Черный обелиск - Ремарк Эрих Мария - Страница 30

– Очень сожалею, – слышу я голос Георга, – но мы вынуждены на этом настаивать. Вы же знаете, что на той неделе деньги будут гораздо дешевле. Мы и так уж потеряли на вашем заказе. Все это тянулось на три недели дольше, чем мы предполагали.

Староста хитро поглядывает на него.

– Ну, тогда еще одна неделя не составит большой разницы.

Вдруг письмоводитель заблеял:

– А что вы сделаете, если не получите денег? Вы же не можете унести с собой памятник?

– А почему бы и нет? – возражаю я. – Нас четверо, и среди нас скульптор. Мы легко можем унести орлов, если это окажется необходимым, даже льва. Наши рабочие будут здесь через два часа.

Письмоводитель улыбается.

– И вы воображаете, что такая штука вам удастся – размонтировать памятник, который уже освящен? В Вюстрингене несколько тысяч жителей.

– И майор Волькенштейн, и Союз ветеранов, – добавляет староста. – Все они горячие патриоты.

– И если бы вы даже попытались, вам все равно едва ли удалось бы потом продать здесь хоть один памятник.

Письмоводитель ухмыляется уже с неприкрытой язвительностью.

– Еще стаканчик? – предлагает Деббелинг и тоже ухмыляется. Мы попали в ловушку. Сделать ничего нельзя.

В эту минуту мы видим, что какой-то человек бежит через двор.

– Господин староста! – кричит он в окно. – Идите скорей! Беда!

– Что случилось?

– Да с Бесте! Они этого столяра… Они хотели сорвать флаг, тут оно и случилось!

– Разве Бесте стрелял? Проклятый социалист!

– Нет! Бесте… он ранен…

– Больше никто?

– Нет, только Бесте…

Лицо Деббелинга проясняется.

– Ах, вот что! Так ради чего же вы поднимаете такой шум?

– Он не может встать. У него кровь идет горлом.

– Наверно, получил хорошенько по роже, – поясняет письмоводитель. – А зачем он людей раздражает? Сейчас идем. Все надо делать спокойно.

– Вы нас, конечно, извините, – с достоинством обращается к нам Деббелинг, – я лицо официальное и должен расследовать дело. Наши расчеты придется отложить.

Он уверен, что теперь окончательно избавился от нас, и надевает сюртук. Мы вместе с ним выходим на улицу. Он не слишком торопится. И мы знаем, почему. Когда он явится, все уже успеют позабыть, кто именно избил Бесте. Известная история.

Бесте лежит в тесных сенцах своего дома. Рядом с ним – разорванный флаг республики. Собравшаяся перед домом кучка людей переминается с ноги на ногу. Из железной гвардии нет никого.

– Что тут произошло? – спрашивает Деббелинг жандарма, стоящего у двери дома с записной книжкой в руках.

Жандарм начинает докладывать.

– Вы были при этом? – перебивает его Деббелинг.

– Нет. Меня позвали потом.

– Хорошо. Итак, вы ничего не знаете! Кто присутствовал?

Молчание.

– Вы не посылаете за врачом? – спрашивает Георг.

Деббелинг сердито смотрит на него.

– Разве это нужно? Немного холодной воды…

– Да, нужно. Человек умирает.

Деббелинг быстро поворачивается и склоняется над Бесте.

– Умирает?

– Умирает. Он истекает кровью. Может быть, есть и переломы. Такое впечатление, что его сбросили с лестницы.

Деббелинг смотрит на Георга Кроля долгим взглядом.

– Пока это ведь только ваше предположение, господин Кроль, и больше ничего. Состояние Бесте определит окружной врач.

– А разве к нему сюда не вызовут врача?

– Уж предоставьте это решать мне! Пока еще я здешний староста, а не вы. Поезжайте за доктором Бредиусом, – обращается он к двум парням с велосипедами. – Скажите, несчастный случай.

Мы ждем. На одном из велосипедов подъезжает Бредиус. Он соскакивает, входит в сени, склоняется над столяром.

Выпрямившись, врач заявляет:

– Этот человек умер.

– Умер?

– Да, умер. Это ведь Бесте? Тот, у которого прострелено легкое?

Староста растерянно кивает.

