Босиком по лужам - Аверкиева Наталья "Иманка" - Страница 7

Я нужен всему миру,

Все меня дергают,

А я не хочу ни с кем, кроме тебя

Говорить, говорить!

А теперь мы хотим поговорить!

— И сейчас ты лежишь здесь, — опять солирует только Том. —

А я лежу рядом.

— Говорить, говорить!

Говорить, говорить, говорить, говорить, — закончили они вчетвером.

Я слушала, широко улыбаясь, кивая в такт головой. И это было настолько прекрасно, что я позабыла про включенный режим «Стерва», смотрела на них восторженно и делала робкие попытки подпеть на повторяющихся строчках припева.

— Спасибо, — только и вымолвила восхищенно.

— А я не только на гитаре играть умею, — ухмыльнулся мачо плотоядно, и я тут же вернулась с небес на землю. Черт! Я же тебя хотела проучить… Уши развесила, песней заслушалась…

— Ого! Ты настолько талантлив?

— О да! У меня знаешь какой большой талант. Девушки хвалят.

— Девушки хвалят? — произнесла язвительно.

— Н-да, — Том отклячил пухлую нижнюю губку, лениво провел языком туда-сюда по колечку пирсинга и медленно опустил глаза в вырез на моей груди. — У тебя очень красивые глаза. Большие такие… Как я люблю…

Я одарила его ехидной улыбкой и взглядом с поволокой, кончик языка вновь прошелся по губам.

— Для того, чтобы любить большие, надо иметь большой, — бросила тихим сексуальным голосом.

Мальчишки захохотали. Все, кроме Тома. Кау-старший ядовито прищурился, губешки обиженно изогнулись. Он был до такой степени уверен в себе, что, ни на мгновение не задумываясь о последствиях, ляпнул:

— А ты сомневаешься, что у меня большой.

— Снимай штаны, сейчас померяем. — И изящным жестом я вынула из сумочки рулетку. Хоть когда-то пригодилась.

Георг свалился с противоположного дивана с приступом хохота. Густав сполз с кресла и встал на четвереньки, рыдая от смеха. Билл согнулся пополам, иногда всхлипывая и издавая какие-то нечленораздельные звуки. И только мы с Томом продолжали вежливо скалиться друг другу. Мачо не нашелся, что ответить.

— Ну что же ты? — прохрюкал откуда-то снизу Билл, чем вызвал очередные смеховые подвывания друзей.

Том кинул на брата презрительный взгляд и гордо заявил:

— А ты, я смотрю, опытная, часто мерить приходится?

— Да под твоей ночнушкой даже мерить нечего, все и так понятно, иначе зачем так прикрываться? — отрезала я.

Том словно красна девица залился краской.

— Хватит ржать, уроды! — рявкнул он на друзей и удалился. Была б возможность кого-нибудь пнуть, он бы наверняка пнул не щадя кроссовок. Лишь гитара жалобно звякнула, свалившись.

Мальчишки продолжали хохотать. Я расстроено смотрела на дверь и чувствовала себя последней свиньей. Вся сексуальность во мне исчезла с уходом Тома, осталось лишь разочарование, да чувство вины не давало покоя. Зря я так его при всех опустила. Жестко вышло и очень жестоко. Ладно он — мальчишка непутевый, но я-то — взрослая девушка…

Глава 3

Георг вытолкнул меня в коридор:

— Иди, иди!

— Георг, я тут побуду, — проныла. — Я терпеть не могу шум…

— Иди, я сказал, — подтолкнул он.

— Оно того стоит, — улыбнулся Густав, беря меня за руку, чтоб, наверное, я не сбежала.

— Где мой микрофон?! — заметался Билл.

— У меня в кармане, — апатично вздохнул Том, даже не потрудившись оторваться от гитары. Он кривился, постоянно подкручивал колки, вслушивался в издаваемый звук и опять кривился. — Дерьмо! — психанул в конце концов.

— Пятиминутная готовность, — вынырнул откуда-то из темноты коридора Саки.

— Ребята, я, правда, не люблю рок, — отбрыкивалась я от музыкантов. — Слушайте, мы так не договаривались. Ну можно я хотя бы где-нибудь подальше от колонок посижу?

Том повернулся и мрачно посмотрел на меня, сердито сдвинув брови. Я притихла.

— Черт! С какой песни мы начинаем? — опять нервно воскликнул Билл.

— Всё с той же, — буркнул Том.

— А сколько там народу? — тихо спросила я у Густава.

— Тридцать тысяч, — отозвался Саки.

— Твою мать! — ахнула я. — Полный зал что ли?

— А у нас по-другому не бывает, — Густав гордо расправил плечи. — Всегда аншлаг.

