Станция на горизонте - Ремарк Эрих Мария - Страница 17

Мэрфи сделал ошибку, попытавшись отыскать причины кокетства мисс Филби. До некоторой степени ее поведение было ему понятно, но не настолько хорошо, чтобы он мог определить, какова же ее истинная цель, тем более что она и сама этого не знала.

Ему ничего не стоило положить бесславный конец ее пленительным уловкам, сделав то, что напрашивалось само собой: противопоставив этим уловкам наивное равнодушие. Но он поступил как раз наоборот: пошел в атаку и выставлял напоказ свои достижения. Вообще, при обычном, нормальном любовном треугольнике такая тактика себя оправдывает; при более извращенных и интеллектуально сложных отношениях она ошибочна. Игра с закрытыми картами явных достижений не воспринимает, ей требуются только блеф и самообладание.

Мэрфи хотел выиграть гонки и одержать победу над Каем. Но завоевать мисс Филби своим нескрываемым честолюбием он пока что не мог, напротив, оно делало его перед ней беззащитным. Он это чувствовал и тем нетерпеливее ждал перелома после того, как одержит победу в гонках.

Он рано ушел, хотя ему было неприятно оставлять Мод Филби одну с Каем и Льевеном.

Вскоре стало слышно, как его машина опять кружит по трассе.

Момент для мисс Филби был самый подходящий. В последние дни она не столь искусно и последовательно, в ходе общего разговора, натравливала собеседников друг на друга, а ограничивалась лишь отдельными выпадами. Почва была достаточно хорошо подготовлена, и столкновение могло оказаться опасным. Несколько раз она даже осторожно пригасила накал страстей, ибо теперь настало время обрабатывать противные стороны лишь по отдельности. И она с большим удовольствием за это взялась.

Она завела безобидный разговор о гонках, с намерением подпустить в него несколько умело подобранных хвалебных слов о Мэрфи.

У Кая в тот момент не было желания ввязываться в драку. Поэтому он тотчас пошел ей навстречу и твердо заявил:

— По моему глубокому убеждению, Мэрфи наверняка выиграет гонки.

Мод Филби стрельнула в него глазами и пыталась найти какой-нибудь иронический ответ. В этом он ей не помог, а стал сыпать техническими терминами, отчего разговор делался вязким.

Возможности за что-то зацепиться и переменить тему у нее уже не было. Тем не менее, некоторым слабым утешением послужило ей то, что Кай с Хольштейном вскоре пошли обратно на автодром. Но она задумала вечером поужинать с Мэрфи.

Поначалу с ней все-таки еще оставался Льевен, который впервые с удовлетворением пожинал плоды своего выжидательного метода. Было много причин, объяснявших, почему Мод Филби стала с ним так любезна, когда они остались вдвоем, но все они имели мало отношения к нему самому. Он великодушно махнул рукой на более углубленный анализ и радовался тому, что ему досталось. Какое-то время он прислушивался к звукам на трассе, когда моторы ревели громче, потом удобно откинулся на спинку стула и продолжал болтать более изящно и остроумно, чем раньше, утешенный сознанием, что на предстоящей неделе его соперники будут слишком заняты другими делами.

Мод Филби теперь показывалась реже. Она не хотела без толку ставить под угрозу развитие событий и потому всякий раз оставалась совсем недолго. В отношениях между Мэрфи и остальными в последующие дни произошла перемена: Мэрфи сделался на удивление любезным и неожиданно ввязывался в разговоры.

— Норовит что-нибудь разнюхать, — сказал Хольштейн.

— Навряд ли ему это удастся…

Кай день за днем проводил на трассе. Дела здесь были четко выстроены и легко обозримы. Стоило лишь попросить о помощи, и тебе сразу протягивали руку, оставалось только крепко ее ухватить. Здесь был автомобиль, в котором гудел мотор, его надо было обуздать и хорошенько за ним присматривать, дабы выжать из него рекорд. Здесь ставилась задача — простая, недвусмысленная, честная, без экивоков и неопределенности каких-либо скользких чувств. Можно было прямо нацелить на нее свое честолюбие и не блуждать в потемках.

С каждым днем над автодромом все плотнее сгущалось невидимое напряжение. Соперники следили друг за другом и, используя все средства, пытались выяснить, какая у кого скорость. Встречались безобидные с виду люди, державшие в кармане секундомер и с простодушным видом шмыгавшие туда-сюда.

