Тезей - Проталин Валентин - Страница 24

- Остаются все остальные, - улыбнулся Герм

- Прометеи, - усмехнувшись, заключил Каллий.

Так с оттенком презрения афиняне называли горшечников и печников.

- Как незаметно для себя люди способны принизить великое имя Прометея, - вздохнул Мусей.

- Не прометеями, а демиургами, сотворителями назовем остальных, поправил Каллия Герм.

- А метеки? - спросил Тезей.

- Метеков нет. Какие метеки? Не вижу, - дурашливо оглядывался вокруг Каллий, словно ища кого-то.

- Я бы вообще запретил метекам в Афинах ходить с палками, - проворчал Пелегон.

- Но я - тоже, получается, метек в Афинах, - заметил Тезей.

- Нет, ты сын бога и царь наш, - возразил Герм.

- Говорите о народовластии, - рассмеялся Тезей, - а как до дела, то царь.

- Ты наш вождь, - заявил Герм, оставаясь серьезным.

- Вождь так вождь, - согласился Тезей. - Значит, эвпатриды эвпатридами, геоморы геоморами, демиурги демиургами, но на народном собрании все равны, и закон для всех закон.

- Да, - подтвердил Герм.

И все остальные тоже согласно закивали головами. Все, кроме Мусея.

- А Афродита Небесная? - напомнил о своем Тезей.

- Ветра тебе, царь, как моряку, если будет благоприятствование, тогда пользуйся, - развел руки Герм, - однако...

- Не потонули бы только рулевые в разыгравшемся море, - протяжно вздохнул Мусей и добавил. - Стихия - поглотит.

- Твое предсказание? - спросил Герм.

- Это и так понятно, - отвечал Мусей. - Мои предсказания исполняются ведь неведомо когда, и они - надолго. - И помрачнел.

- Хорошо устроился, - улыбнулся Герм.

- Ты и вправду что-то мрачен, друг, - затревожился молодой царь.

- Нет, Тезей, ты же знаешь, я с тобой, и - с вами, - поднимаясь, повернулся Мусей ко всем собравшимся.

- Вот и прекрасно, - рассудил Тезей, приобнимая его. - А теперь угостимся.

- Подожди, царь, - задержал Тезея Герм, - мы решили устроить наше пиршество внизу в городе. Пусть все видят, за что мы поднимаем чаши. Мы громко это будем делать. Афродита так Афродита. Спустимся к Афродите в садах.

- Там, внизу, тебя танцовщица Пракситея ждет не дождется, - добавил Пелегон.

- Она же женщина с характером, - усомнился Тезей.

- Что ты, царь, она как узнала, что ты один остался ...Говорит: "Я для Тезея, как камбала, готова дать себя разрезать на половинки".

Здесь, в Афинах, на бесплодных и каменистых почвах, звуки гасятся очень трудно. Вообще, считай, не гасятся, перепрыгивая с булыжника на булыжник. Может показаться даже, что и в глашатаях - официальных разносчиках новостей и объявлений, нет обязательной необходимости. Самые расторопные из них часто и запаздывают со своими объявлениями. Прибегут куда-нибудь, а там уже все известно. И подробностями обросло, пусть и невероятными. Так и нынче с очень государственными новостями глашатаи опоздали.

Перед входом во дворец афинского царя среди домочадцев и гостей Тезея уже собрались и многие другие знатные афиняне из среднего поколения и еще старше. На спуске же от Пропилей к образовавшемуся таким образом шествию то и дело присоединялись горожане попроще. На площади, превращая шествие уже в толпу, влилась еще добрая сотня афинян и афинянок. Вышла даже небольшая заминка, поскольку люди принялись предлагать свою помощь в переноске поклажи с продуктами и с вином. Слуги и домочадцы Тезея, разумеется, откликнулись на эти предложения, однако, не без осторожности. Знакомцам передавали свои грузы полностью. Не очень знакомым доверяли лишь одну ручку корзины, вторую предусмотрительно не отпуская.

Толпа, повернув от площади направо, двинулась к храму Афродиты в садах. И никто не удивился, что у входа на священный участок ее поджидала другая, здесь же вертелись и дети. Перед Тезеем и его свитой народ расступался. У ограды храма царь увидел дальнего своего родственника Менестея. Хорошо еще без Клеона, подумал царь. Люди Менестея расставляли близ ограды и подвешивали на прутьях ограды бурдюки с вином. На земле стояли корзины с глиняными чашами и кувшины с водой.

