Генерал Скобелев. Казак Бакланов - Корольченко Анатолий Филиппович - Страница 5

— О, майн гот!.. О, тейфель! — Он с яростью сорвал с рук перчатки. — О, я зналь, кто это делаль! Какой злой шутка! Михель! Михель!

Но того поблизости не было.

Развязка произошла на следующий день. К сестрам пришли подруги и среди них — черноокая, с чубчиком Звездочка. Так назвал Михаил девочку, которая вызывала в нем волнение. Глаза у Звездочки были бархатными, бездонными, хотелось в них смотреть и смотреть. Он чувствовал себя защитником девочек, доблестным рыцарем, о которых читал в книжках.

И тут вошел Федор Иванович. Его появление не предвещало ничего приятного.

— Подите ко мне! — чуть не срываясь на крик, позвал он Михаила. — Ви вчера делаль глупость. Ви сегодня дольжен отвечайт.

Все замерли. Тон был явно оскорбительным. Михаил понял все. Присутствие девочек и Звездочки, однако, придало ему смелости.

— Ви негодный мальчишка, теперь молчайт! Вчера ви шкодить! Но герр Швердт не позволяйт себя унижайт. Он знайт себе цену!

С этими словами он приблизился и быстро влепил Михаилу пощечину. Девочки взвизгнули. Секунду мальчик не мог прийти в себя. Получить унизительную пощечину? При девочках? В присутствии Звездочки? Нет, это унизило его до позора, с этим он не мог мириться.

Он видел перед собой ненавистное, а сейчас торжествующее лицо своего мучителя. Ну, нет же, такое он не простит, он отстоит свою честь. И, не раздумывая более, хлестнул в ответ по ненавистному лицу. От неожиданности немец остолбенел.

— Что-о? Ви драться? Да как ты посмел?

Но Михаил не удостоил его ответом. Повернулся и, гордо вскинув голову, направился к двери.

Вечером Дмитрий Иванович имел недолгий разговор с Швердтом, а наутро гувернер выехал из дома, оставив по себе недобрую память. Михаила же вскоре отправили в Париж, в известный пансион француза Дезидерия Жирардэ. Те, кто знали его, отзывались о нем с уважением, называя его человеком высоких качеств и умелым воспитателем юных душ.

Неохотно отпускала от себя Ольга Николаевна любимца. Но утешалась мыслью, что в далекой Франции стремление Мишеля к военной карьере угаснет, проявится интерес к гражданской службе.

Знаменитый дед

Мишеля, Иван Никитич, был армейским служакой в прямом смысле слова. Родился он в семье сержанта, выходца из крепостных, несшего службу в Оренбургской крепости. В этой крепости и прошло детство Ивана. А в четырнадцать лет, после смерти отца, он заменил его по службе. Почти пятнадцать лет прослужил Иван в нижних чинах. Лишь когда исполнилось двадцать девять, его произвели в подпоручики, первый офицерский чин. Несмотря на малограмотность, он имел ясный ум, преотлично знал службу, а пребывая в писарях, набил на сочинительстве служебных бумаг руку, овладел слогом.

Боевое крещение Иван Скобелев получил в сражении против наполеоновских войск в Пруссии. Ближайшие начальники отметили его воинскую доблесть, сноровку.

В войне против Швеции в 1807 году за боевые отличия он удостоился золотой шпаги и ордена Владимира. В бою осколком ядра ему оторвало три пальца правой руки, сильно контузило. Однако это не помешало Скобелеву принять предложение Николая Николаевича Раевского ехать на Балканский фронт. Там он вновь отличился при штурме крепостей Силистрии и Шумлы, за что был отмечен орденом Анны.

Раны давали знать, и в 1811 году по состоянию здоровья Ивана Никитича уволили из армии в чине капитана.

С превеликим трудом отставной служака Иван Скобелев устроился в петербургскую полицию квартальным надзирателем. И тут нес службу старательно, честно, как он говорил, «по долгу и сердцу». Тогда же произошел случай, который спустя год сыграл в его жизни значительную роль.

Летом в императорском дворце произошла кража. У цесаревича Константина Павловича пропали алмазные знаки ордена Иерусалимского. Кто похитил — неизвестно, но за их сохранность отвечал камердинер Рудковский.

— Не найдешь — сгною, — пообещал цесаревич.

