Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 13

В ту минуту, когда сани подъезжали к гостинице, из дверей ее вышли мужчина и женщина. Первый шел мерной, солдатской походкой, заметно прихрамывая. Женщина двигалась с таким решительным видом, как будто расчищала себе путь, не обращая внимания на все, встречающееся по дороге. Лунный свет падал на ее полное, широкое и красное лицо с топорными мужскими чертами, которые должен был смягчать плотный чепец. Маленькая черная шелковая шляпка с претензией на модный покрой сидела у нее на затылке, не закрывая лица. Женщина приближалась мужскими шагами к саням, и судья приказал негру, сидевшему на козлах, сдержать лошадей.

— Добро пожаловать, судья, — крикнула женщина с сильным ирландским акцентом, — радуюсь вашему приезду! А вот и мисс Лиза, и какая же красавица выросла!.. Стоял бы здесь полк — то-то таяли молодые люди! Ох, согрешила, грешня: говорить о таких вещах, когда колокол зовет к молитве! Доброго вечера, майор! Готовить вам пунш с джином сегодня, или вы проведете вечер в большом доме?

— Я рада вас видеть, мистрис Холлистер, — отвечала Елизавета. — Я все время высматривала знакомые лица, но до сих пор никого еще не могла узнать. Ваш дом остался, каким был, а другие все так изменились, что я узнаю только места. Я вижу, что вы сохраняете и вывеску, которую писал кузен Ричард, и даже надпись, из-за которой, помнится, ссорились.

— Это «Храбрый-то Драгун»?[11] Какое же имя можно было ему дать, когда все его так называли, что может засвидетельствовать и мой муж, капитан. С ним приятно было иметь дело, а в трудную минуту он, бывало, всегда первый поможет. Ох, только конец он нашел внезапный. Но, будем надеяться, что дела оправдают его. Наверное, и мистер Грант то же скажет. Да, да; сквайр взялся нарисовать вывеску, я и подумала: «Если бы видеть лицо того, кто делил с нами горе и радость». Глаза не такие большие и огненные, как были у него; зато усы и шапка похожи, как две капли воды. Ну, ну, я не стану вас задерживать на морозе, а забегу к вам завтра утром, после службы, и расспрошу, как вы поживаете. Так как же, майор, готовить грог?

На этот вопрос немец ответил утвердительным кивком головы, и когда судья обменялся несколькими словами с мужем краснолицей хозяйки, сани тронулись дальше. Вскоре они подъехали к школе.

Мистер Джонс и двое его спутников, путь которых был гораздо короче, опередили сани на несколько минут. Вместо того, чтобы войти в комнату и насладиться удивлением поселенцев, Ричард засунул руки в карманы пальто и принялся расхаживать перед подъездом, как человек, привыкший ко всяким церемониям.

Поселенцы проходили один за другим с невозмутимой важностью, но несколько более быстрыми шагами, вероятно, подстрекаемые любопытством. Приезжие из окрестностей останавливались на минуту прикрыть лошадей белой или голубой попоной и лишь потом входили в подъезд. Ричард подходил почти к каждому, осведомляясь о здоровье и семейных делах. Он называл по именам даже детей, видимо, близко знакомый со всеми. Ответы приезжих показывали, что он пользовался большой популярностью.

Наконец, один из пешеходов, явившийся из деревни, также остановился и засмотрелся на новое кирпичное здание, бросавшее длинную тень на снежные поляны, среди которых оно возвышалось, озаренное полной луной в эффектной игре света и теней. Перед школой находился пустырь, намеченный под общественный сад. На стороне, противоположной той, где стоял мистер Джонс, была воздвигнута новая и еще неоконченная церковь. Это здание строилось летом на деньги, будто собранные по подписке, в действительности же, главным образом, на средства судьи.

Но еще не было решено, какому вероисповеданию будет принадлежать церковь, и это порождало разные споры и ссоры.

Постройка церкви была единодушно возложена на мистера Джонса и Гирама Дулитля.

Гирам Дулитль, или сквайр Дулитль, остановился сейчас полюбоваться зданием. Это был долговязый, тощий субъект, с резкими чертами лица, выражавшими смесь напускного смирения и лукавства. Ричард подошел к нему в сопровождении мосье Лекуа и дворецкого.

— Добрый вечер, сквайр! — сказал Ричард, кивнув головой, но не вынимая рук из карманов.

— Добрый вечер, сквайр! — откликнулся Гирам, поворачивая туловище, чтобы повернуть голову.

— Холодная ночка, мистер Дулитль, холодная ночка, сэр!

— Холодновато; мороз-таки пощипывает.

