Краткий курс сталинизма - Бореев Юрий - Страница 9

— Хотите, я напишу к ней предисловие?

— Зачем? Если книга плохая, ее не спасет никакое предисловие, а если хорошая, то она не нуждается в рекомендациях.

Сталин обратился к Александру Фадееву:

— А вы такого же мнения?

— Нет. Предисловие очень важная вещь. К моей книге предложил написать предисловие Троцкий, но мы с ним люди разных жизненных восприятий, и я отказался. А вот если бы вы, товарищ Сталин, написали, ― я был бы рад.

— Хорошо. Напишу.

Этот разговор имел решающее значение в жизни Фадеева и Иванова. Сталин не написал предисловия к фадеевской книге, но не забыл его согласия, как не забыл и отказа Иванова, и хоть не преследовал его, но держал на расстоянии от высших литературных сфер и благ.

Эта история имела прямое продолжение. Во второй половине 30-х годов Сталин приглашал Иванова на приемы, сажал напротив себя и угощал: сам пил из рюмки вино, а гостю наливал в бокал водку. Писатель послушно и молча пил, не стараясь ни расположить к себе, ни объясниться. Это было похоже на экзамен на покорность. Возможно, именно смиренность Иванове в сочетании с прямотой спасли его.

«СМЕШНАЯ ИСТОРИЯ»

Рассказывал В. Кирпотин.

В конце 20-х ― начале 30-х годов на одной из встреч писателей со Сталиным Вс. Иванов читал свой рассказ «Дитё». Содержание рассказа таково. Красный партизанский отряд идет по пустынным степям. Партизаны видят проносящуюся вдали упряжку, в которой сидят два белогвардейца. Начинается стрельба. Когда партизаны приблизились к упряжке, они увидели, что убит белый офицер и одетая в офицерскую форму женщина, а на дне повозки лежит младенец. Партизаны долго думают, что делать с мальцом, и наконец решают, что поскольку ребенок ни в чем не повинен, его надо растить при отряде. С этой целью из соседнего кишлака привозят кормящую мать-киргизку. Она плачет и отказывается кормить ребенка. Разъезд возвращается в кишлак и привозит оттуда грудного сына киргизки. Она начинает кормить обоих. Однако молока у нее не очень много, и партизаны начинают примечать, что своего младенца мать прикармливает больше, чем приемного. Боясь, что это будет стоит жизни сыну отряда, партизаны убивают родного сына женщины.

Сталин слушал рассказ очень внимательно, а в конце весело расхохотался, восприняв эту историю как комедию.

ЗАМАНЧИВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, КОТОРОЕ НУЖНО ЗАБЫТЬ

Жена бывшего секретаря Сталина В. Кюссе в конце 50-х годов рассказывала.

В 1928 году Сталин предложил Бухарину:

— Ты будешь главным теоретиком партии, а я ― главным организатором и руководителем. И мы оба, как Гималайские вершины, будем возвышаться над всеми.

Секретарь Сталина сказал жене: забудь, что мы слышали эту фразу. Однако предусмотрительность не спасла их: его расстреляли, она 17 лет просидела в тюрьме.

ЭПИГРАММА

Во второй половине 20-х годов Ворошилов обвинял Радека в том, что он плетется в хвосте у Льва Троцкого. Радек ответил эпиграммой, которая кончалась словами:

БЛЮСТИТЕЛЬ РОССИЙСКОЙ ТРАДИЦИИ

Старый коммунист Петр Чагин, в прошлом один из видных работников Ленинградской партийной организации и близкий Кирову человек, рассказывал о разговоре, который состоялся в 1926 году на обеде у Кирова вскоре после избрания его секретарем Ленинградского губкома. Кроме Кирова, Чагина и некоторых других ленинградских большевиков присутствовали Сталин и Томский. Застольная беседа, как часто в то время, свелась к теме: трудно партии без Ленина. Все согласились с тем, что партией следует руководить коллективно. Сталин не участвовал в разговоре, но потом встал и, обойдя вокруг стола, сказал: «Не забывайте, что мы живем в России ― стране царей. Русский народ любит, когда во главе стоит какой-то определенный человек, ― подумав, Сталин добавил: ― Конечно, он должен выполнять волю коллектива». Тогда еще никто не подумал, что Сталин предлагает в такие цари себя.

