Завещание профессора Яворского. Плата по старым долгам - Ростовцев Эдуард Исаакович - Страница 12

- Верно. Но по графику Боков и Новицкий должны идти в отпуск в середине июля, а позавчера было только 29 июня. Причем и тот, и другой передали заявления об отпуске через своих коллег и в больнице 29-го уже не появлялись.

- Новицкий, говоришь?

- Я на Бокове остановился.

- Фамилия не понравилась?

- Почти угадал. Только не фамилия - имя. Необычное у него имя Донат. - А уменьшительное, очевидно, Дон. Другого не придумаешь!

- Просто, как все гениальное! - недоверчиво усмехнулся Ляшенко. Адрес узнал?

- Узнал. Но младшая кадровичка высказала предположение, что сейчас Донат живет на даче.

- Она посвящена в такие детали?

- Неженатые ассистенты на дороге не валяются! Координаты дачи кадровичка не знает или запамятовала, уточнять было неловко. Но надеюсь, что товарищ Бокова, доктор Самсонов, который, кстати, передал в кадры заявление Доната, информирован лучше. Сейчас Самсонов должен быть в ординаторской. Заглянем по пути?

...Дверь в ординаторскую была полуоткрыта, оттуда доносились голоса. Разговаривали двое: женщина и мужчина. Мандзюк сделал предостерегающий жест. Ляшенко невольно прислушался. Говорила в основном женщина, а мужчина только подавал неуверенные реплики.

- Как это могло случиться, доктор? - спокойно, пожалуй, слишком спокойно, спросила женщина. - Вчера ему стало лучше, он даже разговаривал со мной. Недолго, но разговаривал. Я все понимаю: тяжелая травма, сразу не разобрались - ошибаются и врачи. Но потом, когда все стало ясно, почему его не оперировали? Такие операции делают. Матвей Петрович запросто делал такие операции.

- Не так уже и запросто, - возразил врач.

- Запросто, - упрямо повторила женщина. - Я знаю: он нашего отца оперировал. У отца почти такая же травма была, даже хуже: у него был перелом позвоночника.

- Трудно сказать, что хуже, - осторожно заметил врач.

- А почему профессора Пастушенко не вызывали?

- Кризисное состояние наступило внезапно. Я, признаться, не ожидал. Уже ничего нельзя было предпринять.

- Но об операции говорили еще вчера.

- Разговор такой был, но профессор Пастушенко... - врач замялся.

- Понимаю, профессор не рискнул, - горько усмехнулась женщина. - Он осторожный человек, ваш Пастушенко. За свою репутацию боится, а за чужую жизнь не очень-то переживает. Она ведь чужая! А почему Пашу не позвали? Я же просила вас, если Толику будет совсем худо, чтобы Пашу разыскали. Он бы все сделал, чтобы Толика спасти. Когда с нашим отцом несчастье произошло, он всех на ноги поднял и вместе с Матвеем Петровичем оперировал его. Я рассказывала вам, как он к Толику, ко мне, ко всей нашей семье относится!

- Ассистент Новицкий - хороший врач, но сравнительно недавно занимается нейрохирургией и вряд ли смог бы...

- Смог, - перебила его женщина. - Он - ученик Матвея Петровича. Я уверена, он смог бы спасти Толика...

- Сестра Зимовца, - шепнул Мандзюк.

Ляшенко кивнул, он уже сам догадался.

Неожиданно Мандзюк попятился: из ординаторской, зябко кутаясь в долгополый белый халат, вышла Тамара Зимовец. Заметив Мандзюка, она пошла прямо на него. Ляшенко преградил ей дорогу.

- Спокойно, Тамара Ивановна. Я все понимаю и искренне соболезную вам, но, поверьте, вы неправы в своем предположении.

Она удивленно посмотрела на него, спросила, кто он такой. Ляшенко назвался. Ему было не по себе: молодая женщина смотрела на него в упор, и он с трудом выдерживал ее режущий взгляд.

- Можете не переживать за свои погоны, - недобро усмехнулась она. - И оправдываться передо мной не надо. Перед собой лучше оправдайтесь... Я разговаривала вчера с Анатолием. Последний раз разговаривала с ним...

У нее задрожали губы, но она пересилила себя:

- Можете не переживать, снова повторила она. - Толик сказал, что он один во всем виноват. Видно, чувствовал, что ему уже не жить, и все на себя взял. Он такой был: отходчивый, незлопамятный...

