Кованый сундук (худ. Ю.Синчилина) - Воинов Александр Исаевич - Страница 16

Женщина оглянулась и быстрым, порывистым движением протянула Стремянному руку.

— Шухова Клавдия Федоровна, — сказала она. — Будем знакомы. Вот, рассудите нас, товарищ командир!..

Стремянной остановился у края стола между спорящими сторонами, с невольным уважением глядя на эту пожилую женщину, сразу завоевавшую его симпатию.

— Товарищ Шухова, — пояснил Иванов, — заведующая детским домом. Сохранила ребят. В самых трудных условиях сберегла… А теперь требует от нас всего, что положено.

— Правильно, — сказал Стремянной. — Правильно требует.

— Не возражаю, — развел руками Иванов, — но транспорта ещё нет. Подвоз ещё не организован. Надо подождать, перебиться как-нибудь…

Шухова посмотрела на него с нескрываемой злостью.

— Я-то могу ждать, товарищ Иванов, — повысила она голос, — я-то сколько угодно могу ждать, но дети ждать не могут! И этого вы никак не можете понять!..

— А что вам нужно? — спросил Стремянной.

— Да не бог весть что, — сказал Иванов: — всего две машины дров.

Стремянной вынул из планшета записную книжку и карандаш:

— Будут вам дрова, Клавдия Федоровна, давайте адрес.

— Будут!.. — повторила Шухова, тяжело опустившись на стул, и громко заплакала, закрыв лицо руками.

Иванов вскочил и подбежал к ней:

— Клавдия Федоровна, что с вами?

Стремянной молчал, понимая, что сейчас никакими словами успокоить её нельзя.

— Так трудно!.. Так трудно!.. — стараясь подавить рыдания, говорила Клавдия Федоровна. — Силы уже кончаются… Ведь что здесь было!..

— Всё скоро войдет в свою колею, товарищ Шухова, — говорил Иванов, неловко придерживая её за плечи. — Большое вы дело сделали. Продовольствием мы ребят уже обеспечили, а дрова сегодня привезут. Ну, вот и хорошо… А дней через десять приходите — у нас уже всё городское хозяйство будет на ходу. Увидите!..

Шухова понемногу успокоилась, вытерла слезы и встала.

— Спасибо, большое вам спасибо! — сказала она, обращаясь к Стремянному. — Груз с сердца сняли… Адрес вот здесь, на заявлении. — Она показала на бумагу, лежащую перед Ивановым.

— Не беспокойтесь, найдем, — улыбнулся Стремянной. — Вы очень торопитесь, Клавдия Федоровна?.. А то я сейчас тоже еду — могу подвезти вас.

Шухова кивнула головой и вновь опустилась на стул, украдкой вытирая глаза краешком платка.

Не вмешиваясь в разговор, она глядела в окно и, видно, думала о чём-то своём. Но когда разговор зашел о картинах, она как-то оживилась и стала прислушиваться к беседе.

— Нет, я всё-таки думаю, что поискать их стоит, — сказал Иванов. — Уж если в спешке отступления они не успели их вывезти, то спрятать как следует и подавно не успели. Сунули на ходу в какой-нибудь заброшенный сарай или на чердак… Там они и лежат. А только мы не знаем…

— А не думаете ли вы, — вдруг сказала Шухова, — что в этом деле могут немного помочь мои старшие ребята? У меня есть два подходящих паренька, смышленые, толковые мальчики. И в городе каждый уголок знают…

— А ведь верно! — улыбнулся Стремянной. — Ребята для этого самый подходящий народ. Да будь мне тринадцать-четырнадцать лет, я бы за счастье считал, если бы мне доверили участвовать в таком деле…

Иванов кивнул головой:

— Ещё бы! Всякому парнишке это лестно. А только лучше таких поручений им не давать: напорются где-нибудь на мину, вот и будет им находка!

— Ну, что вы! — сказала Клавдия Федоровна. — Разве можно ребятам одним доверять такое дело? Я ещё с ума не сошла. Пускай с людьми поговорят, разузнают, и хватит с них…

— Разве что так, — согласился Иванов. — А я вот что надумал, товарищ Стремянной: не объявить ли нам, что горсовет просит всякого, кто может сообщить что-либо о местонахождении картин, немедленно сигнализировать? И вообще, поскольку картины в городе, помочь в поисках.

Стремянной на секунду задумался.

— Это дело!.. Я убежден — люди отзовутся… — Он быстро обернулся к учительнице: — А как по-вашему, Клавдия Федоровна?..

