Автобиография - Фергюсон Алекс - Страница 3

Кэти, переживавшая не лучшие времена из-за недавней смерти своей сестры Бриджет, вскоре согласилась со мной. По ее мнению, я был достаточно молод, чтобы попробовать сделать что-то еще в своей жизни. По контракту я был обязан до 31 марта уведомить клуб о своем решении уйти летом в отставку.

По стечению обстоятельств воскресным февральским днем мне позвонил Дэвид Гилл и спросил, может ли он прийти ко мне домой. «В воскресенье днем? Готов поспорить, он собирается уйти в отставку с поста исполнительного директора», – сказал я тогда. «Или он собирается уволить тебя», – заметила Кэти. В итоге прав оказался я: Дэвид сообщил мне, что по окончании сезона он хочет уйти в отставку. «Ни черта себе!» – воскликнул я и рассказал ему, что собираюсь сделать то же самое.

В один из последующих дней Дэвид позвонил мне и предупредил, что мне следует ждать звонка от Глейзеров. Когда это произошло, я уверил Джоэла Глейзера, что мое решение не имеет ничего общего с желанием Дэвида. Рассказал ему, что пришел к этому решению еще на Рождество, и объяснил причину: смерть сестры Кэти в октябре изменила нашу жизнь, и моя супруга чувствует себя одинокой. Джоэл понял. Мы условились встретиться в Нью-Йорке, где он попытался отговорить меня от ухода на пенсию. Я ответил, что ценю его усилия, и поблагодарил за поддержку. Он в ответ выразил благодарность за проделанную мною работу.

Джоэлу не удалось переубедить меня, поэтому разговор свернул на тему, кто должен прийти мне на замену. Здесь мы с ним были единогласны: таким человеком был Дэвид Мойес.

Вскоре Дэвид приехал к нам, чтобы обсудить свой возможный переход. Для Глейзеров было очень важно, чтобы после объявления о моей отставке имя нового главного тренера было названо как можно быстрее. Они не хотели слышать спекуляций на этот счет.

Многие шотландцы – люди с огромной силой воли. Если они покидают родные края, то, как правило, только по одной причине: чтобы достичь успеха. Они уезжают не для того, чтобы забыть о прошлом, а чтобы улучшить свою жизнь. Примеров тому несть числа, особенно в США или Канаде. Чтобы покинуть родину, требуется определенная твердость духа. И это не маска, это неподдельная решительность в достижении цели. Суровость шотландцев, о которой многие говорят, касается в том числе и меня.

Шотландцы, живущие за границей, не чураются юмора; Дэвид Мойес – известный остряк. Однако когда дело касается работы, шотландцы становятся очень серьезными. Мне часто говорили: «Не видел, чтобы во время матчей ты хоть раз улыбнулся». На такое я всегда отвечал: «Я здесь не для того, чтобы улыбаться, а чтобы побеждать».

У Дэвида такой же характер. Я немного знал его семью: его отец, Дэвид Мойес-старший, был тренером в клубе «Драмчапел», за который я выступал в свои юные годы. Это славное семейство. Не считаю, что это достаточная причина, чтобы нанять кого-то, тем более на такой высокий пост. Но мне нравилось, что Дэвид происходит из хорошей семьи. Я покинул «Драмчапел» в 1957 году, когда Дэвид-старший был еще очень молодым человеком, так что напрямую мы с ним не пересекались. Но я знал про него.

Глейзерам Дэвид понравился, он сразу произвел на них впечатление. Они быстро поняли, что он очень прямой и откровенный человек. Не каждый способен честно говорить о себе. И, естественно, я никоим образом не собирался становиться у него на пути. Зачем мне это было бы нужно после 27 лет в качестве главного тренера? Нет, для меня настало время оставить эту часть жизни позади. У Дэвида же не было никаких проблем с принятием наших традиций. Он отлично умеет находить таланты, и его «Эвертон» показывал великолепную игру, когда ему удавалось подписывать высококлассных игроков.

Я сказал себе, что у меня нет никаких сожалений по поводу ухода. Ничто не могло изменить моего решения. Когда тебе за семьдесят, твое здоровье, физическое и психическое, быстро может пойти под откос. Но я был очень занят с того самого момента, как решил отойти в сторону, реализуя новые проекты в Америке и вне ее. Безделье мне не грозило, ведь впереди меня ждали новые вызовы.