Рудковскому хоть в петлю от таких обещаний. В ту пору ему повстречался квартальный надзиратель Скобелев. Без особой надежды на помощь рассказал он о своем горе.

— Где я найду эти треклятые алмазы? Посуди, Иван Никитич.

По тому же делу квартальных собирает частный пристав полицейского участка:

— Ройте носом землю, но знаки найти! Не то всем не поздоровится!

Иван Никитич не ведал, с чего начать. Хуже, чем на войне! Там неприятель в одной стороне: иди и непременно нарвешься. А здесь неведомо, кого подозревать!…

Но ему повезло. Случайно узнал, что одному скупщику краденого приносили «висюльки из алмазов». Скобелев к нему: так и эдак, признавайся, где алмазы? Кто приносил?

Но скупщика, на мякине не проведешь:

— He знаю, ваша честь. Запамятовал, господин хороший.

— Мужик то был иль баба?

— Кажись, мужик.

— Каков он из себя? И где алмазы?

— Да у него же, ваша честь.

В околотке Ивана Никитича жило немало, дельцов, плутов, пьяниц да мошенников. Но кто из них грешен? Нелегким был поиск, но конец нитки удалось-таки ухватить, а дальше весь клубок и размотал, добыл алмазные знаки.

Дал сигнал Рудковскому, что все, мол, в порядке. Тот не замедлил примчаться. Увидев покражу, бросился Ивану Никитичу на шею.

— Выручил от беды! Век помнить буду! Проси за услугу, что пожелаешь.

— Ничего не надо, сделал доброе дело — и хорошо.

Все-таки Рудковский не остался в долгу. Пришел черед просить помощи Скобелеву. Раны давали о себе знать, Иван Никитич часто болел, и это пришлось начальству не по душе.

Его уволили без пенсиона. Тяжелое наступило время, хлебнул вдоволь нужды. Все, что имел, — продал, необходимое заложил в ломбард. В квартире голые стены, а на нем последний форменный сюртук да затерханная шинелька с царским орлом на медных пуговицах. Назойливо приходила мысль о петле. Никогда не думал, что дойдет до такой жизни. Вот награда за честную службу да боевые раны! «Как быть? Что делать?»

В июне 1812 года, когда Наполеон двинул войска на Россию, Иван Никитич подал рапорт о зачислении в армию. Все же боевой капитан, военное дело знает, еще может послужить делу в столь грозный час…

Отказали. Куда же брать такого хворого?

И вот тут-то и повстречал Скобелев царского камердинера Рудковского. Повстречал на Невском случайно, в толпе. Тот в первый миг не узнал его.

— Ты ли, Иван Никитич? Какой недуг на тебя свалился?

— У тебя была беда, теперь ко мне пришла, Павел Антонович. Впору руки накладывать. — И он рассказал о своем горе.

— Так в армию иди! Сейчас такие молодцы там очень нужны.

— Пытался, не берут. Как увидели это, — протянул он искромсанную руку, — так на попятную.

— Ах ты, боже, — горестно покачал головой камердинер. — Как же тебе помочь? Приходи ко мне вечером, что-нибудь придумаем.

И придумали.

У Рудковского оказался знакомый, жена которого находилась в приятельских отношениях с женой Михаила Илларионовича Кутузова.

— Возьму-ка задачу на себя. Завтра непременно свяжусь с Елизаветой Петровной. Пусть она передаст просьбу жене главнокомандующего. Хотя и мало надежды, но возможность нельзя упускать.

Письмо попало в руки жены Кутузова, Екатерины Ильиничны. Она посочувствовала неудачнику-капитану. Написала супругу записку. Что в ней писала, одному богу известно. Но только Рудковский вручил ее Ивану Никитовичу со словами:

— Лети в Царево-Займище, там Михаил Илларионович, передашь ему. Да поможет тебе бог и главнокомандующий!

Скобелева назначили в канцелярию Кутузова титулярным советником. Возможно, он так бы и остался до конца войны в этом неприметном чине, если бы не случай.

Однажды нужно было написать документ на высочайшее имя. Писарь канцелярии, промучившись весь день, ввечеру представил его главнокомандующему на подпись. Тот долго и внимательно читал, потом в неудовольствии дернул плечом и оттолкнул бумагу.

— Не подпишу! Нет ясности мысли и штиль не тот.

А уж на дворе нетерпеливо били копытами фельдъегерские кони.