Босиком по лужам - Аверкиева Наталья "Иманка" - Страница 12

— Да, я был счастлив. Ты себе не представляешь, каково это — видеть, что ради тебя пришло столько народу. Не десятки, не сотни, а десятки тысяч! Они подпевают… Этот акцент… Он такой необычный, такой непередаваемый… Для меня нет ничего слаще, когда зал поет со мной. Они поют на моем родном языке! Понимаешь? Все! Французы, поляки, русские, чехи, венгры, финны, голландцы, датчане! Все! Они не знают языка, но поют мои песни. И глаза! Просто представь, — он развел руками, как заправский шаман, изображающий огромное озеро. — Я вижу первые несколько рядов более менее хорошо. Там девчонки. И у всех горят глаза! Я вижу в них драйв! Я вижу в них счастье! И они делятся этим со мной! Они словно посылают мне энергию… Я счастлив… Мурашки по спине… Я так боюсь начала концерта. Ноги ватные… Главное сделать первый шаг, заставить себя выйти на сцену и открыть рот. Том, он начинает первым. Ему труднее всего. Как сейчас все пойдет? Что случится? Овации? Камни? Всё на нем. Потом остальные вступают. А мне… Я придумал, как сделать, чтобы перебороть себя. Надо выйти на сцену, как в воду, — бегом. И я начинаю петь еще за кулисами, а потом… Потом мне уже некуда деваться, хватит прятаться. Первая песня еще страшно, а на второй я вижу глаза девчонок и обо всем забываю. Я пою для них. Для каждой в отдельности. Почти каждый концерт особенный. Девчонки что-то придумывают, что-то делают. Вот в этот раз… — Билл восторженно посмотрел на меня, и я вздохнула с облегчением: есть искорка, неправду он мне только что говорил, устал видимо. — Вот в этот раз я открыл глаза на песне, а зал полон мыльных пузырей! Боже! Это так красиво! Так… Так… Мне было чертовски приятно! Извини, я, наверное, сильно устал, вот и раздражаюсь на всё.

— Это не страшно. Мы ведь договорились, что сегодня ночью не существует рок-звезды и фронтмена группы Tokio hotel Билла Каулитца. Зато есть просто Билл, который может быть самим собой и ничего не опасаться, да?

Он с готовностью кивнул.

— Давай обсудим нашу программу твоего выгула. Итак, хочу, чтобы ты сегодня был самим собой. Хочу сделать так, чтобы ты просто отдохнул от всех. Вот что тебе в голову придет, то и будем делать, договорились? Я твой язык и путеводная нить. Сейчас мы заедем ко мне домой, я переоденусь, возьмем мотоцикл и поедем кататься по Москве. Потом предлагаю поехать в ночной клуб. Вариантов два. Первый — это самый крутой и пафосный на сегодняшний день клуб в Москве. Там собирается вся местная богема. Будем пить и танцевать, или просто сидеть в сторонке и наблюдать за происходящим. Второй вариант с точностью наоборот. Место там тихое, уютное, развлекательное. Можно будет поиграть в боулинг, бильярд, q-zar, в игровые автоматы, можно выпить и потанцевать. Публика и там, и там, вполне достойная, фанатьё к тебе приставать не будет. Надоест — будем развлекаться дальше. Надоест развлекаться, отвезу тебя в гостиницу.

— План, конечно, так себе, но… — протянул он, скривившись.

Я даже не нашлась, что ответить. Парень меняет маски на раз-два! Только что он был классным мальчишкой, ради которого мне хотелось свернуть горы. И неожиданно вновь превратился в гнусную брюзгу, которой ничего не нравится. С чего бы это? Почему? Отчего он не может быть самим собой? К чему все эти кривления губ, хмурые складки на лбу? Мы же договорились… Ничего не понимаю… Черт! Вот зачем я вляпалась в эту авантюру? Сейчас эта зануда падет смертью храбрых. Интересно, мне много дадут за убийство в состоянии аффекта?

— Что-то не так? — участливо спросила я. — Ты чего-то боишься?

— Всё хорошо, — тут же нервно отозвался он.

— Билл, ничего с тобой не случится, обещаю. Хочешь, вернемся обратно или позовем с собой Тома?

— Нет. Мне нравится твоя затея. Просто, пойми, я так привык к круглосуточной охране, что сейчас чувствую себя не совсем… уверенно что ли… Я даже в сортир хожу в сопровождении Саки. — Я хихикнула, зажав рот ладонью. Он не обратил на это внимания, страдальчески продолжил: — Да еще страна чужая. Про Россию столько всего говорят… нехорошего.

