Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Мартынов Владимир - Страница 108

— Ты думаешь, у нас в Центре сидит еще один Пеньковский?

— Подозреваю, что да. А может, и не один. Сидит, наверное, и над нами посмеивается.[57] Вот, мол, дурачки, приперлись сюда. Нет, чтобы воспользоваться возможностью и остаться там.

Ночью не спалось. Утром, выпив валерьянки и еще чего-то успокаивающего, мы отправились на Лубянку. В вестибюле углового подъезда главного здания нас ждал В. Е. На нас уже были выписаны пропуска, и мы беспрепятственно прошли в здание. Поднимались на лифте, затем долго шли по длинным коридорам, устланным ковровыми дорожками, пока, — наконец, не подошли к нужной нам двери. Мы вошли в какую-то комнату, похожую на приемную. Там никого не было. Повесив пальто на вешалку, мы сели на стулья и стали ждать. Было около десяти часов утра. То и дело открывались двери, в которые входили люди. Немногие из них были нам знакомы. Окидывая нас мимолетным взглядом, они, не останавливаясь, проходили мимо и исчезали за двойной дверью. Никто нас не приветствовал. Те, кто знал пас, проходили мимо, не глядя.

10 часов утра. Откуда-то слышался бой часов. Открылась дверь, и из комнаты заседаний вышел В. Е.

— Пойдете по одному. Сначала вы, — сказал он, кивая мне.

Я встал и пошел вслед за ним. В просторном зале за П-образным столом сидело довольно много людей.

Некоторые сидели на стульях у стены. Меня усадили на отдельно стоявший стул, так чтобы всем было видно. «Как на скамье подсудимых», — подумалось мне. Шум голосов стих. Вошла стенографистка, женщина средних лет, села за маленький столик посреди зала. В. Е. сел сбоку, недалеко от меня. Куратор все-таки. Главный дознаватель.

— Партийное собрание, посвященное персональному делу Мартынова В. И., прошу считать открытым, — провозгласил председательствующий. — Мы собрались здесь по очень тяжелому для всех нас поводу. Товарищ Мартынов В. И., находясь вместе с женой Мартыновой Л. В. на нелегальной работе в Аргентине, утратил бдительность, что послужило причиной ареста его и всей семьи. Конкретная причина провала нам пока неизвестна. Попав в руки противника, Мартынов повел себя неправильно, спасовал перед противником, проявил малодушие, раскрылся как разведчик, нарушил воинскую присягу, пошел на сотрудничество со спецслужбами Аргентины и США, что привело к выдворению из Аргентины двух наших сотрудников. Став таким образом на путь, граничащий с предательством интересов нашего народа, партии и государства, Мартыновы обратились к правительству США с просьбой о предоставлении политического убежища. Мартынов В. И., находясь длительное время в условиях буржуазного общества, подпал под его влияние, морально разложился и стал фактически перерожденцем, изменив делу коммунизма. Тем не менее, будучи переброшенным спецслужбами из Аргентины в США и находясь под круглосуточным наблюдением ЦРУ, Мартыновы сумели оторваться от противника и, проявив определенное мужество и оперативную грамотность, с двумя детьми пришли в Советское посольство в Вашингтоне. На основе договоренности с правительством США Мартыновы были доставлены на территорию СССР в город Москву.

Чтобы как-то обелить свое недостойное поведение в глазах службы, Мартыновы представили нам версию о том, что причиной их провала якобы послужила утечка информации из наших рядов. На основании их сообщения компетентными товарищами была проведена тщательная оперативная проверка, показавшая полную несостоятельность представленной Мартыновыми версии о наличии предателя в нашем чекистском коллективе. Представив свою версию, Мартыновы пытались бросить тень подозрения на всех нас, пытались внести в наши сплоченные чекистские ряды атмосферу взаимного недоверия и разлада, по сути дела, предприняли попытку расколоть наш коллектив. Представляя на рассмотрение первичной парторганизации данное персональное дело, мы полагаем, что коммунисты объективно рассмотрят изложенные факты и дадут соответствующую оценку совершенному Мартыновыми поступку.

Примерно так прозвучало это выступление секретаря первичной парторганизации службы.