1929-1934

НА ПУТЯХ К ЕДИНОВЛАСТИЮ

ОСКОРБЛЕНИЕ

Однажды, объезжая деревни, Сталин спросил у зажиточного мужика, почему он не дает хлеб. Тот ответил:

— Спляши ― дам.

Оскорбленный Сталин ушел со двора.

Сталин любил рассказывать эту историю, из самолюбия заменяя себя пропагандистом.

Классовая ненависть к кулакам у Сталина замешана и на личной обиде.

ДОШКОЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ

В конце 1929 мне было 4 года, и я ходил в младшую группу детского сада. Воспитательница просвещала нас:

— Дети, в нашей стране идет коллективизация. Раскулачивают кулаков ― сельских богачей. Это остатки классовых врагов. Они сопротивляются. Товарищ Сталин учит, что перед тем, как погаснуть, свеча вспыхивает особенно ярко. Сопротивление кулаков ― последняя вспышка обостряющейся классовой борьбы.

Как ребенок поколения политически и идеологически обработанного, я хорошо запомнил слова воспитательницы. Только классовая борьба не закончилась с «последней вспышкой» кулацкого сопротивления. Впереди были еще борьба с троцкистами, с бухаринцами, с оппозиционерами всех мастей, с врагами народа, с меньшевиствующими идеалистами, с вульгарными социологами, с формалистами, с вейсмонистами-морганистами, с космополитами, с врачами-убийцами и т. д.

Все мое детство я ― ребенок, росший при электрической лампочке, ― хотел проверить, правда ли, что свеча ведет себя столь странно? И все же главная странность, что этот пример убедил не только детей, но и взрослых.

ИРОДЫ И МЛАДЕНЦЫ

В конце 50-х годов, учитывая возраст и литературоведческую бесплодность, научного сотрудника Института мировой литературы Ивана Ивановича Чичерова отправили на пенсию. В этом Чичеров видел вопиющую несправедливость к нему ― старому большевику. В числе пережитого Иван Иванович вспоминал, как он, молодой коммунист, по партийному призыву поехал в деревню проводить коллективизацию. При нем был небольшой вооруженный отряд. Они выгоняли всех, кого считали кулаками и подкулачниками, из изб и отправляли в гибельную ссылку. В этих насильственных действиях, по мнению Чичерова, была жестокая классовая необходимость. Выселение сопровождалось еще более ужасным событием. Обреченные на испытания люди понимали, что младенцы не выдержат мытарств. В ночь перед высылкой матери задворками пробирались к сельсовету и клали детей на крыльцо в надежде, что их ― невинных ― вырастят односельчане , чужие люди или государство. Этих детей, рассказывал Чичеров, собирали у порогов всех окрестных сельсоветов, свозили в самую большую комнату самого крупного сельсовета и клали там на пол. Умевшие ползать ползали, не умевшие лежали на половицах в чем мать родила или в чем принесла. Послали «наверх» запрос, что делать с младенцами. Вскоре получили распоряжение: не позволять ни кормить, ни брать детей, так как, во-первых, младенцы классово чуждые, а, во-вторых, следует пресечь порочную эксплуататорскую практику кулаков подбрасывать своих детей государству или беднякам. Какое-то время дети жалобно плакали, потом уставали и лишь изредка судорожно всхлипывали и, наконец, угасали от голода. Их хоронили в общей могиле.

Именно за созерцание этого ужаса строитель нашей государственности и борец за классовые интересы Чичеров требовал к себе милосердного отношения.