Она не выдержала, заплакала, быстро пошла к выходу.

Мандзюк платком вытер вспотевший лоб:

- Я найду этого сукиного сына, даже если он улетел на Марс, негромко сказал он.

- Какой теперь в этом смысл? - пожал плечами Ляшенко.

- Большой, Валентин, очень большой! Я хочу посмотреть ему в глаза. Понимаешь, просто посмотреть.

Мандзюк до хруста сжал кулаки...

Ляшенко разделял его негодование, но вместе с тем рассуждал здраво: показания свидетелей о том, что противник Анатолия Зимовца оборонялся, теперь подтверждены предсмертным признанием самого Анатолия. А это значит, что Донат Боков (если это только был он) действовал в пределах необходимой обороны. Правда, есть одна существенная и до сих пор не выясненная деталь - был ли нож в руке Анатолия, когда он впервые подступил к своему противнику? Если был, дело надо прекращать за отсутствием состава преступления: Боков действовал правомерно. Но даже, если это не так и роковой удар был нанесен еще безоружному парню, то доказать это сейчас практически невозможно. Боков не станет давать показания против себя.

Однако начальник отдела, подполковник Билякевич, который тем утром вернулся из командировки и прямо с вокзала заехал в Управление, не согласился с Ляшенко:

- Не торопитесь с выводами, Валентин Георгиевич. Оценивать чьи бы то ни было действия можно лишь, когда выяснены их цели и подоплека. А в этом деле много белых пятен. Мы не знаем, из-за чего возникла ссора и кто ее затеял; нет однозначного объяснения поведения человека, которого вы считаете врачом, хотя, возможно, он биолог, преподаватель физкультуры люди этих профессий хорошо знают анатомию, а в их машинах, - если таковые имеются, - всегда найдется дорожная аптечка, или, на худой конец, бинт. Подозрения в отношении ассистента Бокова имеют определенный смысл, но пока ничем не подкреплены. Непонятна роль девушки в белых джинсах, которую вы определили как Ларису Яворскую, хотя, возможно, Лариса - не Ляля. У Ларисы собственная машина, а по словам буфетчицы Лисович, Ляля приезжала в ресторан, как правило, рейсовым автобусом. Даже в последний раз не она вела "Ладу" - села за руль, лишь когда ее спутник выбыл из строя. Вас насторожило, что они поспешили убраться с места происшествия, едва появился милицейский патруль. И меня это настораживает. Но что за этим стоит, мы еще не знаем. Так что, как видите, делать выводы рано.

Валентин считал, что Билякевич чересчур скрупулезен - на начальника отдела порой находила эдакая дотошность. Правда, он достаточно корректно указал на недоработки, поспешность выводов, но по существу отчитал как мальчишку. Однако шевельнувшееся в душе чувство обиды не родилось формально Билякевич был прав, а форма для юриста не пустяк. Тем не менее, Валентин ни на миг не усомнился в своем предположении, не сомневаясь, что оно будет подкреплено соответствующими доказательствами, за которыми дело не станет - основные события произошли на глазах у многих людей.

Предположение вскоре подтвердилось. Но лишь отчасти...

То, что вечером 28 июня в ресторане "Сосновый бор" с мужчиной в темно-серой рубашке была не кто иная, как Лариса Яворская, установила Галина Юрко. Желая как можно скорее подкрепить свою догадку неопровержимым доказательством, она тем же утром выяснила, что Лариса является студенткой третьего, а, вернее, уже четвертого курса педиатрического факультета мединститута, и к тому же с начала марта нынешнего года работает на полставки медицинской сестрой 6-й детской поликлиники в поселке Октябрьском, откуда до ресторана "Сосновый бор" не больше десяти минут езды рейсовым автобусом. Не довольствуясь этими сведениями, Галина вызвала сержанта Бессараба и вместе с ним поехала в 6-ю поликлинику. И хотя она утверждала, что опознание произошло незаметно для Ларисы, Ляшенко не был уверен в этом. Он отчитал Галину за такую самодеятельность. Она надулась, но затем была вынуждена признать, что погорячилась.

- Опознать по всем правилам ее смогут другие свидетели, - глядя виновато на Валентина, сказала она. - Главное, что мы теперь знаем достоверно: это была Лариса Яворская.