В дни перед объявлением о моей отставке мне было очень тяжело сообщить о ней персоналу нашего тренировочного комплекса в Каррингтоне. Но когда я упоминал на базе об изменениях в моей жизни, о смерти сестры моей жены Кэти, то всегда в ответ получал только сочувствие и сострадание. И мне стало гораздо легче. Я был очень растроган.

Слухи о моей скорой отставке начали циркулировать за день до официального заявления. К тому времени я все еще не сообщил об этом своему брату Мартину. Сделать это было не очень просто, учитывая, как это могло повлиять на нью-йоркскую фондовую биржу. Поэтому частичная утечка новостей повредила моим отношениям с некоторыми людьми, которым я хотел открыться лично.

Утром в среду 8 мая 2013 года весь тренерский состав был собран в комнате анализа видеоматериалов, клубный персонал – в столовой, а игроки – в раздевалке. В ту же минуту, как я зашел в раздевалку, чтобы сообщить команде о своем уходе, мы опубликовали новость на клубном вебсайте. Использование мобильных телефонов было запрещено; я не хотел, чтобы кто-то узнал о том, что я собираюсь сообщить, прежде чем сам обо всем расскажу. Впрочем, учитывая ходившие слухи, все понимали, что это будет что-то очень важное.

Я сказал игрокам: «Надеюсь, я никого из вас не подведу, ведь вы все думали, что я останусь». К примеру, мы говорили ранее Робину ван Перси и Синдзи Кагаве, что я не собираюсь в ближайшее время уходить в отставку, что было правдой в тот момент, когда я это утверждал.

– Но времена изменились, – продолжил я. – Смерть сестры моей жены была тяжелой потерей для нас с Кэти. Кроме того, я хочу уйти победителем. И уйду победителем.

На лицах некоторых игроков читалось потрясение. «Отправляйтесь сегодня на скачки и хорошенько повеселитесь, – сказал я. – Увидимся в четверг». Я давно обещал отпустить ребят после обеда в среду, чтобы они смогли съездить в Честер. И все об этом знали. Это было частью плана. Я не хотел, чтобы кто-то упрекнул моих игроков в бессердечности, раз они едут веселиться в Честер в такой день, после объявления о моем уходе. Именно поэтому дал им выходной заранее, аж за целую неделю.

Затем я поднялся наверх к тренерскому составу и выложил им свою новость. Они все зааплодировали. «Наконец-то от тебя избавимся», – заметил кое-кто из них.

Из этих двух групп игроки были ошарашены куда сильнее. Наверняка в их голове немедленно стали появляться вопросы: «Понравлюсь ли я новому тренеру? Останусь ли в команде на следующий сезон»? Тренеры же наверняка думали: «Всё, в команде мне больше места нет». Я почувствовал, что мне пора покончить с объявлениями и объяснениями и начать собираться с мыслями.

Я заранее решил сразу после объявления пойти домой. Знал, что в прессе новость произведет эффект разорвавшейся бомбы. И не хотел выбираться из Каррингтона через кордоны журналистов и в свете софитов.

Я заперся в своем доме и не выходил на связь. Мой адвокат Джейсон и секретарь Лин одновременно прислали мне сообщения, как только было сделано заявление о моем уходе, а затем сообщения от Лин приходили мне в течение 15 минут подряд. Как выяснилось, 38 газет в мире вышли с новостью о моем уходе на первой полосе, в том числе и «Нью-Йорк Таймс». В британской прессе были даже 10– и 12-страничные приложения к основным выпускам.

Такой шквал публикаций меня приятно удивил. За годы работы у меня неоднократно бывали стычки с пишущей братией, но я никогда не держал на них зла. Журналисты всегда находятся под давлением, ведь им надо суметь обскакать телевидение, интернет, социальные сети типа «Фейс бука» или «Твиттера», да к тому же над ними всегда нависает их собственный редактор. Это тяжелый труд.

Количество и содержание публикаций показали мне, что, несмотря на все конфликты, пресса также не держала на меня зла. Они признавали мою ценность для футбольного сообщества и давали высокую оценку моим выступлениям на пресс-конференциях. Они даже вручили мне подарки: торт, на верхушке которого был изображен фен[1], и бутылку хорошего вина. Я с удовольствием принял это подношение.