Остров на птичьей улице - Орлев Ури - Страница 20

— Я не могу отсюда уйти, — сказал я.

Теперь мне было абсолютно ясно, что я не уйду отсюда. И не присоединюсь к восставшим, как думал утром. Я понял, что это было не такое восстание, о каких пишут в приключенческих романах. Восстание, в котором подростки помогают взрослым и становятся боевыми героями. Этот мертвый солдат, которого Фреди бросил на пол, был для меня слишком большим потрясением, и я решил остаться здесь и ждать.

— Но почему?

— Я жду своего отца.

— Он знает, что ты здесь?

— Да.

— А когда он придет?

Я пожал плечами.

— Где он?

— Не знаю. Его взяли вместе со всеми, когда ликвидировали фабрику.

— Какую фабрику?

— Веревочную.

Фреди хотел что-то сказать, но промолчал.

— Поговорим об этом потом, — сказал он.

Он посмотрел на меня странным взглядом и сказал:

— Возвращайся наверх. Я брошу его в помойку и забросаю мусором. Тут его больше, чем нужно.

— Может, я покараулю у ворот? — предложил я.

— Ладно, — согласился он. — Только ты что-то очень бледный.

— Я ничего не чувствую, — ответил я и пощупал лицо.

Потом пошел к воротам. Улица была пуста. Только по временам издалека раздавались взрывы. Это было восстание.

Фреди провозился довольно долго. Во всяком случае, так мне показалось. Вдруг мне стало дурно. Я ведь не боялся. Что случилось, не заболел ли я?

Фреди закончил работу и позвал меня.

— Все в порядке, — сказал он и потрепал меня по плечу.

Мы прошли через пролом. Я потянул за кабель, и лестница, словно змея, скользнула вниз.

— Патент твой?

Я кивнул головой.

— Вы говорили о поляке по имени Болек, — сказал я, — как он выглядит?

— Давай поднимемся наверх. Ты действительно хорошо себя чувствуешь?

Со мной что-то происходило. Как будто дрожало внутри. Дрожь все усиливалась. Мы поднялись наверх и подняли лестницу. Он описал мне Болека. Сомнений не было. Это был мой знакомый. Теперь мне стало понятно, почему вор был таким симпатичным. Он просто притворялся, что ворует костюмы. Я ничего не сказал. Только повторил про себя его адрес.

И вдруг я разрыдался. Никак не мог сдержаться. Не мог остановиться. Это случилось внезапно, рыдания словно сами вырывались из горла. Фреди крепко обнял меня и прижал к себе. Гладил по голове. Может из-за этих рыданий, которые подступали к горлу, я так побледнел. И так дрожал. Я долго не мог успокоиться, только старался плакать потише.

Я понял, что усвоил урок, который преподал мне отец. Я сделал в точности, как он мне говорил. Ни о чем не думал. Ничего не чувствовал. Только точно проделал всю техническую работу. Выбросить пистолет вперед. Держать его двумя руками. Щелкнуть затвором. Тщательно прицелиться. Думать только о цели. Все чувства отмести. Иначе будет дрожать рука. И умрет не он, а ты.

Я снова и снова хотел перестать плакать, но не мог. Ведь в общем-то я был, как Робинзон Крузо. Он тоже стрелял, когда дикари хотели съесть взятого в плен Пятницу.

Потом я сварил им рис и открыл последнюю банку консервированного молока. Фреди дважды менял Хенрику повязку, и они о чем-то шептались. Время от времени поглядывали на меня. Может, Фреди просил его переубедить меня.

Я показал Фреди мой склад наверху, и он проспал там весь день. Я был с Хенриком. Мы разговаривали. Я очень жалел, что не взял в бункере шахматы. Мы сделали из картона шашечную доску и играли, передвигая монеты и кусочки дерева. Иногда я даже побеждал. Может, он специально поддавался, а может, я и вправду побеждал.

Вечером Фреди ушел. Пожал Хенрику руку. Я тоже хотел пожать ему руку, но он обнял меня и крепко поцеловал. В руках он держал узел с немецкой формой, каску напялил на голову. Он улыбнулся мне и отдал честь, как настоящий солдат. Потом спустился вниз и скрылся в темноте. Только слышались его шаги, пока звук их совсем не смолк.

Всю эту ночь, просыпаясь от стонов Хенрика, я прислушивался к далеким выстрелам. Думал, может, это стреляет Фреди. И молился за него.