Однажды Кай дождался послеобеденного часа, навевавшего особую сонливость, чтобы разок основательно испытать машину на более протяженной дистанции. В это время никого поблизости не было и ему удалось незаметно изготовиться к старту.

Льевен и Хольштейн явились на генеральную репетицию. Из осторожности Кай еще раз медленно проехал по трассе, высматривая недобрых соглядатаев, а затем рванул вперед с полной скоростью.

Он мягко вписывался в повороты, будто укладываясь на подушки, десять километров промелькнули под колесами, словно вздох, вот уже трибуны, Льевен, и снова белая трасса, лес, опять трибуны, ослепительно белые, однако в углу, в тени, что-то шевелится, вот оно осталось позади, — снова подъезжая к этому месту, Кай еще издалека начал присматриваться к трибунам, к какому-то светлому клочку, ближе стал виден костюм, фигура, вжавшаяся в тень, — приближаясь, он уже издали сделал знак Льевену, чтобы тот засек время, проехал чуть медленнее еще один круг, но перед трибунами развил, для маскировки, полную скорость, опять немного сбавив темп, возвратился назад, в последний раз миновал трибуны и, как ему показалось, узнал Мэрфи.

В ярости он затормозил. Теперь Мэрфи знал, на что способна эта машина, если только его не ввели в заблуждение маневры Кая в двух последних кругах. Оставалась лишь надежда, что он проследил не за всеми кругами, но надежда совсем слабая.

Кай остановился и крикнул:

— На трибунах кто-то сидит. Наверно, Мэрфи.

Льевен, чертыхаясь, поспешно достал бинокль.

— Где он там?

— Справа. Забился в угол. Интересно, сколько времени он там торчит?

Льевен побледнел от злости.

— Это и впрямь Мэрфи. Я туда подъеду и скажу ему пару слов.

Кай удержал его.

— Не стоит. То, что он делает, непорядочно, но не запрещено. Другие ведь поступают точно так же. Возмущаться бесполезно. Остается только одно: нам тоже надо вызнать его время, И мы это сделаем — не сойти мне с этого места!

Хольштейн взволнованно зашептал:

— Он идет к нам.

— Хитрая лиса. Заметил, что мы его видим.

Льевен растерянно взглянул на Кая.

— Он и в самом деле идет сюда. Что это — наглость или мужество?

— Просто верный ход.

— Я буду…

— Мы будем, Льевен, вести себя как ни в чем не бывало.

— Я не смогу, — бросил Хольштейн, побагровев, и быстро ушел.

Мэрфи приближался к ним неторопливым шагом, с самым что ни есть мирным выражением лица.

— Я только что видел, как вы ехали. У вашей машины отличный двигатель.

Кая на миг охватили сомнения. Возможно, Мэрфи все-таки случайно оказался на трибунах. Если нет, то, значит, он, Кай, до сих пор его недооценивал. Так вот, с ходу, заговорить на самую щекотливую тему — это был смелый шаг, по меньшей мере, незаурядный.

— Пока что я недоволен, — уклончиво ответил Кай.

— Значит, у вас очень высокие требования. По моей оценке, скорость у вас превышает сто восемьдесят километров.

— Это было бы здорово. — Кай удивился еще больше. Последняя фраза Мэрфи, с ее откровенным бесстыдством, была очередной попыткой ввести его в заблуждение, — зачем это говорить, если нужные сведения уже у тебя в кармане, разве что для того, чтобы замаскировать свою цель. Кай добавил: — Еще лучше было бы достигнуть двухсот.

— Тогда вы бы выиграли гонки. — Мэрфи засмеялся и прислонился к радиатору.

— И какова же, по-вашему, температура воды в радиаторе? — вызывающе спросил Льевен.

Мэрфи изменился в лице. Он нервно заморгал, глядя куда-то мимо Льевена, потом основательно ощупал радиатор, ледяным тоном произнес: «Превосходно, просто превосходно!» — и ушел.

— Я бы сказал, Льевен, что вы допустили ошибку, — задумчиво заметил Кай, когда они остались вдвоем. — Вы решили, будто он хочет прощупать, насколько разогрелся радиатор. Я убежден, что это просто случайность. У него сделался столь искренно ледяной тон, что намерения я тут не вижу. Иначе это бы уже переходило в ту область, где проще всего разобраться ударом в челюсть.