Огненный шар. Повести и рассказы - Немцов Владимир - Страница 15

Отвечаю:

— Огни аэродрома видны. Все ясно. Просим указать мигающим сигналом, где находятся самолетные ящики. Как бы они нам не помешали.

На конце аэродрома замигал огонек. Посадка была произведена удачно.

Пилот, вытирая шлемом лицо, прежде всего попросил показать радиостанцию, которая так благополучно привела нас на аэродром.

Он увидел небольшой дубовый ящик с тонкой трубкой антенны, блестевшей в свете фонаря. Пилот с уважением потрогал антенну, поправил ее, чтобы стояла прямее, и опять пошел к самолету.

Оказывается, мои случайные упражнения в вокальном искусстве были услышаны на расстоянии в семьдесят километров.

В этом полете весьма примитивно использовались принципы радионавигации, которая сейчас является основой самолетовождения. Для того чтобы правильно идти по курсу, пилоты пользуются радиомаяками, которые обычно, как и в нашем полете, передают музыку. Однако, чтобы определить направление, в современных самолетах вращают не провод противовеса, а специальную приемную рамку.

Светлячки

Представь себе купол цирка с погашенными огнями, маленький, сверкающий блестками столик на середине арены и ряды звонковых кнопок на нем.

К столу подходят два артиста в белых атласных костюмах. Они нажимают кнопки. То здесь, то там — под куполом, в ложах, на колоннах — вспыхивают голубоватые огоньки, как светлячки, и на разные голоса заливаются электрические звонки; чашечки звонков тоже освещены этими маленькими электрическими лампочками. Звонки звенят на разные лады. Льется серебристая мелодия…Темная южная ночь. Черный занавес неба. Планерная гора. Снизу дует плотный, насыщенный запахами моря ветер. Мы лежим сейчас на горячей земле и смотрим на звезды. Звезды яркие, далекие, неподвижные.

А кругом летают светлячки. Разные — голубоватые, красные, зеленые… Это светят огни летающих планеров, С легким шелестом проносятся они над головой.

В эту ночь планеры летали для того, чтобы перекрыть мировые рекорды продолжительности полета* Уже тридцать шестой час летали пилоты.

На бортах планеров — маленькие радиостанции…

Столик — на планеродроме. Голубоватый свет карманного фонарика. На столе — радиостанция и патефон. Знакомая мелодия расплывается и тонет в темноте.

Я слышу песню, лежа около радиостанции. Слышат ее и пилоты на планерах, улетая далеко к озеру Кара- Куль, к Феодосийской бухте, к вершине Кара-Дага, И тянется в воздухе прозрачная, тонкая мелодия, и звучит она то на одном, то на другом планере, пролетающем мимо нас.

В темноте белеет лицо моего товарища. Он рассказывает:

— Трудно летать вторые сутки. Кружишься на одном месте, осторожно выбираешь восходящие потоки, с потока на поток перескакиваешь, пока не сорвешься в холодный, неподвижный воздух. Здесь искусство пилота бессильно — планер пойдет на снижение, только выбирай, где приземлиться. А сядешь вдали от планеродрома, в степи, где-нибудь у соленого озера, и будешь куковать, пока не заметит тебя самолет.

Как привязанные к одному месту, упорно и методично ползают по склону планеры, летающие на продолжительность. Редко удается полетать в свое удовольствие за пределами склона планерной горы.

Время совсем остановилось, стрелки часов будто замерли в своей неподвижности.

Земля близко, но сверху она кажется скучной, серой равниной, и все твои товарищи, махающие руками там, внизу, кажутся маленькими и, главное, безмолвными. А ночью еще хуже: хочется спать, чувствуешь себя скверно. Может быть, и рекорд твой давно перекрыт другими.

Планеристу нужно радио -тут уж не заскучаешь и не заснешь.

Только что приземлился веселый и остроумный пилот Кошиц. Вот он сказал в микрофон что-то забавное, а затем посоветовал планеристам держаться ближе к восточному склону — там мощный воздушный поток, где сам

Кошиц, пилот весьма солидного веса, мог парить часами, да еще с двумя пассажирами.