Внутренний двор храма был еще пуст, не сравнишь с тем, что творилось за его оградой. Однако и здесь царило оживление, слышались деловые голоса, топотня, стуки. Правда, звуки тут гасились и почвой, и зеленью. Внутренний двор храма выглядел настоящим садом. Он не был устлан гладкими каменными плитами, как другие священные участки. И не грубая аттическая почва была здесь под ногами. Сплошь здесь уложена мягкая плодородная земля. Мирты, платаны, кипарисы и лавры образуют широкий коридор с зеленым сводом, раздвинутым сверху голубым озером небес. Ухоженный виноград. И любовник-плющ, тощий, наглый и нахальный, взбирается по стволам и теряется в зелени древних крон. Под деревьями, в тени на траве, расставлены ложа.

Сейчас в саду храмовые служки сочными ноздреватыми губками обмывали гладкие низкие столы, составляя их в один длинный. Сразу ставилась и посуда.

То и дело раздавалось:

- Венки.

- Тазы.

- Подушки-коврики.

- Девки где? Где девки с булками и сладостями?

Из нутра храма выносили ободранные туши коз и баранов. Во дворе резали поросят и тут же их опаливали. На колодах рубили мясо.

Сад накуривали благовониями кедра, вытеснявшими запах жженой свиной кожи.

Тезей решил, что нужно из его кладовых еще принести вина и продуктов для народа. С несколькими домочадцами он направился к воротам священного места, что-то говоря на ходу. За оградой работники царя выловили из толпы своих знакомцев - кто кого - и вместе с ними направились в Акрополь.

Афиняне и афинянки, только что нестройно, возбужденно гудевшие, примолкли, уставившись на царя. Тезей тоже помолчал и спросил громко:

- Жители Аттики, что для вас Афродита Небесная?

Толпа совсем притихла.

- У вас что, монеты под языками? - рассудил молодой царь, имея в виду обыкновение, когда афинянин, если не берет с собой котомки, а выходит на улицу с монетой, то кладет ее себе под язык. - Как же вы будете пить вино, за которым я послал?

Средних лет мужчина, ближе других стоящий к Тезею, действительно вынул изо рта монету и охотно объяснил:

- Тут язык и ни к чему, вино само в глотку прольется.

Тезей хотел было еще пошутить, но его, да и всех остальных, отвлекли. К ограде сквозь расступившуюся толпу приближалась во главе с Одеоном группа музыкантов, певцов и танцоров из храма Диониса. Среди них увидел Тезей улыбающуюся ему Пракситею. Он бросился к ней и подхватил ее на руки.

- Это ты хотела дать себя, как камбала, разрезать на две половинки? Давай попробуем.

И усадил ее за готовый стол рядом с собой.

Рассаживались и остальные. Храмовые служки несли к столам от кострищ сладкие, обожженные огнем потроха. Женщины, начиная по традиции справа, разносили чаши с вином.

- Кто будет глашатаем? - донеслось в суматохе последних приготовлений.

Но глашатай был уже то ли выбран, то ли назначен. С криком "Зовите богиню!" он подбежал к столу, повторяя еще и еще - "Зовите богиню!".

- Приди, прекрасноокая, - первым призвал Мусей Афродиту, отплеснув из своей чаши вина на землю.

- Приди, восходящая из моря, - подхватил Каллий.

- Ты нужна нам, богиня счастливого плавания, - на книдский манер выкликнул Герм, - стань помощницей нашей.

Пиршество началось. Тезей успел еще сказать Мусею:

- Я им про Афродиту Небесную, а они - молчок.

- Толстокожие люди, - отрезал Каллий, тоже услышавший молодого царя.

- Аттические осы, - усмехнулся Мусей, - они еще разжужжатся.

Отплескивая понемногу вина на землю, пирующие принесли клятву верности друг другу и новому общему делу. А опустошив чаши, все, кто был за столом, соединили по традиции руки.

- Гостить по Аттике отрядами пойдем! - провозгласил Каллий.

В разгар пира молодой царь, прикрепив к волосам миртовую ветвь, с чашей вина вышел за ограду к афинянам и афинянкам, где тоже во всю шло гулянье. За ним устремилась Пракситея, а за ней - музыканты с инструментами.