Ночь в Лиссабоне - Ремарк Эрих Мария - Страница 10

Она перепрыгнула через цепь, сделала несколько шагов в темноту, остановилась и повернулась ко мне. Трудно сказать, что я почувствовал в это мгновение. Если я скажу, что тогда передо мной шла моя жизнь, что вдруг, остановившись, она обернулась и взглянула мне в лицо, – это опять будут одни слова. Это и правда и неправда. Я чувствовал все это и чувствовал что-то еще, чего нельзя передать.

Я подошел к ней, к ее тонкой, темной фигуре, и увидел бледное лицо, глаза и рот; и все, что было со мною до этого, сразу осталось позади. Время разлуки не исчезло, осталось, но теперь оно было подобно чему-то далекому, о чем я читал, но чего не пережил сам.

– Откуда ты? – спросила Елена, прежде чем я успел приблизиться к ней вплотную. Вопрос звучал почти враждебно.

– Из Франции.

– Тебе разрешили приехать?

– Нет. Я перешел границу нелегально.

Это были почти те же вопросы, которые задавал Мартенс.

– Зачем?

– Чтобы увидеть тебя.

– Тебе не следовало приезжать.

– Я знаю.

– Так почему ты все-таки приехал?

– Если бы я знал, почему, меня бы здесь не было.

Я не решался поцеловать ее. Она стояла близко, совсем близко, но так напряженно, что казалось, тронь ее – и она сломается. Я не знал, что она думает. Но теперь уже было все равно. Я увидел ее. Она была жива. Теперь я мог уйти или узнать то, что мне было суждено.

– Так, значит, ты этого не знаешь? – спросила она.

– Может быть, я узнаю это завтра. Или через неделю. Или позже.

Я взглянул на нее. Что знать? Что мы вообще знаем? Знание здесь – только пена, пляшущая на волне. Одно дуновение ветра – и пены нет. А волна есть и будет всегда.

– Ты здесь. Ты приехал, – сказала она, и ее лицо потеряло неподвижность, стало мягче. Она шагнула навстречу.

Я взял ее за руки, и она прижала свои ладони к моей груди, словно хотела оттолкнуть.

У меня было такое чувство, что мы уже давно стоим так, друг против друга, на черной, ветреной площади, Совсем одни, и уличный шум глухо, будто сквозь стеклянную стену, доносится до нас. Слева, шагах в ста, на противоположной стороне площади высился ярко освещенный Городской театр с белыми ступенями, и я хорошо помню охватившее меня на мгновение смутное удивление, что Там еще играют, вместо того чтобы устроить тюрьму или казарму.

Группа людей прошла мимо. Они смеялись. Кто-то оглянулся на нас.

– Пойдем, – прошептала Елена. – Здесь нельзя оставаться.

– Куда же мы пойдем?

– К тебе домой.

Мне показалось, я ослышался.

– Куда? – спросил я еще раз.

– К тебе домой. Куда же еще?

– Но меня тут же узнают! Еще на лестнице! Ведь там, наверно, живут те же самые люди.

– Тебя никто не увидит»

– А прислуга?

– Я отошлю ее на вечер.

– А утром?

Елена посмотрела на меня.

– Неужели ты приехал сюда лишь для того, чтобы задавать мне эти вопросы?

– Элен, я приехал не для того, чтобы меня арестовали и посадили в лагерь.

Она вдруг улыбнулась.

– Ты совсем не изменился, Иосиф. И как только ты решился на такое?

– Я и сам не знаю, – ответил я и тоже улыбнулся.

Мне вспомнилось, как раньше она тоже сердилась на меня за медлительность и педантичность. У меня вдруг пропало ощущение опасности.

– Как видишь, я все-таки здесь.

Она покачала головой. Глаза ее были полны слез.

– Пойдем скорее, или нас и в самом деле арестуют. Все это выглядит так, словно я устраиваю сцену.

Мы пошли через площадь.

– Я не могу так сразу идти с тобой. Тебе надо сначала отослать прислугу. Я снял комнату в гостинице, в Мюнстере. Там меня не знают, и я хотел там остановиться.

Она замерла.

– Надолго?

– Не знаю. Я не задумывался над тем, что будет. Мне надо было увидеть тебя, а потом как-нибудь вернуться обратно.

– За границу?

– А куда же еще?

Она опустила голову. Я подумал о том, что теперь должен быть счастлив, но тогда не чувствовал этого. Это ощущение приходит позже. Теперь-то я знаю, что тогда я был счастлив.