Всю ночь летали планеры и пилоты слушали радио- голос с земли.

Во время одного из рекордных полетов трехместного планера проверялась маленькая радиостанция. Мы разговаривали с пилотом и пассажирами планера почти так же, как по городскому телефону. Метеоролог направлял планер к воздушным течениям и спрашивал у пилота, что показывают приборы.

А в другой раз на самолет сел сам метеоролог и дрожащим от холода голосом сообщал по радио: «Высота четыре с половиной тысячи метров, температура девять градусов мороза».

На земле в это время было тридцать градусов жары.

На аэростате

Серебряная оболочка аэростата медленно падала, как гигантский, еще не успевший полностью раскрыться парашют.

В синем, словно на плакатах, небе сверкающая нить стального троса вычерчивала падающую кривую.

— Что это? — обеспокоенно спросил мой спутник, прижимая к себе маленькую радиостанцию.

В это время мы въезжали в расположение воздухоплавательной части.

— Ничего особенного, — пояснил пилот. — Обыкновенный привязной аэростат. Слишком высоко подняли, вот он и лопнул. Но вы не тревожьтесь. Мы вас поднимем на другом.

Надо признаться, что моего товарища, который должен был подниматься на аэростате, это заявление не очень успокоило. Но все же он поднялся с радиостанцией, а с другой я отправился на машине.

Отъехав немного в сторону, спрашиваю по радио у «аэронавта»:

— Как ты себя чувствуешь?

— Как на пароходе. Во время качки такое же бывает.

— Ничего, потерпи для науки. Долго там сидеть не придется. Скоро приедем.

Мы должны были проверить дальность действия радиостанции в зависимости от высоты подъема. Машина шла хорошей проселочной дорогой, через лес, деревню, поле, потом снова через лес и луга.

Вот уже проехали пять километров. Все еще слышно хорошо. Проехали десять — слышимость не меняется. На пятнадцатом километре громкость уже заметно слабеет.

Передаем в микрофон:

— Попросите поднять выше. Проверим, как изменится слышимость.

— Как же мы можем попросить? — отвечают с аэростата.- Внизу нет приемника.

Пробовали кричать — ничего не получается.

— Но вы их видите?

— Конечно, видим! Но не слышим.

— А нас видите?

— На таком расстоянии?

— Смотрите лучше. Поворот реки заметен?

— Песчаная коса?

— Угадали. Здесь мы и стоим. Вы с нами разговариваете на расстоянии в пятнадцать километров.

Пришлось возвращаться обратно.

Подъезжая к месту, где расположились воздухоплаватели, в кронах кудрявых деревьев мы увидели блестящую лысину нового аэростата.

Это уже не колбаса, а шар; он слегка покачивался под напором ветра.

— Что же так рано? А говорили, километров на тридцать будет слышно!-обратился к нам командир части.

— Поднимите аэростат повыше. Пятисот метров маловато.

— Пожалуйста. Хоть три тысячи. Вот, кстати, сейчас аэростат отправляется в свободный полет. Одного пассажира можно захватить.

— Что ж, полетим. Только батарей не хватит.

— Да полет тренировочный, ненадолго. К вечеру где-нибудь сядете.

— То есть, простите… Как — где-нибудь? Например, здесь недалеко Московское море. Место для посадки не очень удобное.

— Всякое бывает. Это уж зависит от пилота.

На борту корзины закрепили маленькую радиостанцию. Пока пристраивались, настраивались, договаривались, прошло немало времени.

Оглянувшись по сторонам, я вдруг увидел, что мы уже летим. Наш серебряный шар поднялся совсем бесшумно. Сквозь дымку горячего воздуха, поднимающегося от земли, видны были луга, полосой нержавеющей стали блестела на солнце река.

По зеленой панели радиостанции от ручки реостата до ручки настройки ползет обыкновенный муравей, возможно первый из всех муравьев, поднявшихся на высоту в восемьсот метров.