Жизнь взаймы - Ремарк Эрих Мария - Страница 40

— Совсем наоборот. В ознаменование твоей поездки в Венецию!

Лилиан рассмеялась.

— Раз так, можешь подарить мне платье. Куда мы пойдем сегодня вечером? В Булонском лесу уже не холодно сидеть?

— Надо захватить с собой пальто. А то еще слишком прохладно. Но мы можем проехаться по лесу. Он сейчас нежно-зеленый и словно заколдованный весной и синими парами бензина. Жителей большого города и такая весна устраивает. По вечерам на боковых аллеях рядами стоят машины. Любовь вывешивает свои флаги из каждого окошка.

Лилиан взяла платье из черной прозрачной ткани, отделанное ярко-красным рюшем, и помахала им из окна.

— Да здравствует любовь! — сказала она. — Божественная и земная, маленькая и большая! Когда ты опять уезжаешь?

— Как ты узнала, что мне надо ехать? Следишь за спортивным календарем?

— Нет. Но у нас никогда не известно, кто кого покинет.

— Все изменится.

— Но ведь не раньше конца года?

— Жениться можно и раньше.

— Давай лучше сначала отпразднуем встречу и расставание. Куда ты едешь?

— В Рим. На тысячемильные гонки через всю Италию. Осталась всего неделя. А со мной тебе нельзя. Ездишь и ездишь до умопомрачения, вот и все. Пока а конце концов не перестаешь различать, где шоссе и мотор и где ты.

— Ты победишь?

— Вилле Милия — коронный номер итальянцев. Правда, как-то раз победителем оказался Караччола, который ездил за фирму ерседес, но обычно первые места берут итальянцы. Торриани и я будем участвовать в Вилле Милия как третья команда, на случай если произойдет что-нибудь неожиданное. Можно мне побыть, пока ты оденешься?

Лилиан кивнула. Она была почти готова.

— Какое платье мне надеть? — спросила она.

— Какое-нибудь из тех, что были у меня в плену.

Лилиан открыла шкаф.

— Это?

— Да, оно мне хорошо знакомо.

— Но ведь ты его никогда не видел.

— На тебе — действительно нет; тем не менее оно мне знакомо. Это платье несколько ночей провисело у меня в комнате.

Лилиан обернулась; в руках она держала зеркало.

— В самом деле?

— Признаюсь, — сказал Клерфэ. — Я развесил твои платья и колдовал над ними, чтобы ты вернулась обратно. Этому я научился у тебя. Черная магия и вместе с тем утешение. Ведь женщина может бросить возлюбленного, но ни за что не бросит платья.

Лилиан внимательно разглядывала в зеркале свои глаза.

— Значит, с тобой была моя тень.

— Нет, не тень — твои змеиные кожи: ты из них вылезла и бросила их.

— Я бы скорее предположила, что с тобой была другая женщина.

— Я пытался. Но ты навела на меня порчу. Другие женщины по сравнению с тобой — для меня теперь то же самое, что плохие раскрашенные открытки по сравнению с танцовщицами Дега.

Лилиан рассмеялась.

— Неужели ты имеешь в виду уродливых и жирных балетных крыс, которых он всегда рисовал?

— Нет. Я говорю о рисунке в доме Левалли — о танцовщице в пленительном движении. Ее лицо лишь намечено несколькими штрихами, и каждый может увидеть в нем свою мечту.

Лилиан положила обратно помаду и карандаш для бровей.

— Видимо, всегда надо оставлять немного свободного места; не нужно полностью завершать рисунок, иначе не будет простора для фантазии. Ты тоже так думаешь?

— Да, — сказал Клерфэ. — Человек всегда становится пленником своей собственной мечты, а не чужой.

— Становишься пленником или вовсе теряешь себя.

— И то и другое. Это похоже на сон, который видишь иногда перед пробуждением: тебе кажется, будто ты все время падаешь в бездонную черную пропасть. Тебе это знакомо?

— Да, знакомо, — сказала Лилиан. — Этот сон я видела почти ежедневно в санатории, в мертвый час, который Крокодилица называла сиестой. И когда я пробуждалась, у меня было такое чувство, будто я камнем падаю в пропасть. Вино еще осталось?

Клерфэ принес ей рюмку. Лилиан обвила его шею рукой.

— Как ни странно, — сказала она, — но, пока ты помнишь о беспрестанном падении, еще ничего не потеряно. Видимо, жизнь любит парадоксы; когда тебе кажется, будто все в абсолютном порядке, ты часто выглядишь смешным и стоишь на краю пропасти, зато когда ты знаешь, что все пропало, — жизнь буквально задаривает тебя. Ты можешь даже не пошевелить пальцем, удача сама бежит за тобой, как пудель.

Клерфэ сел рядом с ней на пол.

— Откуда ты все это знаешь?

— Просто я болтаю всякие пустяки. К тому же это только полуправда, как, впрочем, все на свете.

— И любовь тоже?

— Что общего между любовью и правдой?

— Разве любовь не является противоположностью правды?

— Нет, — сказала Лилиан, вставая. — Противоположность любви — смерть. Горькие чары любви помогают нам на короткое время забыть о ней. Поэтому каждый, кто хоть немного знаком со смертью, знаком и с любовью. — Лилиан надела платье. — Но и это тоже полуправда. Разве можно быть знакомым со смертью?

— Конечно, нет. Мы знаем только, что она противоположна жизни, а не любви, вот и все, но и это сомнительно.

Лилиан засмеялась. Клерфэ снова стал прежним.

— Знаешь, что бы мне хотелось? — спросила она. — Жить одновременно десятью жизнями.

Клерфэ погладил узкие плечики ее платья.

— Зачем? Все равно это будет только одной жизнью, Лилиан, твоей собственной. Когда шахматист играет против десяти партнеров сразу, он ведь тоже, по сути дела, разыгрывает лишь одну партию — свою собственную.

Они стояли у окна. Над Консьержери висел бледный закат.

— Мне бы хотелось перепутать все на свете, — сказала Лилиан. — Пусть бы я прожила сегодня день или час из пятидесятого года моей жизни, а потом из тридцатого, а потом из восьмидесятого. И все за один присест, в каком порядке мне заблагорассудится; не хочу жить год за годом, прикованная к цепи времени.

— По мне, ты и так достаточно быстро меняешься… Где будем ужинать? Возьмем такси. Слишком ветрено, чтобы ехать на жузеппе. Я беспокоюсь за твою прическу, — добавил Клерфэ, заметив ее удивленный взгляд.

Лилиан закрыла за собой дверь. Он не понимает меня, — подумала она. — Он не знает, что я любым колдовством хотела бы вырвать у смерти те несколько дней, которые в действительности мне уже не суждено прожить. Зато я никогда не стану ворчливой восьмидесятилетней старухой и меня не постигнет участь стареющей женщины, которую не хочет больше видеть ее любовник и от которой он в испуге отшатывается, встретив ее через много лет. В памяти моих возлюбленных я останусь вечно молодой; я буду сильнее всех остальных женщин, которые проживут дольше и станут старше меня.