— Конечно, каждый сделает всё, что в его силах, — сказала она. — Ну, однако, пора. — Она встала с места. — Ехать так ехать… Товарищ подполковник, а когда вы думаете прислать нам дрова?

— Сегодня же, — ответил Стремянной.

— Только не очень поздно, если можно. Ведь мы с ребятами сами убирать будем.

— Слушаю, товарищ начальник, — прислать не слишком поздно, — улыбаясь, ответил Стремянной и протянул руку Иванову: — До свидания, Сергей Петрович. А вы ещё не собираетесь маленький перерыв сделать? А то поедем в штаб, пообедаем?

Иванов решительно потряс головой:

— Нет, видно, нынче не пообедать. Видели, сколько там народу ожидает?

— Так ведь этак вы до ночи здесь сидеть будете.

— Что ж, и посижу. — Иванов вздохнул. — Время военное. Оперативность нужна.

— Вишь, какой стал! — Стремянной усмехнулся.

Иванов тоже усмехнулся:

— Ладно, ладно, без намеков, товарищ подполковник. Ступай себе обедай и не искушай меня… А вот найти человека, знающего об укрепрайоне, не теряю надежды… Каждого спрашиваю. Но пока, — он развел руками, — никого нет. Прямо беда…

Шухова и Стремянной вышли из кабинета. А их место заняла очередная посетительница — высокая седая женщина, которая в коридоре рассказывала о своем пропавшем сыне.

ПОИСКИ НАЧИНАЮТСЯ

Клавдия Федоровна принадлежала к числу тех людей, которые выдерживают удары судьбы так же стойко, как крепкое дерево удары урагана. Ей уже перевалило за пятьдесят, уже волосы у неё поседели, лицо покрылось морщинами, но глаза оставались молодыми. А главное — молодым оставался характер. В ней жила такая энергия, которой могли бы позавидовать многие и помоложе и покрепче, чем она. «Упасть легко, — говорила она, — а подняться трудно». И в самые тяжелые времена она твердо стояла на ногах. Даже в те страшные для неё дни, когда, эвакуировав детский дом, она сама попала в беду из-за одной маленькой больной девочки. Эту девочку надо было отправлять на санитарной машине. Но случилось так, что шофер в спешке перепутал адрес — ждал на другой улице… Пока Шухова металась по городу в поисках транспорта, вражеские танки вышли к Дону.

Началась тяжелая жизнь в оккупированном городе. Но, несмотря ни на что, Клавдия Федоровна продолжала чувствовать себя заведующей детским домом, хотя и дома-то самого уже не было — его разрушила бомба.

В первые же дни оккупации гитлеровцы выбросили девочку из больницы. Шухова взяла её к себе и стала ухаживать, как за дочерью. А потом умерла соседка. Остался мальчик, Коля Охотников. Порывистый, горячий, не по годам развитой, он тяжело переживал потерю матери. Клавдия Федоровна взяла к себе и мальчика… Она во всём себе отказывала, продавала вещи, вязала платки. Нужно было жить, чтобы спасти детей…

Больше двух ребят Клавдия Федоровна прокормить не могла, но когда она узнавала, что какой-нибудь ребенок в городе остался без родителей, она старалась пристроить осиротевших мальчика или девочку в семью. И Клавдию Федоровну слушали — в глазах людей она продолжала оставаться заведующей детским домом, которому по долгу службы положено думать о судьбе одиноких детей. Впрочем, все понимали, что ею руководит нечто большее, чем долг службы, — долг сердца…

Постепенно у неё на учете оказалось свыше двадцати подростков, родители которых погибли, были угнаны в Германию или пропали без вести. Она считала этих ребят зачисленными в детский дом. И действительно, в первый же день освобождения города она занялась восстановлением своего разрушенного хозяйства. Договорилась с Ивановым, что временно заберет дом, в котором жил бургомистр Блинов, — двухэтажный, хорошо сохранившийся особняк, недавно капитально отремонтированный. Господин бургомистр, очевидно, предполагал обосноваться надолго и не жалел затрат.

Располагая машинами, бургомистр, к сожалению, не позаботился о том, чтобы у него всегда был большой запас дров, и этим очень подвел Клавдию Федоровну. Он как будто нарочно сжег последнюю охапку дров накануне своего неудачного бегства из города. Говоря Иванову о том, что она уничтожила пять заборов в окружности, Клавдия Федоровна несколько преувеличивала. Все заборы, кроме того, который окружал дом бургомистра, были сожжены их владельцами ещё в самом начале зимы. Что касается забора, который имел в виду председатель горсовета, то при всём желании сжечь его в обычной печке было невозможно — он был отлит из чугуна лет сто назад.