– Я должен позвонить Мартенсу, – сказал я.

– Ты можешь это сделать из дому, – ответила Елена.

Меня поражало каждый раз в ее устах слово «дом». Конечно, она говорила так нарочно. Я не знал, почему.

– Я обещал Мартенсу позвонить через час, – сказал я. – Сейчас как раз время. Если я этого не сделаю, он подумает, что со мной что-нибудь случилось, и может совершить неосторожный шаг.

– Он знает, что я пошла за тобой.

Я взглянул на часы. Прошло уже лишних четверть часа.

– Я смогу позвонить из ближайшей пивной, – сказал я. – На это уйдет минута.

– Боже мой, Иосиф, – сердито сказала Елена, – ты и в самом деле не изменился. Ты стал еще большим педантом.

– Это не педантичность, Элен. Это опыт. Я часто видел, как несчастья случаются из-за пренебрежения к мелочам. И я слишком хорошо знаю, что такое ожидание во время опасности. – Я взял ее за руку. – Если бы не педантизм этого рода, меня давно уже не было бы в живых, Элен.

Она порывисто прижала к себе мою руку.

– Я знаю, – прошептала она. – Разве ты не видишь, что я боюсь тебя оставить даже на минуту? Мне кажется, что тогда обязательно что-нибудь случится.

Меня охватила теплая волна.

– Ничего не случится, Элен, поверь. Мы будем осторожными.

Она улыбнулась и подняла бледное лицо.

– Ладно. Иди и позвони. Вон телефонная будка, видишь? Ее установили без тебя. Отсюда звонить безопаснее, чем из пивной.

Я вошел в стеклянную кабину и набрал номер Мартенса. Он был занят. Я подождал и позвонил опять. Монета, звеня, упала вниз: номер был занят. Мною стало овладевать беспокойство. Сквозь стекло кабины я видел, как Елена настороженно ходила взад и вперед. Вытянув шею, она наблюдала за улицей, и это бросалось в глаза, хотя она старалась нести свой дозор незаметно.

Только теперь я разглядел, что на моем ангеле-хранителе был хорошо сшитый костюм. Губы ее были подкрашены помадой. В желтом свете фонарей она казалась почти черной. Я подумал, что в нацистской Германий косметика почему-то не поощрялась.

Наконец, в третий раз мне удалось дозвониться к Мартенсу.

– Телефон занимала моя жена, – сказал он. – Почти целых полчаса. Я не мог прервать ее. Ты же знаешь, о чем могут говорить женщины, – о платьях, о детях, о надвигающейся войне.

– Где она теперь?

– На кухне. Я ничего не мог сделать. Ты меня понимаешь?

– Да. У меня все в порядке. Благодарю тебя, Рудольф. Теперь ты можешь все забыть.

– Где ты?

– На улице. Еще раз спасибо, Рудольф, Теперь мне больше ничего не надо. Я нашел то, что искал. Мы вместе.

Я посмотрел сквозь стекло на Елену и хотел уже положить трубку.

– Ты хотя бы знаешь, где будешь жить? – спросил Мартенс.

– Думаю, что да. Не беспокойся. Забудь об этом вечере, словно он тебе приснился.

– Если тебе еще что-нибудь понадобится, – сказал он медленно, – дай мне знать. Ведь я сначала был просто ошеломлен. Ты понимаешь?

– Да, Рудольф, понимаю. И если мне что-нибудь будет нужно, я обязательно дам тебе знать.

– Если хочешь – можно переночевать здесь. Мы могли бы тогда поговорить с тобой…

Я улыбнулся.

– Мы еще увидимся. Мне надо идти.

– Да, да, конечно, – быстро сказал он. – Прости меня. Желаю всего лучшего, Иосиф! Слышишь! От всего сердца!

– Спасибо, Рудольф!

Я вышел из тесной кабины. Порыв ветра чуть не сорвал с головы шляпу. Елена быстро подошла ко мне.

– Идем домой! Ты заразил меня своей осторожностью. Теперь мне кажется, что на нас из темноты смотрят сотни глаз.

– У тебя все та же прислуга?

– Лена? Нет. Она шпионила за мной по поручению брата. Он все хотел узнать, не пишешь ли ты мне. Или я тебе.

– А нынешняя?

– Она глупа. И совершенно равнодушна. Если я ее отошлю, она будет только рада и ничего не заподозрит.

– Ты еще не отправила ее?

Она улыбнулась и как-то вдруг очень похорошела.

– Нет. Ведь мне надо было сначала посмотреть, действительно ли ты здесь.