На Новую Землю! - Ушаков Павел Владимирович - Страница 17

Первый ослабевший не выдерживает борьбы и умирает. Гроб сколочен, но вырыть могилу в замерзшей земле не могут. Отвозят за версту в море и хоронят в карских льдах без гроба… весной его похоронит само море…

К весне заболели остальные. Весна на дальнем севере для человека самое тяжелое время года. После полярной ночи со вьюгами и метелями впервые появляется долгожданное солнце и с новой силой возрождается любовь к жизни. Море начинает шевелиться и лед отходит от берегов. Усталые зимовщики с нетерпением ждут появления судна, долго смотрят в сереющую даль, но судна все еще нет, и оно придет не скоро, не раньше осени. Тоска вновь овладевает человеком. Он приготовился к зиме и ее перенес, но нового испытания не выдерживает…

Вскоре заболели остальные… С весной на морское побережье со стадами оленей пришли самоеды. Зимовщики отдали новым пришельцам все, что имели, и просили самоедов поскорее вывезти их из этого гнетущего места. Самоеды согласились и четверо серьезно больных (к этому времени они уже с трудом передвигались) выехали на нартах в Обдорск. Самым коротким путем нужно проехать около 500 верст. Двое умерли в пути, один — четвертый — в Обдорске. Пятый с трудом добрался до Архангельска и рассказал о случившейся трагедии.

В следующем 1925 году на Маре-Сале на смену умершим вновь выехало трое человек. Двое из них совершенно молодые. Сама радиостанция в очень плачевном состоянии, дом дал трещину и сильно разрушен и новой смене придется жить в бане, если во время выгрузки не сумеют починить главный дом. Зимовка должна быть более трудной — радио в этом году предположено не открывать: новая партия зимовщиков будет лишена даже последней возможности сноситься с внешним миром. На станции будут вестись лишь метеорологические наблюдения. Первые попытки старичка „Пахтусова“ проникнуть в Карское море не увенчались успехом. Зимовщики вернулись обратно в Архангельск и на Маре-Сале попали лишь поздней осенью на более мощном ледоколе „Таймыр“. Ввиду позднего времени во время выгрузки приходилось спешить. Дом кое-как починили, но часть продовольствия не успели во-время поднять наверх и оно было подмочено.

Начальник партии — старший товарищ, раньше зимовал на Вайгаче, хорошо знает условия полярной зимовки. Человек опытный. По своему характеру иногда любит похвастаться своими знаниями.

Наблюдатель станции — восемнадцатилетний юноша. На север попал впервые. На все смотрит юношескими глазами, много ребяческих привычек. На зимовку возлагает большие надежды.

Третий — служитель и повар, тоже молодой парень. На Маре-Сале попал совершенно случайно: в море вышел в качестве кока на „Пахтусове“ и во время плавания решил остаться на зимовку.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На большой старой земле проходит год, полный повседневной суетой, волнениями; проходит год трепещущей жизни.

От маре-сальцев нет никаких известий. Ровно через год на их смену из Архангельска выходит „Полярный“. Тяжелый год. В Карское море не проникнуть, все проливы подолгу забиты тяжелым льдом. Хотя у Ямала море уже давно очистилось от льда, но к нему не пройти. Приходится ждать… Наступает осень. К ямальскому берегу вновь подходят льды и вдоль берегов нагромождаются высокие торосы. Надежда падает… но в самые последние дни на горизонте показывается судно. Старые маре-сальцы кое-как, с трудом, добираются до судна по льду — все живы, слава Богу. Высадить новую смену уже нет возможности. Судно спешно уходит… По пятам уходящего судна надвигается лед. На новую зимовку в Маре-Сале на этот раз никто не остался.

Старую партию маре-сальцев мы встретили у Вайгача. Они пересели на „Таймыр“. Очень рады видеть старых знакомых.

— Как прошла зимовка?

— Ничего, как видите, все остались живы.

Из дальнейших вопросов мы видим, что зимовка все же была очень тяжелая. Продовольствия еле-еле хватило и если бы самоеды не дали свежего мяса, зимовка окончилась бы значительно хуже. Инвентаря на станции оказалось очень мало: не было котла для варки пищи, ложек, тарелок и прочей мелочи, необходимой для общежития; приходилось есть по-очереди. К их приезду в доме царил полный хаос, все было испорчено, изломано, повсюду сор и кучи грязи. Целый месяц был потрачен на очистку помещения.

