Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Мартынов Владимир - Страница 112

Был февраль месяц, мела метель, телефона у нас не было, мы метались с ребенком на руках по вечерним улицам в поисках такси. Приехали в Морозовскую больницу, но там нас почему-то не приняли. К счастью, такси в те годы еще были вполне доступны, и мы добрались до Филатовской детской больницы, где было ожоговое отделение. В больнице дочь перенесла ожоговую скарлатину. Ей пришлось делать пересадку кожи— одним словом, мы изрядно поволновались. Все это длилось около двух месяцев. А руководство тем временем торопило с переездом. То ли наше присутствие в Москве кого-то ужасно раздражало, то ли еще что-либо.

Конец апреля я провел в деревне: занимался садом, выходил на вечернюю зорьку на тягу вальдшнепа, где опробовал свое только что купленное ружье.

Пару раз ездил в город H., где через местных товарищей нам нашли работу в местном пединституте. Мне — ассистентом-преподавателем английского языка, «Весте»— лаборантом. У обоих зарплата такая, что если ее назвать нищенской, то нищие обидятся, так как на церковной паперти они, говорят, в хороший день зарабатывают больше, чем мы за месяц.

«Веста» переездом заниматься отказалась и осталась в деревне с детьми. С переездом помогали ее родители и брат. Выехали из Москвы на двух открытых бортовых «ЗИЛах». Грузчиков шурин нашел прямо во дворе, оторвав их от стола с домино и от других важных воскресных дел. Один из них вышел в тапочках из дому купить газету, и уже когда машины выезжали за город, в ужасе спросил: «Ребята, а куда это мы едем? Я ведь вышел только купить газету». Но при виде бутылки с «горючим», он сплюнул и махнул рукой. Так они и ехали, сидя на диване теплой компанией, распевая песни и останавливаясь иногда у дорожной лавчонки пополнить запас спиртного, благо то был период расцвета застоя-запоя и нация весело и дружно спивалась, это отвлекало от мыслей о завтрашнем дне и несколько скрашивало мрачные мысли о светлом будущем.

Разгрузились в городе Н. у только что отстроенной пятиэтажки. Перед домом был сад, принадлежавший когда-то снесенным частным домам. За садом, метрах в пятидесяти от дома, — ветка железной дороги, обслуживаемая стареньким паровозиком, настолько слабосильным, что он часто задыхался на подъеме напротив дома и долго шипел и чихал, разводя пары.

Первого сентября— со студентами на картошку. Сборы были недолги, и вот я рано утром с рюкзаком за плечами явился в институт. Совхоз, где предстояло работать, находился далеко, в Ильинском районе, и добираться нужно было поездом, который приходил туда за полночь.

Наш поезд долго и нужно тащился среди мокрых полей и лесов, останавливаясь у каждого столба. Шел проливной ливень. Выгрузились на станции Ильинск, там нас ждала открытая бортовая машина со скамейками. Мы уселись на мокрые скамейки, а было нас тридцать человек — двадцать восемь девушек и два парня, — укрылись пленкой от дождя и помчались в отведенный нам совхоз, носивший гордое и звучное название: «Вперед, к коммунизму!» Когда приехали на центральную усадьбу, было уже далеко за полночь. Дождь сменился мокрым снегом. Здесь нам предстояла пересадка на другой транспорт, чтобы ехать в дальнее отделение совхоза, где мы надеялись, что нас ожидает теплый кров и ударный труд на картофельных плантациях.

В правлении совхоза нам выделили две машины: «техпомощь» и самосвал «ЗИЛ-130». Девушек затолкали в фургон техпомощи, мы же с двумя студентами со всеми вещами погрузились в «ЗИЛ», укрывшись от бушевавшей снеговерти все той же пленкой, сели на корточки, ухватившись за стальные борта, и понеслись в ночь. Асфальт кончился уже через полкилометра. Дальше— обычное бездорожье российской глубинки. Из аварийки, шедшей впереди, доносились песни, прерывавшиеся визгом и воплями, когда машина проваливалась в очередной ухаб. А их по пути было немало. Нас тоже отчаянно бросало, но мы сидели, вцепившись мертвой хваткой в борта грузовика и стиснув зубы, чтобы не стучать ими от пронизывающего холода. Шел дождь со снегом, бушевал ветер, надувая парусом пленку.