— Любуетесь на нашу церковь, а? Недурно выглядит при лунном свете, как купол-то блестит?

— Дом собраний, действительно, недурен, — отвечал Гирам. — Надеюсь, что мосье Лекуа и мистер Пенгвильян согласятся с этим.

— Конечно! — воскликнул любезный француз. — Она очень красива.

— Я был уверен, что мосье это скажет. Последняя партия патоки, которую мы получили от вас, очень хороша. Найдется у вас еще?

— О, да, сэр, — отвечал мосье Лекуа с легкой гримасой, передернув плечами, — найдется. Я в восторге, что она вам понравилась. Надеюсь, мадам Дулитль в добром здоровье?

— Ничего, скрипит кое-как, — сказал Гирам. — А что, сквайр, вы закончили план внутреннего устройства дома собраний?

— Нет, нет, нет, — возразил Ричард быстро, но с многозначительными паузами между отдельными отрицаниями, — об этом надо подумать. Придется как-нибудь заполнить комнату, и я, признаюсь, опасаюсь, что нам трудно будет достигнуть наилучшего эффекта. Вокруг кафедры останется большое пустое место, так как я не хочу помещать ее у стены, точно будку часового.

— Принято помещать под кафедрой скамьи для старшин, — заметил Гирам и, как будто опасаясь зайти слишком далеко, прибавил: — впрочем, в разных странах существуют разные обычаи…

— Это верно! — воскликнул Бенджамен. — Когда плывешь вдоль берегов Испании и Португалии, то на каждом мысу видишь монастырь, у которого колоколен и башен больше, чем флюгарок и вымпелов на трехмачтовой шхуне. Если надо построить хорошую церковь, то ищите образцов в старой Англии. Мосье Лекуа живал за границей, и хоть это совсем не то, что в Англии, но и во Франции немало церквей, значит, он имеет понятие о том, что такое хорошая церковь. Вот я и спрошу у него: разве эта церковь не хороша?

— Она вполне соответствует обстоятельствам, — сказал француз, — она выстроена со знанием дела. Только в католических странах умеют строить… как это будет по-вашему?.. большую кафедраль… большую церковь…

Так, переговариваясь и споря между собой, они вошли в школу.

ГЛАВА Х

Под соединенными усилиями Ричарда и Бенджамена «длинная зала» преобразилась. Некрашенные, грубые, самой примитивной работы скамьи, установленные рядами, предназначались для посетителей, а у стены, посреди комнаты, была отгорожено место для проповедника. У переднего края загородки находилось нечто вроде пюпитра, а небольшой стол черного дерева, принесенный из усадьбы и накрытый белоснежной скатертью, стоял немного в стороне, заменяя алтарь. Сосновые и можжевеловые ветки торчали из всех щелей и висели гирляндами и фестонами по стенам, окрашенным в бурую краску. Так как зала освещалась только десятью или пятнадцатью слабыми свечками, а окна были без ставней, то она была бы чересчур угрюма и мрачна для рождественского торжества, если бы огонь, трещавший в огромных каминах по обеим концам залы, не придавал обстановке более веселый вид, озаряя по временам красноватым светом ряды веток и лиц.

Мужчины и женщины сидели отдельно на разных концах залы, а несколько скамеек перед кафедрой предназначались для наиболее «важных» лиц поселка и его окрестностей. Одну скамью занимал судья Темпль со своими домашними, в том числе и дочерью.

Ричард, исполнявший обязанности причетника, поместился на стуле за столом, а Бенджамен, подкинув дров в камины, встал подле него, как легкий корвет, готовый отправиться всюду, куда пошлет его флагман.

У большинства присутствующих здесь женщин более или менее дорогие принадлежности туалета — реликвии давно минувших дней — резко выделялись на простой одежде лесных обитательниц. Рядом с женщиной в грубых черных шерстяных чулках и полинялом шелковом платье, пережившем по крайней мере три поколения, красовалась другая в яркой шали, отливавшей всеми цветами радуги на неуклюже сидевшем платье из домотканой материи. Словом, все мужчины и женщины принарядились, как могли, хотя большинство костюмов было грубой домашней работы. Человек, служивший когда-то в артиллерии, явился в артиллерийском мундире, собственно потому, что это был его лучший костюм. Некоторые молодые люди надели синие штаны с красными лампасами, составлявшие часть мундира «Темпльтонской легкой пехоты», чтобы показать, что у них есть покупная одежда. На одном из них был нарядный охотничий камзол, белизна и тонкость которого были великолепны, но эта одежда заставила бы его стучать зубами от холода, если бы не надетая под ней толстая куртка из домашнего сукна.