Слон Килиманджаро - Резник Майкл (Майк) Даймонд - Страница 40

— Тогда я умоляю вас как человека, большую часть своей жизни прослужившего людям, еще раз послужить им, подарив бивни музею.

— Это невозможно, — покачал головой губернатор. — Я заплатил за бивни, они — мои, и я здесь, чтобы увезти их на Дедал.

— Вам их не увезти, — возразила Эстер.

— Что вы такое говорите? — возмутился Руссо.

— В чем дело, Эстер? — встревожился Киджано.

— Джошуа. — Она повернулась к куратору музея. — Мы должны где-то остановиться. Мы не имеем права позволить им уничтожать то, что создавалось полторы тысячи лет.

— У меня такое ощущение, что вы мне угрожаете. — Руссо более не улыбался.

— Дело именно так и обстоит, губернатор.

— И каким же образом одна безоружная женщина может помешать моим людям забрать бивни?

— Одной безоружной женщине с вами не справиться. Поэтому я и установила взрывное устройство под один из бивней. Если кто-то коснется его, все крыло взлетит на воздух вместе с теми, кто в нем находится.

— Под какой бивень? — нахмурился Руссо.

— Так я вам и сказала!

— Это нелепо! — взорвался Руссо. — Я просто приглашу специалистов, которые разминируют бивень, и все равно увезу их, а вы проведете несколько лет в тюрьме.

— Взрывное устройство среагирует на малейшую вибрацию. Я не уверена, что ваши специалисты сумеют его снять.

Руссо вновь посмотрел на Киджано.

— Она говорит правду?

— Понятия не имею.

— А что вы думаете?

— Я думаю, — после паузы ответил Киджано, — что не хотел бы находиться в музее, если вы решите забрать бивни.

Руссо приказал своим людям выйти за дверь, повернулся к Эстер Камау.

— Хорошо. Что вы еще хотите? Больше денег?

— Если б я хотела денег, трехсот тысяч хватило бы за глаза.

— Так чего же вы хотите?

— Проще сказать, чего я не хочу.

— Пожалуйста, скажите.

— Музей — это не здание, оно новое, а экспонаты, древности, которым я посвятила всю жизнь. Не только я, две тысячи ученых за последние полторы тысячи лет приложили руку к созданию этой коллекции. Конечно, они делали это ради собственной славы и из любопытства, но они трудились на благо всех кенийцев, и теперь мы продолжаем их работу ради живущих на Новой Кении. Это наша история, наше прошлое. Все, что у нас было, и все, что есть, — эти сокровища принадлежат всему народу. И я не хочу и не могу допустить медленного растаскивания музейных коллекций. — Она помолчала. — Уж лучше я все уничтожу одним махом.

— Но продажа экспонатов куда выгоднее их уничтожения, — заметил Руссо. — Я, к примеру, готов подписать с вами соглашение, предоставляющее вам первоочередное право выкупить бивни, если я или мои наследники решат их продать. Я уверен, что и другие покупатели ваших экспонатов согласятся на такое условие.

— Какой прок от этого соглашения, если эти экспонаты могут оказаться в добрых двухстах тысячах световых лет и на продажу их выставят лет через тысячу?

— Такое соглашение по крайней мере оставит вам возможность исправить ошибку, совершаемую, по вашему мнению, правительством. Уничтожение бивней и других экспонатов лишит вас такой возможности.

— Есть и третий вариант.

— Какой же?

— Оставить бивни, где они есть. Это их законное место. Он покачал головой.

— Шантажу я не уступлю.

— Тогда послушайте, что я хочу сказать вам о музее, и, возможно, мне удастся убедить вас в своей правоте.

— Сначала отключите взрывное устройство, а потом я вас выслушаю.

— Я вам не верю, губернатор.

— Не верите, что выслушаю?

— Что примете правильное решение, выслушав меня. Он долго молчал, разглядывая две колонны слоновой кости, потом вновь повернулся к ней.

— Почему именно бивни?

— Я вас не понимаю.

— Я знаю, что вы продали чучела чуть ли не всех животных, а также коллекции ракушек и бабочек. Почему именно бивни заставили вас решиться на крайние меры?