У врача

Я проснулся на рассвете из-за стонов Хенрика. Он чувствовал себя очень плохо. Весь горел. И был мокрый от пота. Ясно было, что он не может двинуться с места. С трудом говорил. Пытался успокоить меня. Я дал ему воды. Он не мог пить. Я поил его из ложечки, очень медленно, как дают воду младенцу. Я подумал, что он умирает, и решил позвать врача. Я знал одного врача, но он меня не знал. И тогда я напомнил Хенрику про путь через стену, который он знал. Это было недалеко. Угол моей улицы и улицы Пекарей. Он говорил очень медленно. Чтобы я понял, или, может, он не мог говорить быстрее. Я намочил полотенце и положил на его лоб. Ему немного полегчало. Мама всегда клала мне на лоб мокрое полотенце, когда у меня была температура.

— Улица Пекарей, 32, — шептал он.

Я сел возле вентиляционного окна и стал смотреть, как приходят и уходят люди на той стороне. Дети еще не шли в школу. Но великовозрастный хулиган уже крутился возле дома и ждал очередную жертву. Маленькая девочка еще не вышла. Он мог только привязаться к женщине, которая вытряхивала одеяла и ковры. Он крикнул ей: — Пани, у вас упала подушка!

Она продолжала работать. Он расстроился. Неужели он такой дурак, думал, что она сразу побежит вниз? Наверно. Вышел полицейский и погрозил ему кулаком. Все его знали. Тогда он швырнул камень в пробегавшую собаку. Та завизжала. Жена врача высунулась в окно и начала стыдить его. Потом выскочила его тетка и заорала:

— Ты все еще здесь! Я же велела тебе идти не медля! Где записка?

— Здесь, — закричал он и потряс запиской, достав ее из кармана.

— Так иди, горе горькое!

Как обычно, его куда-то послали. Я следил за ним, сколько мог. Как видно, скоро он не вернется. Потом посмотрел в бинокль на окно врача. Врач был в комнате. Жена принесла ему чай, он сидел возле письменного стола, что-то писал и пил.

Пистолет я не взял. Я понимал, что не смогу стрелять, если банда поляков схватит меня. Будь что будет. Взял с собой только фонарь.

— Если мой папа придет, он позовет меня по имени — Алекс, — объяснил я Хенрику.

— Возьми деньги, — прошептал он и показал на свой карман.

В кармане у него были деньги. Я взял несколько бумажек. Оставил двери шкафа открытыми, чтобы ему было лучше слышно. Потом выбрал, что я надену. Я точно знал, что надевают мои ровесники, когда идут в школу. Я взял несколько книг и тетрадей, которые у меня были, и связал их ремнем. Так делали те, у кого не было портфелей. Я вспомнил про военную фуражку и надел ее. Улица Пекарей была первой улицей, пересекавшей нашу улицу по дороге на фабрику. Я прекрасно знал дорогу. Я не опасался грабителей, нужно было только не нарваться на немцев, очищающих квартиры. Я не проверял, но мне казалось, что с нашей стороны уже очистили все дома.

Я знал, что дом № 32 соприкасается со стеной. Но мне не приходило в голову, что там есть проход, я ведь встретил пана Болека в соседнем доме. Я спустился в подвал дома, как мне велел Хенрик. Третий отсек слева. Было темно. Я зажег фонарь. Ничего не обнаружил. Прощупал все стены. И тогда решил сдвинуть с места разбитый стенной шкаф. Хенрик ясно сказал мне: «В проходе уложены кирпичи». Это было там, за шкафом. Я вынул кирпичи по одному. Не все. Как видно, этот проход предназначался для очень толстых людей. Мне же было достаточно маленькой дыры. Я все поставил на место. Внутри было очень темно. Я осмотрелся. Нашел отверстие, которое было заложено с другой стороны. Толкнул. Ничего не вышло. Как видно, пролом был заставлен тяжелой мебелью. Я толкнул изо всех сил. Что-то затрещало, и я выскочил наружу.

Сейчас я был в подвальном помещении. Только бы никто не спустился вниз за картошкой или углем. Я прислушался. Наверху играли дети. Кричала женщина. Мужчина отвечал ей. Я вышел на улицу. Даже не обернулся, чтобы посмотреть, видел ли меня привратник. Мне не пришлось пересекать двор. Из подвала я вышел прямо к воротам дома. Странно. Обычно в первых подъездах не было подвалов. Я такого не видел. Я старался держаться, как все.