Птичка тари - Ренделл Рут - Страница 4

Ее рука замерла, Лизу охватили сомнения. Она задержала дыхание. Не имея никаких житейских знаний, кроме почерпнутых из естественной истории и викторианских романов, она тем не менее понимала, что любовь ненадежна, на любовь нельзя полагаться, любовь прихотлива, капризна и вероломна. Оно пришло к ней, это понимание, из романтических драм и любовной поэзии, но то же самое ей подсказывал инстинкт. Невинность не бывает несведущей, разве что в романах девятнадцатого века, да и там далеко не всегда. Лиза думала о том, что он может убить ее одним неуместно сказанным словом или рассеянным взглядом, но потом она перевела дыхание и постучала в дверь.

Изнутри донесся его голос:

— Да? Кто там?

— Шон, это я.

— Лиза?

Только изумление, только недоверие. Он мгновенно распахнул дверь, закутанный в одеяло, сдернутое с постели. Щурясь на свет, Шон с изумлением смотрел на нее. Если бы Лиза увидела смятение в его глазах, если бы Шон спросил ее, что она здесь делает, она умерла бы, это убило бы ее.

Он ничего не сказал. Он схватил ее, втащил внутрь, в душную теплоту, пропитанную запахом мужчины, и обнял ее. Это было не формальное похлопывание по спине, а настоящее обволакивающее объятие. Он обхватил ее всю целиком и нежно сжал, как рука может сжимать редкий фрукт, осторожно, но крепко, чувственно оценивая.

Лиза собиралась объяснить все и приготовилась рассказать длинную историю, сделав особое ударение на том, что случилось вчера. Это было оправданием, подготовленным ею, и защитой. Но Шон не дал ей заговорить. Каким-то образом, не произнеся ни слова, Шон дал ей понять, как он безумно счастлив ее неожиданному появлению и что он хочет ее без объяснений. Когда объятие Шона ослабло, Лиза подняла к нему лицо, чтобы разглядеть его прекрасные черты, его глаза, которые изменяли весь его облик, становясь лучистыми от переполнявшего его желания. Но его поцелуй помешал ей насладиться этим зрелищем, он прижал к ее губам свои губы, такие сладкие на вкус и теплые, что она мгновенно перестала видеть и слышать.

Когда кровать выдвигали из стены автоприцепа, она занимала в нем все место. Не отрываясь от его губ, Лиза освободилась от одежды, побросав один предмет за другим на пол, переступила через хлопчатобумажные брюки, скинула кроссовки. И подняла руки, чтобы прижать его к себе так же, как он прижимал ее. Он позволил ей увлечь его за собой на кровать. Постель еще сохранила тепло его тела. Они лежали рядом, ее мягкие и полные груди растеклись по его груди, их ноги переплелись. Он ласкал ее кончиком языка, легкими, быстрыми прикосновениями. Она смеялась, отворачивая от него лицо.

— Я убежала! Я пришла к тебе навсегда.

— Ты чудо, — говорил он, — Ты лучше всех. А что с ней?

— Не знаю. Приехала полиция на двух машинах, они, наверное, увезли ее. — Лиза оценила его изумленный взгляд, его интерес. — Я к тому времени ушла. Ты доволен?

— Доволен ли я? Я с ума схожу от счастья. Но о чем ты говоришь; полиция? Какая полиция?

— Не знаю. Полиция из города.

— Что она сделала?

Лиза приблизила губы к его уху:

— Рассказать тебе об этом?

— Расскажешь мне много чего, но не сейчас. Шон медленно провел ладонями по ее спине от лопаток к попке и притянул ее изящно выгнувшееся тело ближе к себе. Не глядя, она ощущала на себе его взгляд, чувствовала, как он любуется гладкостью, белизной ее тела, наслаждается ее теплом. Его бедра скользнули меж ее бедер, сливая жар с жаром, плоть с плотью.

— Молчи, любимая, — сказал он. — Сейчас только это.

2

Лиза спала долго. Она очень устала. Кроме того, она испытала облегчение. Когда она проснулась, Шон сидел на постели и смотрел на нее. Лиза протянула руку, завладела его рукой и крепко сжала, не отпуская.