— В них величие Кении, — ответила она.

— Что вы хотите этим сказать? Я, разумеется, не очень хорошо знаю историю бивней, но могу предположить, что их добыли в ходе какой-то охотничьей экспедиции.

Эстер покачала головой.

— Бивни — это сама Кения! — с жаром воскликнула она. — Кения славилась дикими животными, а эти бивни принадлежали величайшему животному на Земле. Кения занималась торговлей слоновой костью, и эти бивни тоже продали на аукционе. Кения была колонией, потом обрела независимость, а бивни остались последним свидетельством британского колониализма. Многие великие сыны Кении боролись за независимость, но точку в этой борьбе поставил Джейкоб Тику, вернув бивни Кении. Потом кенийцы улетели к звездам, и бивни отправились в это путешествие вместе с ними. Кения — микрокосм эволюции человечества, от примитивного человека к жителю города и космическому путешественнику, и они пережили все эти эпохи. Для истории Кении они бесценны. — Она всмотрелась в Руссо. — Без них мы ничто.

— Ясно. — Руссо медленно кивнул. — Они значат для вас очень многое.

— Для всех кенийцев.

— Но особенно для их куратора.

— Моя работа — сохранить бивни для вечности. Поэтому я не могу допустить, чтобы вы увезли их. Вы это понимаете?

Руссо улыбнулся:

— Теперь понимаю. — Он повернулся к Киджано. — У вас есть ключи от стенда?

— Ключей нет. Замок открывается отпечатком большого пальца одного из руководителей музея.

— Пожалуйста, откройте его.

— Но взрывное…

— Никакого взрывного устройства нет, — заверил его Руссо.

Киджано осторожно подошел к стенду, приложил большой палец правой руки к сканнеру, стеклянная дверь распахнулась.

Руссо шагнул к бивням, коснулся каждого, повернулся к Эстер Камау.

— Я не стану выдвигать против вас обвинения. Несправедливо осуждать священника за желание уберечь святыню.

Он вышел из комнаты за своими людьми, а Эстер печально посмотрела на доброго друга.

— Извини, Джошуа. Я не могла не попытаться спасти их.

— Знаю.

— И взорвать не смогла.

— Я и не думал, что сможешь, — кивнул он.

Меньше чем через год Музей африканских древностей продал свой последний экспонат — копье нанди ручной работы.

Эстер Камау не стала свидетельницей этого знаменательного события. Она умерла семью месяцами раньше. Никаких болезней доктора у нее не нашли, просто ей не хотелось жить. Джошуа Киджано обратился к правительству с просьбой установить на ее могиле скромный памятник за государственный счет. Бумага эта шесть лет пролежала без движения. За это время Джошуа Киджано умер, и, когда до его просьбы дошли руки, никто уже не мог вспомнить, кто такая Эстер Камау и за какие заслуги правительство должно тратить на нее деньги налогоплательщиков. Бумагу положили под сукно и вскоре забыли, потому что выяснилось, что правительственная политика финансовой стабилизации привела к стагнации экономики, и теперь эксперты старательно искали новые пути ее стимулирования.

Музей, пять лет простоявший пустым, за несколько месяцев кардинально реконструировали и разместили в нем бурно разрастающееся Бюро экономического развития. И все правительственные чиновники Новой Кении гордились тем, что нашли достойное применение уже, казалось бы, никому не нужному, но еще добротному сооружению.

Кристалл компьютера потух, Мандака посмотрел на меня.

— Ваше любопытство удовлетворено? — спросил он.

— На текущий момент.

— Ирония ситуации в том, что из всех кенийцев только один попытался спасти бивни, и тот не был масаи.

— А откуда вы это знаете?

— Камау — имя кикуйю, — объяснил Мандака. — Опять же, она занимала важную и престижную должность, следовательно, не могла принадлежать к масаи, — с горечью добавил он.

— Почему?

— Уже поздно, и меня мучает жажда, мистер Роджас. — Мандака встал, потянулся. — Я думаю, мне пора домой.

— А мне спать совсем не хочется. Я с радостью провожу вас, если вы живете неподалеку.