Ведьмаки и колдовки - Демина Карина - Страница 23

…а Бес сказал, что так бывает. Приворот отступает, а душа, не желая расставаться с любовным дурманом, сама уже вспыхивает.

И он, Лихо, полыхнул.

Жил от встречи до встречи, а между ними становился нервозным, злым…

…дрался.

И это тоже естественно для приворота. Наверное, он, Бес, уже тогда понял, в чем дело, оттого и промолчал… и наверное, будь Христина иной, не стал бы вмешиваться…

Теперь легко гадать.

— Христина попросила познакомить ее с Бесом.

— И ты познакомил.

— Да, почему нет? Я не ревновал… странно, к остальным — да, даже к случайным знакомым. А к нему — нет. Это ж брат, и… я гордился, что он мой брат.

Евдокия хмыкнула, кажется, она-то гордости по поводу такого родства испытывать точно не будет.

— Я радовался, что они так легко нашли общий язык. Да, я хотел, чтобы Христина понравилась ему… и чтобы он Христине… большая дружная семья. Дурак?

— Еще какой. — Евдокия провела ладонью по спине, не то успокаивая, не то проверяя, не пробивается ли шерсть.

— Через неделю Бес прислал записку. Пригласил в гости… поговорить… я и появился… ну и увидел… их вдвоем увидел.

И теперь-то горло перехватывает от боли.

Чтобы унять ее, Лихо обнимает свою женщину, крепко, до хруста в костях, а она терпит, гладит щеки. Успокаивает.

— Поначалу думал, что с ума сойду… мне она нужна была… а Бес про приворот… про то, что эта нужность — неестественного свойства, и просто отец в очередной раз решил семейные дела за чужой счет поправить… за мой, значит… а я ему нос разбил.

— Сильно?

— Сильно.

— И полегчало?

— Если бы, — вздохнул Лихослав, губами трогая шею. — Знаешь… всем было все равно. Христина не чувствовала себя виноватой, она прямо заявила, что меня не любила и не любит и что взрослые люди всегда сумеют договориться… отец тоже так считал. Сказал, что я дурю, что более выгодной партии не найти… сестры плакали… они быстро поняли, что без Христининых денег им не видать красивого дебюта, да и вообще все сложно… братья тоже рассчитывали… быть королевским уланом в столице — дорого…

— Знаешь, — Евдокия наматывала прядь на палец, — я начинаю думать, что Себастьян — единственный относительно нормальный человек во всей твоей семейке…

— Родственников не выбирают.

— Их это не оправдывает. И ты уехал.

— Да. Я… опасался, что уступлю. Знаешь, разумом я все прекрасно понимал. Что Христина меня не любила и любить не будет, что это… приключение — у нее не первое и не последнее… что я не хочу такой жизни. Но разум — это одно, а… я физически не мог без нее. И да, я уехал. Никому ничего говорить не стал… думал, год проведу на границе, а там — как-нибудь… что-то да решилось бы.

Вот только год затянулся на десять.

И если бы не проклятие, то… как знать, хватило бы у Лихослава духу расстаться с Серыми землями? Стоит ли врать себе, что вернуться не тянет.

Тянет.

Есть сны и серое низкое небо, разодранное в клочья. Земля. Моховые поля и перекрученные изуродованные деревья, что застыли между жизнью и смертью. Волчий то ли плач, то ли зов…

— Почему-то мне кажется, — Евдокия спугнула видение, и Лихо судорожно выдохнул, — что твой отец меня не одобрит.

Скорее всего, но…

— Мне плевать на его одобрение. — Лихо зарылся носом в светлые волосы.

Запах хлеба дурманил.

Живой.

И близкий, и, наверное, если счастье есть, то оно именно такое…

— Только пожалуйста, — попросил он на ухо, — не надо больше Беса канделябром бить… он, конечно, еще тот гад, но… брат все-таки.

— Посмотрим.

Евдокия улыбалась.

И призраки отступили, не перед его силой, но… им нечего было делать в этой комнате.

ГЛАВА 5,

рассказывающая о делах сердечных и всяческих страстях

Лизанька парила на крыльях любви.