Через час приехали в село. Распределив девушек по домам, я с ребятами, Мишей и Виктором, отправились искать дом, хозяйкой которого была одинокая баба Нюша, бесшабашная, худющая, но еще довольно крепкая женщина неопределенного возраста, как говорят, с «приветом». Она быстро нас разместила: ребят — обоих на железную кровать, меня — на каком-то топчане в закутке за печкой, сама— на печку. Туалет — в бурьяне за хлевом, в котором живности было коза да две курицы.

Ночью не спалось— в трубе завывал ветер, зверствовали клопы. Из своего закутка я сбежал на скамейку под окном. Но если уж в Лондоне в гостинице клопы, то отчего бы им тут не быть? Ребятам там тоже было несладко. Тот, кого звали Миша, сбежал на следующий же день к девушкам и просил и молил их, чтобы они его приютили. Он был тогда славным розовощеким юношей шестнадцати лет, приветливым и обходительным. Спал он у девушек прямо на полу, и они его не очень стеснялись. Важно, что в избе было чисто. К сожалению, Миша, уже после окончания института, трагически погиб, разбившись на мотоцикле. Мы же с Виктором стоически держались у бабки Нюши до самого конца, предприняв, разумеется, некоторые оборонительные меры.

Шедевром кулинарии у бабки Нюши был чугунок рассыпчатой картошки в мундире, сваренной в печи. Правда, на следующий день, специально для нас зарезали теленка, и, наевшись досыта свежатины, мы дня три после этого маялись животами. Молоко было в изобилии. Чай мы себе готовили в кружке при помощи дорожного кипятильника-спиральки.

Работали на полях с утра до вечера, подбирая картофель за картофелекопалкой. Комбайны не работали, так как почва раскисла от влаги. С неба непрерывно сыпался дождь вперемешку со снегом. Нас постоянно сопровождал трактор ДШ — дизельное шасси, который отвозил картофель в картофелехранилище. Однажды картофелекопалка выкопала неразорвавшийся снаряд. Удалив всех подальше, я осторожно на руках отнес снаряд в овраг и закопал его в укромном месте, чтобы не нашли местные мальчишки. Кстати, о мальчишках. Был какой-то праздник, и я был поражен, увидев шести-семилетних пьяных детей. Такого я еще нигде и никогда не видел. Студентки же, которые сами были из села, сказали мне, что во многих селах это теперь в порядке вещей, пьяные дети.

Хата бабки Нюши оказалась к тому же еще и убежищем жен, укрывавшихся от разбушевавшихся в пьяном угаре мужей. И вот то один, то другой мужичок врывается в хату в поисках своей пропавшей жены, но, поскольку беглянки, пока мы там были на постое, прятались где-то в другом месте, мы с Виктором бесцеремонно, без лишних разговоров выпроваживали пьянчужек за дверь.

Через две недели картофельная эпопея для меня закончилась, и меня сменил другой преподаватель. И так было из года в год.

А работа в институте шла своим чередом. Интересно было общаться с молодежью. По мере возможности пытался ее понять. Мы с коллегой организовали английский клуб, где разучивали английские и американские песенки, устраивали tea-paty,[60] но с русским самоваром. Ребята, конечно, не знали, чем я в свое время занимался, но не исключается, что дошлые студенты-историки кое о чем все-таки догадывались. Факультет был смешанный — история и английский язык. Но ребята в большинстве своем английскому языку предпочитали историю и о политике очень любили порассуждать, очевидно, находя во мне интересного собеседника, поскольку в чем, в чем, а в политике я всегда неплохо разбирался.

Поработав один год лаборантом, «Веста» поступила в этот же пединститут на факультет иностранных языков. Знание языков, разумеется, существенно облегчало учебу, но тем не менее заниматься «Весте» приходилось много. А ведь у нас семья. В городе из года в год ухудшалось положение с продовольствием и промтоварами. В магазинах исчезло сливочное масло, сыр, мясо, колбаса и даже куры, хотя под городом Н. имелась огромная птицефабрика и свой мясокомбинат. В городе говорили, что все продукты якобы отправляют в Москву. Раз в две-три недели мы вместе с тысячами жителей Н. отправлялись в Москву на электричке или записывались на автобусные экскурсии, чтобы будучи в Москве запастись продуктами. В народе ходила загадка: «Длинная, зеленая, пахнет колбасой. Что это?» Это об электричке из Москвы, до отказа забитой людьми, везущими продукты, главным образом колбасу, поскольку она все-таки дольше хранится.