Пока читался текст этого партийного обвинения, я разглядывал присутствующих. Учитывая специфику моей работы, это было второе партийное собрание в моей жизни, где я присутствовал в качестве члена партии. Первое было пятнадцать лет тому назад, когда меня принимали в партию, сейчас— второе, где меня будут исключать из партии. Там— принимали, здесь — исключают. Парадокс!

— Есть предложение заслушать самого Мартынова, что он думает о своем поступке? Пусть расскажет, как дошел до жизни такой. (Это голос парторга, изрекшего затасканную фразу, звучавшую при разборке всех персональных дел.)

Я встал и изложил свою версию моего поведения в руках противника:

— Арест был для нас полной неожиданностью, хотя незадолго до этого были некоторые настораживающие моменты. Я считаю, что разработка, в которую мы попали, была в начальной стадии. Моя намечавшаяся поездка в Чили по какой-то причине ускорила развязку. (Причина станет известна лишь через двадцать с лишним лет, когда появится книга Ю. И. Дроздова, бывшего начальника управления «С», в которой он пишет о нелегалах Т. и Г., тоже преданных Гордиевским, но сумевших тоже с двумя детьми оторваться от противника и выбраться на Родину. Случай этот имел место до нашего ареста).

Мы сознательно пошли на сотрудничество с противником, пытаясь вести двойную игру, что, в общем, предусматривалось в отступном варианте легенды.

Заключил следующими словами:

— Я категорически не согласен с выдвигаемыми здесь обвинениями в моральном разложении. Попав в руки противника, я действовал исходя из обстановки, которая диктовала линию поведения. Считаю, что открытый суд над нами в Аргентине нанес бы значительно больший ущерб нашим отношениям с этой страной, нежели выдворение двух сотрудников, послужившее, кстати, первым сигналом в Центр о нашем провале. Конечно, сотрудникам, проводившим дознание, может быть, видней, но мы на основании разрозненных фактов, выявленных нами в процессе общения с сотрудниками спецслужб Аргентины, смеем утверждать, что агентурной разработки по нашему делу не проводилось, а если она и была, то лишь в начальной стадии. У меня все.

И началось обсуждение товарищами, большинство из которых я видел впервые. Было и несколько знакомых лиц. Слева от меня, положив руки на стол, сидел Коля С., с которым я учился на одном курсе. Он посматривал на меня с явным сочувствием.

Справа поодаль сидел С. Б., выходивший к нам на явку в Буэнос-Айресе. В дальнем углу расположился Шеф, его заместители и еще кто-то из приходивших к нам на дачу в Серебряном бору.

— Как вы расцениваете свое поведение с точки зрения коммуниста? — прозвучал вопрос.

— Возможно, я был не на высоте. Как коммунист, я должен был молчать и ничего не говорить…

— Каким образом вам с детьми удалось уйти от противника?

— Я подробно описал это в отчете.

— Вы сознавали, что, уходя от противника, вы подвергали себя и семью смертельной опасности? — спросил кто-то из заместителей.

— Вполне.

— А вы не думаете, что вам умышленно позволили уйти?

— Может, и так. Но какой смысл? Зачем тогда было держать круглосуточную охрану из четырех человек?

— Да знаю я этих скотов из ЦРУ! — взорвался, брызгая слюной, лысый.

(«Нехорошо, когда не уважаешь своего противника, — подумал я. — Это всегда дорого обходится. Ишь, скоты! А откуда это ты их знаешь?»)

— Слизняк! — продолжал бушевать лысый, ерзая на стуле, глаза его налились кровью, он готов был через стол наброситься на меня. — Я не могу находиться в одной партии с этим человеком! — истерично закричал он, стуча кулаком по столу. На него цыкнули из начальственного угла, и он слегка умерил свой пыл, в глухой ярости сжимая кулаки и кусая губы.

«И что это он на меня так взъелся? — подумал я. — На любимую мозоль, что ли, я ему наступил? Или я повредил его карьере? А может, он как раз и есть предатель? Нет, я явно перешел ему дорогу. Смотри-ка какой спектакль устроил. Эх, врезать бы ему по морде! Кабинетный вояка!»