– Да, Бесте. Про то, что у него ранение в легкое, мне ничего не известно. Но, может быть, с перепугу… У него было плохое сердце…

– От этого не истекают кровью, – сухо заявляет Бредиус. – Что тут произошло?

– Вот это мы как раз и выясняем. Прошу остаться только тех, кто может дать свидетельские показания. – Он смотрит на нас с Георгом.

– Мы потом вернемся, – говорю я.

Вместе с нами уходит и большинство собравшихся здесь людей. Поменьше будет свидетелей.

Мы сидим в «Нидерзексишергоф». Я давно не видел, чтобы Георг был в такой ярости. Входит молодой рабочий. Он подсаживается к нам.

– Вы были при этом? – спрашивает его Георг.

– Я был при том, как Волькенштейн подговаривал людей сорвать флаг. Он называл это «стереть позорное пятно».

– А сам Волькенштейн участвовал?

– Нет.

– Разумеется, нет. А другие?

– На Бесте накинулась целая орава. Все были пьяны.

– А потом?

– Мне кажется, Бесте стал защищаться. Они, конечно, не хотели его совсем прикончить. И все-таки прикончили. Бесте старался удержать флаг, тогда они спихнули его древком с лестницы. Может быть, слишком сильно по спине ударили. Ведь пьяный своей силе не хозяин.

– Они хотели только проучить его?

– Да вот именно.

– Так вам сказал Волькенштейн?

– Да. – Потупившись, рабочий кивает. – Откуда вы знаете?

– Представляю. Так оно было или нет?

Рабочий молчит.

– Ну, коли вы знаете, что ж… – бормочет он наконец.

– Нужно установить точно, как произошло убийство, – это дело прокурора. И насчет подстрекательства тоже.

Рабочий вздрагивает и отступает.

– Никакого отношения к этому я не имею.

Я ничего не знаю.

– Вы знаете очень многое. И, кроме вас, найдутся люди, которые знают, что именно произошло.

Рабочий выпивает стоящую перед ним кружку пива.

– Я ничего вам не говорил, – решительно заявляет он. – И я ничего не знаю. Как вы думаете, меня по головке погладят, если я не буду держать язык за зубами? Нет уж, сударь, я не согласен. У меня жена и ребенок, и мне нужно прокормиться. Вы воображаете, мне дадут работу, если я стану болтать? Нет, сударь, другого поищите. Я не согласен.

Он исчезает.

– Так будут отговариваться все, – мрачно замечает Георг.

Мы ждем. Мимо проходит Волькенштейн. Он уже не в мундире, в руках у него коричневый чемодан.

– Куда это он? – спрашиваю я.

– На вокзал. Он больше не живет в Вюстрингене, перебрался в Верденбрюк, как окружной председатель Союза ветеранов. Приехал сюда только на освящение памятника, а в чемодане у него мундир.

Появляется Курт Бах со своей девушкой. Они нарвали цветов. Девушка, услышав о происшествии, безутешна.

– Теперь наверняка бал отменят.

– Не думаю, – замечаю я.

– Нет, отменят. Раз мертвец еще не похоронен. Вот беда!

Георг поднялся.

– Пойдем, – обращается он ко мне. – Ничего не попишешь. Придется еще раз посетить Деббелинга.

В деревне вдруг воцаряется тишина. Солнце стоит наискось от памятника павшим воинам. Мраморный лев Курта Баха лучезарен. Деббелинг теперь выступает уже не как официальное лицо.

– Надеюсь, вы не намерены перед лицом смерти опять затевать разговор о деньгах? – тотчас спрашивает он вызывающе.

– Намерены, – говорит Георг. – Это наше ремесло. Мы всегда стоим перед лицом смерти.

– Придется вам потерпеть. Мне сейчас некогда, вы же знаете, что произошло.

– Знаем. Тем временем нам стало известно и все остальное. Можете нас записать в качестве свидетелей, господин Деббелинг. Мы остаемся здесь, пока не получим деньги, и поэтому с завтрашнего утра находимся в полном распоряжении уголовной полиции.

– Свидетели? Какие же вы свидетели? Вы и не присутствовали…

– Свидетели. Это уж наше дело. Ведь вы должны быть заинтересованы в том, чтобы установить все подробности, связанные с убийством столяра Бесте. С убийством и с подстрекательством к убийству.

Деббелинг долго не сводит глаз с Георга. Потом спрашивает с расстановкой: