Беги, мальчик, беги - Орлев Ури - Страница 37

— Ты помнишь свое настоящее имя?

— Нет.

— У тебя были братья и сестры?

— Да, но я уже не помню, как их звали.

— Может быть, ты вспомнишь, откуда ты?

Он вспомнил название «Блонье». И тут же в его памяти встали пекарня и его отец, освещенный пламенем печи. Он увидел соседнюю кузницу, дом и маленькую лавку пани Станьяк напротив. Он пытался различить лица людей. Вот его дед с длинной седой бородой, а вот мать, но ее лица он не мог вспомнить. Ему казалось, что он узнаёт лица своих братьев и сестер, но и они оставались размытыми, словно проступали сквозь туман, и ему так и не удалось вспомнить их имена. Потом он вспомнил, как отец лежит в кровати, спит и тихонько храпит таким смешным храпом, который иногда переходит в свист, похожий на свист паровоза. Увидел, как он сам влезает на отцовскую кровать, вытаскивает соломинку из матраца и щекочет отца по его маленьким усикам. И вдруг лицо отца превратилось в серое, заросшее щетиной лицо с картофельного поля, и Юрек увидел горящие глаза, впившиеся в него, и услышал его голос: «Ты должен выжить, Юрек». Нет, он не сказал «Юрек». Он сказал какое-то другое имя. Но все равно — вот, он выжил, хотя для этого ему пришлось забыть собственное имя, и имена своих братьев и сестер, и даже лицо своей матери, которое вдруг исчезло в той пустоте, что раскрылась в его сердце тогда, в Варшаве, в тот миг, когда он приподнялся над мусорным ящиком и увидел, что ее нет.

Юрек сел и вытер рукой слезы. Потом попробовал в отрывистых словах пересказать пани Раппопорт то, что увидел в своих воспоминаниях.

— Блонье, ты говоришь? Ты узнаешь это место, если мы приедем туда?

— Да, — сказал он, — я узнаю дом, и пекарню тоже. Там рядом была кузница.

— Ты готов поехать туда сейчас?

Им дали тот самый маленький пикап, в котором его привезли в детский дом, и они вдвоем втиснулись на сиденье рядом с водителем. Пани Раппопорт положила ему руку на плечо — может быть, просто от недостатка места, — но эта ее близость согревала Юреку сердце. Он даже пошутил:

— Видите, как хорошо иногда не иметь одной руки.

Она не засмеялась, только еще крепче обняла мальчика.

Они пересекли Вислу и примерно через час въехали в Блонье. Сначала они двигались среди деревенских домов под соломенными крышами и небольших приусадебных хозяйств, но вскоре потянулись улицы с невысокими жилыми домами, построенными из дерева или дерева и кирпичей. И вдруг Юрек закричал:

— Пекарня!

Пикап остановился. Дверь пекарни была закрыта. Он побежал в кузницу, но там не оказалось ни души. Место выглядело покинутым. Он схватил пани Раппопорт за руку и, не раздумывая, потащил за собой. Через несколько минут они стояли перед полуразрушенным домом.

— Здесь мы жили, — сказал Юрек, и сердце его сжалось.

Он посмотрел на другую сторону улицы, и лицо его просветлело.

— Вот лавка пани Станьяк! — закричал он и опять потащил пани Раппопорт за собой.

Они вошли. За прилавком стояла пожилая женщина. Она увидела Юрека, и у нее широко раскрылись глаза. Испуганный крик вырвался у нее:

— Давид!

Пани Станьяк побледнела, схватилась за сердце и тяжело прислонилась к прилавку.

— Давид, ты жив?

Теперь он вспомнил свое имя. Да, его звали Давид. Давид, а не Юрек Станьяк.

Пани Станьяк заперла лавку и привела их к себе домой. Она подала чай с коржиками и села с ними за стол.

— Пани Станьяк, — спросила пани Раппопорт, — не помните ли вы фамилию Давида?

— Конечно. Это все равно как если бы вы меня спросили, как меня зовут. Фридман была их фамилия. А что, он сам не помнит?

— Нет. Он называет себя Юрек Станьяк.

Пани Станьяк рассмеялась:

— Кто дал тебе это имя?

— Отец, — сказал Юрек.

— Он наверняка хотел, чтобы тебе легче было запомнить, — сказала пани Станьяк. — Я хорошо помню всю их семью. Хорошие соседи. Мы с мужем были однажды у них на пасхальном седере, а они приходили к нам смотреть, как празднуют у нас. Давид, ты помнишь, как вы приходили к нам смотреть на рождественскую елку?

Он улыбнулся. Он помнил. Он улыбнулся потому, что вспомнил, как брат ударил его, когда они вернулись домой от Станьяков, поглядев там на елку, украшенную звездой и свечами. Родителей не было дома, и брат взял кухонный молоточек и ударил Давида по голове в том месте, где у него образовался большой нарыв. Нарыв лопнул, и Давиду сразу стало легче.

— Твою старшую сестру звали Фейга. Когда началась война, она бежала с вашим дядей в Россию. Вторую твою сестру звали Малка, а твоих братьев — Берл и Иоси. А ты был маленький Давид.

И пани Станьяк улыбнулась ему.

— А как звали его мать и отца? — спросила пани Раппопорт.

— Его отца звали Гирш, а мать звали Ривка. Она была красавица.

Юрек снова попытался вспомнить лицо матери, но и на этот раз не смог. Однако лицо отца он помнил хорошо. Не то, покрытое щетиной, измученное лицо, что он увидел на картофельном поле. Теперь он помнил его настоящее лицо.

Они распрощались с пани Станьяк. Она поцеловала его и крепко пожала руку пани Раппопорт. На обратном пути, в пикапе, пани Раппопорт обняла Юрека и сказала:

— А теперь мы будем искать твою сестру Фейгу, Давид.

— Хорошо, — сказал он. — Но я хочу остаться Юреком.

— Я уважаю твое желание, — сказала она.

Всю обратную дорогу Юрек сидел, погруженный в воспоминания. Они искрами вспыхивали в памяти и танцевали перед ним. Вот кто-то крутит петуха над его головой. Вот чистят дом, высыпают из матрацев старую солому и насыпают новую. Он вспомнил, где стояли кровати в их комнате, и себя самого, спящего рядом с братом Иоси. Он вспомнил угол, в котором они мылись. А может, то был угол в доме Ковальских? Вспомнил и ведро, которое в зимние ночи ставили на веранде, потому что уборная была далеко во дворе — маленькое строение над выкопанной в земле ямой. Он вспомнил, как дедушка повел его к заике-шапочнику и купил ему шапку с одной пуговицей посредине. Он ясно видел перед собой шкаф с двумя дверцами и двумя ящиками внизу, в которых мама прятала пирог. Воспоминания смешивались, превращаясь в странный, путаный сон.

— Юрек, проснись.

Мама склонилась над ним, чтобы разбудить. Он тут же понял, что это сон и что он слышит голос пани Раппопорт. Но над ним все еще склонялось мамино лицо. Он видел его так ясно и четко, будто она на самом деле стояла над ним в эту минуту. Юрек жадно всматривался в него. Нет, он больше его не забудет.

— Мы приехали, — сказала пани Раппопорт.

Он открыл глаза. Теперь он помнил лицо матери.

Спустя неделю Юрек приехал попрощаться с семейством Ковальских. Он был взволнован. Уже во дворе он услышал удары молота и направился прямиком в кузницу.

— Я пришел попрощаться, — сказал он.

Пан Ковальский продолжал формовать раскаленное железо. Тадек глянул на Юрека и тоже продолжал работать. Юрек подождал.

Пани Ковальская увидела Юрека из окна и пришла следом за ним в кузницу. Наконец пан Ковальский положил молот, отер пот со лба и вытер руки.

— Он пришел попрощаться, — объяснил Тадек матери.

Юрек проглотил слюну и сказал:

— Я остаюсь в доме сирот.

— Желание человека заслуживает уважения, — сказал пан Ковальский.

— Храни тебя твой Бог, — сказала пани Ковальская и поцеловала его в голову.

— Их Бог и наш Бог — это один и тот же Бог, — сказал пан Ковальский.

Юрек машинально сунул руку под рубашку и пощупал свою грудь, но там уже ничего не было.

Пан Ковальский протянул левую руку и пожал руку Юреку.

Тадек проводил его на железнодорожную станцию. Тадек тоже не умел читать, и им опять пришлось спрашивать дорогу. Юрек купил билет до Варшавы. На платформе толпилось много людей. Когда пришел поезд, Юрек втиснулся в вагон и прошел к окну. Тадек стоял на платформе и улыбался ему. Юрек тоже улыбнулся.

Послесловие