Затерявшиеся в тайге - Репин Леонид - Страница 19

Ночь была жуткая. Костер, хоть и сильно горел, грел мало. Тепло его к нам не доходило, а выйти к огню мы не могли из-за дождя. Ноги жгло, а тело и голова все время мерзли. Можно считать, что я совсем не спал в эту ночь. Толя тоже мучился, а Леша—ничего, приспособился. Да и комары, несмотря на ливень, не прятались и почему-то спать не желали. Им, как и нам, не спалось, и они срывали свою злость на нас.

Сытно, насколько это было возможно, позавтракав, Коваленко сделал официальное заявление, сводившееся к следующему: ему надоело есть одной с нами ложкой и он твердо намерен обзавестись собственной. Я сразу подумал, что это—начало падения: сначала он сделает ложку, потом соорудит индивидуальный шалаш и обнесет его изгородью, потом посадит личный малинник, потом построит телегу, потом... Дальше все ясно: мы потеряем его как товарища и полноценного члена нашего коллектива.

Коваленко одной ногой уже ступил на этот болотистый путь. Все мои неопровержимые доводы он, однако, пропустил мимо ушей, срубил небольшую березу и отделил от нее поленце сантиметров в тридцать длиной. Я предположил, что теперь он раскроет нож, а он взялся за топор, и я невольно подумал, что его работа будет топорной в конечном счете.

Как скульптор, увлеченно воплощающий замысел, принялся он отсекать лишнее дерево. Через некоторое время в его руках оказалось нечто внешне напоминающее гантель. «К чему бы это...» — думал я. Толя был так увлечен, что я не осмелился задать впрямую вопрос. Я знаю, что художники не любят, когда их отвлекают от работы вопросами.

Вооружившись ножом, Коваленко перешел к наиболее тонкой части работы и к исходу второго часа показал нам изделие: «Вот. Ложковилка». И действительно, на одном конце этого уникального и наверняка единственного— в мире столового прибора была сделана двузубая вилка, а на другом—ложка. По странному для меня стечению обстоятельств эта часть ложковилки и в фас и в профиль совершенно потрясающим образом походила на ковш землечерпалки средних размеров. Я только на мгновение представил ее в котелке, как сразу же понял: с Лешиной ложкой за ним не угнаться.

Наверное поэтому, а также потому, что дурной пример заразителен, я тоже решил сделать ложку. Когда Толя начинал свою работу, он сказал: «Я сделаю образцово-показательную ложку». Если он имел в виду показать, как быстро с ее помощью можно будет расправиться с котелком, то это у него, скорее всего, получилось. Я же предупредил откровенно: «А я сделаю загребущую ложку».

По правде сказать, я чувствовал себя крайне неважно от слабости, и резать ножом твердое дерево совсем не хотелось. Но я тоже решил приняться за дело.

Неожиданно для себя я увлекся и стал с ожесточением резать. Я забыл, что еще несколько минут назад чувствовал слабость, и ощутил неведомо откуда взявшийся прилив свежих сил. Я весь наполнился желанием скорее закончить работу и увидеть ее результат.

Стругая, я думал: интересное дело—если бы я не взялся за эту, ерундовую в общем работу, то лежал бы сейчас в апатии, вялый, полагая, что и в самом деле нет во мне сил. А их, оказывается, можно сказать, сколько угодно. Значит, в таких случаях, когда наступает апатия, надо обязательно заставлять себя делать что-то или хотя бы просто подвигаться. Поневоле подумаешь о пользе труда и его благотворном физиологическом воздействии на человека.

Ложка моя получилась удобной, даже красивой. По ее бокам, поближе к черенку, я вырезал пару далеких выступов и назвал их «ограничителями» — чтобы ложка не проходила в рот далеко. Кажется, Толя позавидовал этому новшеству. Тем более что ложка вопреки моим намерениям получилась еще и вместительнее Толиной. Надо бы не забыть получить за изобретение авторское свидетельство.

У Толи на самом кончике носа созрел великолепный фурункул с крупную жемчужину. Я спросил Лешу, не собирается ли он заняться лечением? Почему-то я был уверен, что Алексею известны секреты народной медицины и врачевателей древности, лечивших с помощью трав. Но ведь и он в свою очередь был недавно уверен, что я прекрасно ориентируюсь в лесу.

Алексей озабоченно помолчал и ответил: «Надо подумать».

— Не надо, — поспешно, но твердо произнес Коваленко.

Видимо, он не верит в возможности народной медицины или попросту не желает расставаться со своим ювелирным сокровищем.

На обед Леша приготовил совершенно изумительный супчик. Грибной. Нам с Толей представилась возможность испытать новые ложки.

Я своей остался очень доволен. Берет она столько, что за один раз проглотить невозможно. Стоило только погрузить ее в котелок и зачерпнуть, как уровень в нем резко понижался. Мне оставалось пожалеть лишь об одном: что Леша не приготовил мясную солянку, или харчо, или борщ по-московски. Про себя я поклялся: обязательно, несмотря ни на что, сохранить эту ложку, привезти домой и брать ее, когда буду ходить в гости.

А Толя обчертыхал свою ложку, как только смог: оказывается, она совсем ничего не берет. Как Толя ни подсовывал, как ни наклонял котелок, ложка в середине так и осталась девственно чистой. Можно было подумать, что этот суп с самого начала вызвал в ней отвращение. В конце концов Толя отложил ее в сторону и попросил Лешину ложку, пробурчав что-то относительно того, что свою он еще не доделал.

К обеду еще оставалась малина, и, когда мы ее начали есть, я с удивлением заметил, что ем не только без удовольствия, но даже и через силу. Спросил у Леши и Толи, не испытывают ли и они что-либо похожее? Толя неопределенно как-то ответил, а Леша сказал: «Да, что-то не хочется есть...» Наверное, слишком много за эти два дня съели малины. Ну, да ничего. Недолго нам мучиться. Больше малины нет и неизвестно, будет ли.

Неожиданно Толя как-то очень уж надсадно закашлялся. Оказывается, к нему в рот залетел любопытный комар и Толя ненароком его проглотил. Мне тоже случалось отведать комариного мяса, и я не могу сказать, что оно обладает изысканным вкусом. Дрянь насекомое, если честно сказать. Наглое. Лезет в рот, в глаза, в нос и в уши. И нет от него никакого спасения. Я читал, что индейцы боролись с комарами единственным способом: обмазывали лицо и руки тонким слоем разжиженной глины. Когда она высыхала, образовывалась корочка, проколоть которую комары не могли. Так вот, мы были очень близки к тому, чтобы как следует вымазать друг друга грязью. Из-за отсутствия глины.