Так замечательно было смотреть на Шона. Правда, сравнивать его Лизе было особенно не с кем: мужчина на картине в Шроуве, черно-белые размытые образы в старых кинофильмах, почтальон, истопник, Джонатан и Бруно, Мэтт и еще один-два — вот, пожалуй, и все. Лицо Шона было бледным, черты резко очерчены, нос прямой, красные и полные для мужчины губы, темные глаза, в которых ей виделись мечты и надежды, и брови — как мазки кисти китайского художника. В гостиной Шроува висел рисунок, на котором были изображены листья ивы и птички с розовыми грудками, странный цветок, называвшийся, по словам Ив, лотосом, и буквы, составленные из черных завитушек, похожих на брови Шона. Его волосы были черны, как уголь. Лиза вычитала это сравнение, так как не очень-то представляла, как выглядит уголь.

— Ты проспала пять часов. — Шон произнес это с восхищением, как будто усмотрел в этом особую доблесть.

— В первую минуту, когда проснулась, я не поняла, где нахожусь. Мне никогда не приходилось спать не в сторожке.

— Ты шутишь, — сказал он.

— Нет, зачем мне это? Я никогда не спала вне дома. — И она с радостью объявила: — Теперь мой дом здесь.

— Ты чудо, — сказал Шон. — Мне повезло, что у меня есть ты, не воображай, что я не понимаю этого. Я не верил, что ты придешь, я думал: она не придет и не останется, не будет со мной, она исчезнет, и я потеряю ее. Не смейся, сам знаю, что говорю глупости.

— Я не хотела смеяться, Шон. Я люблю тебя. А ты меня любишь?

— Ты знаешь это.

— Тогда скажи.

— Я люблю тебя. Вот, теперь поняла? Разве я не доказал, что люблю тебя? Мне хотелось бы доказывать это все время. Позволь мне опять быть с тобой, детка, давай займемся этим снова, хорошо? Знаешь, чего мне хотелось бы больше всего? Заниматься этим с тобой беспрестанно, мы бы не ели, не спали, не смотрели бы телик и все такое прочее, мы только делали бы это снова и снова, и так до самой смерти. Ведь это была бы прекрасная смерть, верно?

Вместо ответа Лиза выскользнула из его объятий и переместилась в дальний угол кровати. Шон сложил там ее одежду, аккуратно встряхнув каждую вещь, разложил их одну подле другой, как сделала бы Ив. Лиза поспешно сунула ноги в брюки, натянула рубашку.

— Я не хочу умирать, — серьезно возразила она. — Ни так, как ты предлагаешь, ни по-другому. — И неожиданно она подумала то, что прежде не приходило ей в голову. — Ведь ты не станешь ни к чему меня принуждать, если я не захочу, правда, Шон?

На секунду он разозлился.

— Зачем ты говоришь такие вещи? Что за странная просьба? Я тебя иногда не понимаю.

— Не важно. Это просто мысль. У тебя никогда не бывает скверных мыслей?

Шон пожал плечами. Лицо его погасло, желание исчезло.

— Я приготовлю чай. Или ты предпочитаешь кока-колу? У меня есть кока-кола, и, пожалуй, это все, чем я богат. Еды совсем нет, нам надо съездить в деревню, в магазин.

«Хоть бы кусочек, — подумала Лиза. — У меня во рту не было ни крошки». Она не станет рассказывать ему ничего.

— Шон, — сказала она, устроившись в углу и прислонившись спиной к стене. — Шон, нам надо уехать. Я имею в виду, совсем уехать из этих мест. Чем дальше от нее, тем лучше.

— От твоей мамы?

— Почему, ты думаешь, приехала полиция? Я говорила тебе, что приехала полиция. — Произнеся эти слова, Лиза поняла, что Шон ничего не думает. Вероятно, он пропустил ее упоминание о полиции мимо ушей. Он был охвачен желанием, помимо которого для него не существовало ничего. Лиза разделяла его чувства, она сама испытала то состояние, когда становишься глухим, слепым, перестаешь воспринимать окружающее, когда переполнен и насыщен только одним, когда перехватывает дыхание и теряешь сознание. — Я же говорила тебе.

— Разве? Не знаю. А зачем она приехала?

— Можно мне кока-колы? — Она довольно долго интригующе молчала. — Все думают, что я нахожусь у ее подруги Хетер. Ив отослала меня туда. Но я пришла к тебе.

— Расскажи мне, что она сделала.

На его лице отражались легкое недоверие и какая-то… как бы снисходительность, да, пожалуй, это было самое подходящее слово. Сейчас она его здорово удивит. Он-то небось думает, что речь идет о каком-нибудь воровстве или — Лиза напрягла память — противозаконных денежных махинациях. Шон сел туда, где сидел раньше, и наконец-то внимательно посмотрел на нее. Лизе понравилась его сосредоточенность.