Несколько мешал факт, что любовь эту приходилось скрывать ото всех, тогда как Лизаньке хотелось обратного: чтобы каждый человек в Цветочном павильоне, в Гданьске и Познаньске, да и во всем королевстве узнал, что она, Лизанька, скоро выйдет замуж!

Именно так!

И пусть предложение пока не поступило, но Лизанька по глазам видит — уже недолго осталось. Более того, она распрекрасно понимает, что Грель медлит не оттого, что не любит — любит и говорит об этой любви красиво, — но потому, что он на задании.

Вот завершится конкурс, вернет он себе истинное обличье, и тогда…

…Лизанька жмурилась, представляя себе, как это будет.

Князь в белом костюме — белый ему идет, оттеняет мужественную смуглость кожи — и непременно с букетом в пять дюжин роз. Красных. Потому что белые розы по цвету с костюмом сольются, а красные — контрастно и символично.

Он встанет перед Лизанькой на колени… ладно, на одно колено, и протянет букет, умоляя принять оный знаком его преогромной любви. А когда Лизанька, смущаясь — девицам положено во время сердечных признаний смущение демонстрировать, — букет примет, то князь вытащит из кармана бархатную коробочку…

…или лучше, чтобы в букете спрятал?

Лизанька призадумалась.

Мечта об идеальном предложении руки и сердца — это не просто так, она должна быть тщательно проработана.

Нет, в розах — не то, розы колются… да и как она будет искать это колечко? В каждый бутон заглядывать? Пусть лучше иначе: чтоб она с цветами стояла и смотрела на князя, естественно, со смущением, но благожелательно, взглядом подбадривая. А то ведь права маменька: мужчины — существа тонкой душевной организации, их легко смутить и оттолкнуть.

Лизаньке же замуж надобно.

Итак, князь достанет из кармана коробочку и крышку откроет этак мизинчиком.

Кольцо Лизанька тоже представляла себе очень даже конкретно. И не представляла — видела в одной ювелирной лавке, еще там, в Познаньске, о чем тонко ухажеру намекнула, как и о количестве роз… и про сорт надо будет сказать.

Зачем?

А потому, что воплощение собственной мечты в жизнь надобно контролировать пристально, чуть отвернешься — или розы подменят, или кольцо. Нет, ее будет идеальным, из белого золота с крупным, чистой воды алмазом, окаймленным мелкими сапфирами. Простенько, дорого и со вкусом…

Жаль, что нельзя намекнуть на речь… но князь и в нынешнем обличье отличался завидной фантазией, а потому Лизанька надеялась, что с речью он как-нибудь сам справится, придумает покрасивше… например, скажет, что, увидев ее, потерял покой и сон. Или что неспособен дальше жить и ежели она, Лизанька, ответит отказом, то немедля вышибет себе мозги…

Лизанька поморщилась и решительно вычеркнула эту фразу. Все-таки девичьи мечты с вышибленными мозгами увязывались слабо. Скажем, если она ответит отказом, то… то князь уйдет в монастырь.

Да, и романтично, и в живых останется. Она же, Лизанька, не зверь какой…

Но ответ даст не сразу, потому как сразу соглашаться на предложение кавалера — дурной тон. Она вздохнет, скажет, что все это — ну очень неожиданно, и она просто не понимает, как ей теперь быть… и что, конечно, слова князя ей очень льстят, но она не сможет пойти против воли маменьки и папеньки…

…нет, сможет, конечно, но князю о том знать вовсе не надобно, как и о том, что маменька всяко препятствовать не станет, а с папеньки спрос невелик. Смирится.

Как бы там ни было, но Лизанька, смущаясь еще сильней, нежели прежде, все ж ответит, что сердце ее всецело принадлежит князю и что иного мужа она себе помыслить не могла… и еще что-нибудь в том же духе. Ей несложно, а ему приятно…

И колечко примет…

…надо будет и на размер осторожненько намекнуть, а то нехорошо получится, если заветное колечко, скажем, маловато окажется. Дурная примета.

Лизанька вздохнула и уставилась на собственные пальчики, чудо до чего бледные и изящные.