— А ты не слушай.

— Стараюсь. Пока не получается.

Я азартно закричала, указывая на тротуар:

— Смотри! Смотри! Вон, видишь, стадо медведей побежало! Смотри!

— Где? — Билл подскочил и припал к окну. — Не вижу!

— Черт, я тоже… — произнесла серьезно. — Меня так бесят все эти штампы.

Он сконфуженно улыбнулся.

— Меня тоже. Ты давно водишь машину?

— Второй год.

— Сама купила?

— Нет, что ты! Я столько не зарабатываю. Друг подарил. Мы встречались… Он много мне дорогих подарков делал…

— Ты содержанка? — не то спросил, не то констатировал факт Билл.

Гнев родился где-то в кончиках пальцев на ногах и, стремительно поднимаясь вверх, подобно огненной лаве, вырвался наружу, снеся все на своем пути. Я с силой надавила на тормоз, вложив в движение ногой всю свою ярость. Если бы не ремень безопасности, то Билл вылетел бы через лобовое стекло. Ремень впился в грудь, откидывая его обратно. У меня в сознании происходило извержение. Меня трясло от гнева. Я закрыла глаза и, положив голову на руль, процедила:

— Саша был моим парнем семь месяцев. Мы жили душа в душу. Он был частью меня, моим дополнением, моей любовью, душой, счастьем. Я засыпала с его именем на устах. Я просыпалась и вместо: «Доброе утро» — говорила: «Как я по тебе соскучилась». Я ревела, когда не видела его больше оговоренного количества часов, я не находила себе места. Мне хотелось быть его тенью, чтобы следовать за ним везде и всюду. Хотелось быть его сердцем, чтобы трепетать в его душе. Хотелось быть его мозгом, чтобы всегда знать, о чем он думает…

Воспоминания яркими картинками вспыхивали где-то в районе лба, похоже, именно там находится третий глаз — глаз, позволяющий видеть прошлое. Вот Сашка приходит совсем поздно ночью. Его кожа пахнет морозом, на волосах тают снежинки. Целует меня в нос. Чувствую аромат лилий. Открываю глаза — огромные красные пахучие колокольчики лежат около подушки. И сладко пахнут на всю комнату. Ледяные руки скользят под одеяло, я вскрикиваю и ёжусь от прикосновений к горячей коже. Вижу, как он доволен собой, — только что я открыла глаза и увидела небесно-голубой Rav4. К ручке привязан красный бантик. Прыгаю ему на шею с воплем, наши губы впиваются друг в друга. Вижу, как он нервничает и отводит взгляд… На рубашке след от красной помады, свежий запах D&G Light Blue. Я люблю сладкий… Становится страшно… Мое будущее, такое светлое, такое надежное, рушится. Города взрываются. Замки гибнут в руинах. Мечты лопаются… Не знаю, как себя вести. То становлюсь мягкой и ласковой — его это раздражает. Закатываю сцены и устраиваю истерики — его это бесит. Хочу быть с ним чаще — он с головой уходит в работу. Пытаюсь оторваться с друзьями — ему все равно. А потом…

— А потом ты понимаешь, что что-то происходит в ваших отношениях? Какие-то маленькие перемены?.. — тихо-тихо и очень осторожно, словно боясь нарушить тонкую пленку воспоминаний.

— Да, сначала он перестал меня целовать перед уходом. Потом стал больше времени проводить с друзьями.

— Ты старалась что-то сделать, как-то исправить ситуацию. И все было бесполезно.

— Он все дальше и дальше. И тогда я решила, что нам надо поговорить…

— …потому что так жить невозможно.

— Пригласила его в клуб…

— И он сказал, что между вами все кончено.

— Нет. Мы только пришли туда, сделали заказ, и налетел ОМОН. Началась перестрелка. Саша умер по дороге в больницу.

Я никогда не забуду тот вечер. Он вскрикнул и повернулся ко мне. На белой рубашке расплывалось маленькое красное пятнышко. Как-то странно пахло паленым мясом. У меня не было истерики. Я не кричала. Не рыдала. Подошла к нему и протянула руку. Он повалился на меня, смяв под собой, — тяжелый взрослый мужчина, которого не удержит худенькая девятнадцатилетняя девочка. Тяжело дышит. Глаза подозрительно блестят. Смотрит на меня с удивлением. Изо рта стекает красная вязкая струйка, похожая на гранатовый соус. Я так люблю мясо с терпким, ужасно кислым гранатовым соусом «Наршараб»… С тех пор я никогда не покупала гранатовый соус…