Жизнь взаймы - Ремарк Эрих Мария - Страница 10

После обеда Лилиан уговорила молоденькую сестру показать ей последние рентгеновские снимки. Не успев как следует закрыть дверь, Лилиан вытащила из конверта темные снимки и принялась разглядывать их против света. Она не очень-то разбиралась в них, но помнила, как Далай-Лама несколько раз показывал ей затемнения и темные пятна. В последнее время он этого больше не делал.

Лилиан смотрела на снимки, на их блестящую серо-черную поверхность; от них зависела ее жизнь.

Вот ее плечевая кость, вот позвонки, ребра, весь ее скелет, а в промежутках то зловещее и неясное нечто, что зовется здоровьем или болезнью. Она вспомнила свои прежние снимки, вспомнила расплывчатые серые пятна на них и попыталась найти их вновь. Она разыскала эти пятна, и ей показалось, что они увеличились.

Лилиан резко обернулась. Теплый свет мирно струился из-под золотистого абажура. В комнате было тихо, но Лилиан почудилось, что тишина ждет ответа на вопрос, неведомый ей. Она повернулась к зеркалу.

— Ну, так что же? — раздался за ее спиной голос молоденькой сестры. Неслышно ступая на резиновых подошвах, сестра вошла, чтобы забрать снимки.

— В последние два месяца я потеряла два кило, — сказала Лилиан.

— Нельзя быть такой беспокойной. И надо есть побольше. Вы ведь уже очень неплохо поправились.

— Скажите, а вы когда-нибудь болели?

— Нет, никогда, если не считать кори и скарлатины. Ну, да и вы скоро поправитесь, — по привычке затараторила девушка. — Небольшие рецидивы всегда возможны. Особенно зимой.

— И весной, — с горечью сказала Лилиан. — И летом. И осенью.

— Надо быть поспокойнее. И выполнять предписания профессора!

— Да, я так и сделаю, — сказала Лилиан, вдруг потеряв терпение.

— Вам надо побольше есть. Тогда вы быстро наберете эти несколько кило. — Сестра уже стояла в дверях. — Начните с сегодняшнего вечера. На ужин у нас шоколадное суфле с ванильным соусом.

Сестра ушла, а Лилиан все еще стояла неподвижно. Неужели это та же самая комната, какой она была минуту назад?

В дверь постучали. Вошел Хольман.

— Клерфэ завтра уезжает. Сегодня ночью — полнолуние. Поэтому в горной хижине, как обычно, будет праздник. Давайте удерем и отправимся с ним наверх? Ведь это последний вечер с Клерфэ. Будет очень грустно провести его здесь. Пойдете с нами?

Лилиан не ответила.

— Долорес Пальмер и Шарль Ней тоже хотят идти, — сказал Хольман. — Если мы улизнем отсюда часов в десять, то как раз поспеем к фуникулеру. Он работает сегодня до часу ночи.

— Вы изменились, — с неприязнью сказала Лилиан. — Раньше вы были так осторожны.

Хольман засмеялся.

— И опять буду! Начиная с завтрашнего вечера. Клерфэ уедет, и снова наступит тишь и гладь. С завтрашнего вечера я стану самым послушным, самым осторожным пациентом. А вы нет? Ну, так как же, зайти за вами в десять?

— Да.

— Хорошо. Значит, мы сегодня празднуем.

— Что именно? — спросила Лилиан.

Хольман оторопел.

— Каждый что-нибудь свое, — сказал он затем. — Что мы еще живы. Что приехал Джузеппе. Что наступило полнолуние.

— И что завтра мы опять станем идеальными пациентами.

— Ну что ж, я согласен и на это!

Хольман ушел.

Завтра, — думала Лилиан. — Завтра привычная санаторная рутина бесшумно поглотит все, как мокрый снег, который безостановочно падает в эту гнилую зиму, мягкий и тихий, засыпающий и заглушающий все живое… Только не меня, — думала она. — Только не меня!

орная хижина ярко светилась. Она была расположена высоко над деревней; раз в месяц, в полнолуние, ее не закрывали всю ночь, и посетители разъезжались с факелами.

Для больных санатория праздники в горной хижине были своего рода маскарадами. Шарль Ней и Хольман наклеили себе усики, чтобы их нельзя было узнать. Красавица Долорес Пальмер накинула на волосы кружевной шарф и прикрыла лицо вуалеткой.

Лилиан не захотела надеть ни шарфа, ни вуали. Она была в своих обычных синих брюках и меховом жакете.

Лилиан выглядела очень взволнованной. В ночи было что-то Драматичное: луна то выплывала из-за рваных облаков, то снова скрывалась за ними, тени от облаков ложились на белые склоны, и склоны оживали — казалось, гигантские фламинго с мощными крыльями летают над землей.

— Когда вы уезжаете? — спросила Лилиан Клерфэ.

— Завтра после обеда. Хочу до наступления темноты проехать перевал. — Он посмотрел на нее. — Поедете со мной?

— Да, — ответила она.

Клерфэ засмеялся; он ей не поверил.

— Хорошо, — сказал он. — Только не берите много вещей.

— Мне много не нужно. Куда мы поедем?

— Прежде всего мы избавимся от снега, который вы так ненавидите. Проще всего поехать в Тессин на ЛагоМаджоре. Весна идет оттуда. Сейчас там уже все в цвету.

— А потом куда?

— В Париж.

— Хорошо, — серьезно сказала Лилиан.

— Боже мой, — прошептал Хольман. — Пришел Далай-Лама! Вот он, стоит в дверях.

Все четверо поглядели на профессора, бледного, с лысиной во всю голову, в сером костюме. Он обозревал веселую суматоху, царившую в горной хижине. Потом повернулся и направился к столику, стоявшему слева, неподалеку от двери.

— Может, нам лучше исчезнуть? — с беспокойством спросил Хольман.

— Он вас не узнает, — сказала Лилиан. — Из-за усов.

— А вас? И Долорес?

— Мы можем сесть так, что он будет видеть Лилиан и Долорес только со спины, — сказал Шарль Ней. — Тогда он и их не узнает.

— Все равно узнает. У него не глаза, а рентгеновский аппарат. Но попробовать можно. Сядьте на мое место, Лилиан.

Лилиан покачала головой.

— А вы, Долорес?

Помедлив секунду, Долорес встала и села так, чтобы Далай-Лама не смог ее увидеть.

Лилиан смотрела на врача, и он смотрел на нее.

— Смешно! — сказала она. — Но здесь поневоле становишься смешным.

— Люди всегда смешны, — возразил Клерфэ. — И если осознать это, жизнь кажется намного легче.

— В котором часу вы уезжаете завтра? — вдруг спросила Лилиан.

Он посмотрел на нее и сразу все понял.

— Когда хотите, — ответил он.

— Хорошо. Тогда заезжайте за мной в пять часов.