— Можно хотя бы сейчас не говорить о зрителях?! — взорвался Билл.

Сбоку противно шипели рации на поясах охраны — то одна, то другая, то третья. Саки что-то послушал, ответил и, глянув на мальчишек, кивнул:

— Готовы?

— Да, — набрал воздуха в грудь Билл. — Работаем.

Том поправил ремень на плече и понесся на сцену. И как он не путается в своих длинных штанах?

Густав последовал следом. Георг внимательно вслушивался в начавшееся жужжание гитары Тома. Убежал.

Билл сосредоточенно глубоко дышал, глядя в никуда. Микрофон в руках ходит ходуном. Замер, словно приготовился к прыжку… Запел!

Я занервничала, думала, что он опоздал со вступлением, вот и начал петь за сценой, однако, судя по невозмутимым лицам бодигардов, все шло по плану. Билл легко взлетел по ступенькам и зал взревел!

Первые две песни я прослушала, сидя на каких-то ящиках в технической зоне. Зал не видно, лишь многочисленные вспышки звездочками появлялись то там, то тут, да ор стоит такой, что Билла практически не слышно. Он поет, напрягается, фактически кричит в микрофон, но звук, видимо, так и не смогли нормально настроить. Камера неотступно следит за солистом, передавая изображение на два больших экрана. Чаще Билла на экранах показывают только Густава. Еще мне видно кусок партера, руки, тянущиеся к Биллу и Тому. Георг с другой стороны сцены, которая вне зоны моего виденья. Вижу, как охранники то и дело отводят в медпункт девушек… А ведь концерт только начался… Саки сидит на соседнем ящике, пишет кому-то смс и улыбается тепло и нежно. Полинку где-то черти носят. Йоста давно не видно.

Неожиданно прожектора осветили зал. И я увидела «Олимпийский» во всей его красе. Тысячи, десятки тысяч человек отдавались этому тоненькому и невесомому подростку полностью, без остатка. Они тянули к нему руки и визжали! Море рук! Океан рук! Все внимание приковано к нему. Я видела глаза Билла, который наслаждался сумасшествием поклонников. Лучшая музыка для его слуха. Лучшая картинка для его взгляда. Он кайфовал. В какой-то момент мне показалось, что на зал смотрит сам бог, величественно и снисходительно. А потом я заметила искорки в его глазах. Он был счастлив. И он недоумевал — неужели это всё ради меня?

— Привьет, Москва! Как диля? — прокричал он на русском. — Спа-си-бо!

И зал ответил ему взрывом эмоций! Да-да! Это был атомный взрыв в отдельно взятом помещении. Как крыша «Олимпийского» удержалась на месте, я до сих пор не понимаю. От зала шла волна всеобщего обожания. Настолько она сильная, такая она мощная. И он — бог этой энергии!

— Let me hear you make some noise![1] — радостно завопил он в микрофон.

Девчонки завизжали.

Билл состроил недовольную гримасску, изогнул бровь. Пальцы сделали несколько волнообразных движений. «Ну так себе, — как бы говорил парень, — фиговенько…»

— Let me hear you make some noise!!

Зал отозвался значительно громче. Но юного бога это не убедило. Он хотел не просто криков и писков, он хотел большего. Он хотел, чтобы зал забился в оргазме.

— Let me hear you make some noise!!!

О, мамочки! Всего одной дурацкой фразой Билл отымел тридцать тысяч человек одновременно. Это был не оргазм, это был… «Олимпийский» отдавался ему с каким-то нереальным отчаяньем, бился в экстазе. Казалось, что мир вот-вот рухнет. А в его глазах опять стояло удивление — неужели это я вас так завел?

Билл что-то еще прощебетал о том, как счастлив быть сегодня в этом прекрасном городе, как он ему понравился и объявил следующую песню. Я решила, что надо действительно посмотреть концерт и отправилась поближе к сцене. Лучше бы я сидела на своем ящике и наблюдала за происходящим на экране.

Том на сцене бесчинствовал. Он заигрывал со своей стороной партера так, что, казалось, девочки умрут от удовольствия. Он строил глазки, кривил рот, закусывал губу и закидывал голову назад. По мокрой шее стекал пот, прилипли прядки… Я вспомнила, как ночью рассматривала его фотографии и поражалась сексуальности парня. Так вот — фотографии не передают и сотой доли того секса, который исходил от Тома. И если оргазм в исполнении Билла носил какой-то божественный характер, то от взгляда Тома народ вокруг вполне мог забеременеть. В нем возбуждало даже то, как он играл на гитаре, как ласкал струны, как пальцы скользили по грифу.