, натерпелись вы страху, Бенджамен? Да как же вы оттуда выбрались?

— Страху! А какого нам черта бояться, — что соленой водой спрыснет? Велика беда! Как выбрались? Когда палуба была вымыта начисто, и нам надоело это, мы вызвали всех наверх, потому что те, чья очередь еще не наступила, спали себе внизу на койках, точно в наилучшей спальне. Вызвали всех наверх, принялись за дело, и то-то полетел наш фрегат! Ну, да и ходок был он, вы бы залюбовались, мистрис Петтибон! Уверяю вас, почтеннейшая, — а я лгать не стану, — что он прыгал с горы на гору точно белка с дерева на дерево.

— Как! Совсем над водой! — воскликнула Ремаркабль, разводя от изумления костлявыми руками.

— Под водой или над водой, этого я и сам не скажу, почтеннейшая, потому что брызги и пена были так густы, что никто бы не разобрал, где тут вода, где туман. Но летел он стрелой, сударыня, и выдерживал как нельзя лучше. Это такой фрегат, что в нем покойнее жить, чем в наилучшем доме.

— Ну, а вы, Бенджамен, — воскликнула ключница, ошеломленная рассказом об опасностях, которым подвергался буфетчик, — что собственно вы делали?

— Что делал?.. Известно, что! Исполнял свой долг, как и все остальные. Будь на корабле соотечественники мосье Лекуа, они посадили бы его на камни у какого-нибудь островка, но мы такой глупости не сделали, мы держались вдоль берегов, пока не поравнялись с Пиком, а там стали забирать то левым бортом, то правым. Я сам хорошенько не знаю: то ли мы перескочили через остров, то ли обогнули его, только были мы здесь, а стали там, вертелись во все стороны, шли то носом, то кормой, то одним галсом, то друтим, а там и ветер утих.

— Удивительно! — сказала Ремаркабль, которая ничего не понимала в рассказе Бенджамена, но все-таки вынесла из него смутное представление о жестокой буре. — Должно быть, ужасно страшно жить на море, и я не удивляюсь, что вам не хочется покидать такой покойный дом. Положим, свет не клином сошелся. Когда судья пригласил меня приехать и поселиться у него, я вовсе не рассчитывала остаться здесь. Я приехала посмотреть, что поделывает семья спустя неделю после смерти мисс Темпль, и думала уехать в тот же вечер. Но семья была в таком расстройстве, что я не могла не остаться: надо же было помочь ей.

— И долгонько-таки оставались на борту, сударыня; видно, корабль оказался хоть куда.

— Что вы говорите, Бенджамен! Вам нельзя верить ни в одном слове. Ну да, судья и сквайр Джонс до сих пор поступали разумно, но теперь, я вижу, начинается совсем другое. Я знала, что судья уехал за дочерью, но не ожидала ничего подобного. По-моему, Бенджамен, ничего путного нельзя ждать от этой безобразной девчонки.