Печи оказались испорченными… Но все же ничего все жили дружно; это главное. Только двое хворали цынгой. У начальника нет одного глаза — во время охоты из берданки выскочил затвор. Самый молодой перенес зимовку лучше всех — такой же веселый, только немного более нервный. Не успев вернуться домой, собирается вновь ехать на зимовку. Зимовка закаляет человека.

На радиостанции Маточкина Шара условия зимовки значительно лучше. Сама станция более благоустроена. Но несмотря на это не все зимовки проходили вполне благополучно. В первый год на почве заболевания почек умер доктор Шорохов, на второй — отравился лекарский помощник. Маточкину Шару как-то особенно не везет в отношении медицинского персонала: на третий год ехавший на Маточкин Шар лекарский помощник по дороге тоже захворал аппендицитом, и был срочно снят с рации. Новый лекарский помощник был доставлен на собаках из ближайшего становища. Последняя зимовка прошла без смертей.

Мне совершенно случайно приходилось ежегодно бывать на этой полярной станции и каждый раз я считал своим долгом посетить ее перед своим отходом обратно в Архангельск.

Шлюпка отваливает от борта „Таймыра“ и мы идем в гости на станцию. В этом году мы особенно связаны с новым персоналом станции: совершили вместе весь переход из Архангельска, и двое из них временно принимали участие в работах нашей экспедиции.

На берегу уже кипит выгрузка. Сено, картофель, дрова подымаются наверх к радиостанции по узкоколейной вагонеточной дороге. Груз тянет лошадь, специально привезенная для этой цели с первым рейсом. В воздухе холодно, ночью мороз доходил до -12°. Горы в снегу. Почва основательно промерзла; на склонах не видно никакой растительности. По берегам груды льдин, выброшенных штормом. Вправо от станции в небольшой долине — ручей Ночуева.

Входим в главный дом — длинный коридор, по обе стороны которого многочисленные двери отдельных комнат. Проходим в „кают-компанию“. На береговых радиостанциях и маяках, несмотря на то, что они расположены на суше, по традиции и старым привычкам, обычно называют все вещи на морском языке. Даже обстановке придают некоторое напоминание о корабле. И это понятно, так как зимуют обычно моряки, любящие море и отравленные им. Не кухня, а „камбуз“, не комната — а „каюта“, не уборная — а „гальюн“, не порог — а „комингс“, не дежурство — а „вахта“. В кают-компании висят спасательные круги, в углу лежит якорь. Пианино и то не простое, а взятое из кают-компании „Таймыр“.

Рассказывают, что один старый адмирал, выйдя в отставку, в Крыму у себя на даче все устроил по образцу корабельной жизни: построил мачту и его старый боцман, который вместе с ним плавал 40 лет, отбивал склянки каждые четыре часа.

Живо вспоминаешь 1923 год — год постройки радиостанции в Маточкином Шаре. Вначале нужно было выбрать место, удобное для выгрузки и устройства самой станции, так как высокие горы сильно мешают работе радио и сокращают круг ее действия. Переходим с места на место, заходим в залив Канкрина на Карской стороне. В результате остановились на долине ручья Ночуева. Сразу по судам отдается сигнал — начать выгрузку (на постройке участвовало три судна — „Малыгин“, „Мурман“ и „Купава“). Работа моментально закипела. С судов начали выгружать бревна, кирпич, цемент. На берегу раскинулось несколько палаток, а к месту постройки домов быстро поднялась вагонеточная железная дорога. Все рьяно приступили к работе. Нужно было в минимальный срок выполнить максимальное задание. Погода благоприятствовала — льдов совершенно не было и только сильные ветры иногда мешали выгрузке. Работали с раннего утра до самого позднего вечера с небольшими перерывами на обед и ужин. Мягкие горные породы (сланцы) затрудняли устройство прочного фундамента для мачт. Ни кирка, ни динамит не брали промерзшую почву. Строительный груз не успевали подымать к месту постройки. В подъеме главного маховика для мотора весом в 60 пуд. участвовал весь состав экспедиции — около 100 чел.