Проклятый берег - Рэйтё Енё - Страница 36

— Она там!

В одном из окон дома вспыхнул свет. Мы, теперь уже осторожнее, продолжали продвигаться вперед.

— Будет разумнее всего, — сказал Альфонс, — если к дому подойдете только вы, капитан, вместе с Копытом. Двоим легче сделать это незаметно. Мы с туземцами окружим дом.

— Правильно.

Мы с Ламетром осторожно подкрались к окну.

Графиня! Она здесь-таки!

Похоже, она собиралась пить чай. Что за красавица! Лицо с грустной улыбкой, великолепная фигура…

Приоткрылась дверь, и перед нами появился негр-слуга. Я схватил его за горло так, что он не мог и звука произнести, а Ламетр быстрым, бесшумным движением скользнул в дом.

Я услышал негромкое восклицание и выпустил негра, без памяти свалившегося на землю. Быстро связав его, я поспешил за капитаном.

Он стоял прямо перед той ведьмой. Оба молчали. Графиня, испуганно приоткрыв рот, прислонилась к стене.

— Вот и конец, — сказал капитан.

В этот момент она заметила меня и прошептала:

— Джон… Джон… ты ведь не позволишь…

— Графиня… — по-мужски твердо ответил я. — Не стоит и пробовать… Умного человека можно обмануть самое большее дважды.

— Ван дер Руфус схвачен нами, экспедиция возвращается, и все подробности дела вскоре будут выяснены, — сказал Ламетр.

К ней постепенно возвращалось спокойствие.

— Что ж! Отправьте меня к губернатору!

— Нет! Мы будем судить вас!

Она испуганно повернулась к двери. Там стоял Альфонс. Графиня вновь прислонилась к стене и, растерянно глядя на него, забормотала:

— Граф… Ларошель… Ларошель…

— Да, Катарина, — сурово проговорил Альфонс — Граф Ларошель! Тот самый, которого вы превратили в Альфонса Ничейного. Это я предупреждал анонимными письмами всех, кого вы пытались поймать в свои сети. Вы превратили графа Ларошель в преследуемого всеми убийцу, а ведь это вы убили Андреа Мазеа!

— Неправда… — начала она, но у нее сорвался голос… Несколько мгновений она стояла, неподвижно глядя на дверь, а потом вскрикнула так, что меня до сих пор мороз пробирает, когда я вспоминаю об этом.

В дверях стоял человек с желтым, как лимон, лицом.

— Катарина, — негромко сказал Мазеа. Прижавшись к стене, графиня безумными глазами смотрела на бородатого мужчину.

— Анд…ре…а… Нет! Уйди… уйди… не вынесу…

— Вы должны дать письменные показания, — сказал Альфонс, то есть… Господи, как странно: граф Ларошель? Кто бы мог подумать?!

— Я все… — почти беззвучно прохрипела она, — сделаю… только пусть уйдет… этот… человек… пусть он уйдет…

— Письменные показания!

— Да, да… — Она села. — Что писать? Альфонс положил перед нею бумагу и карандаш.

— Напишите, как был убит капитан Мандер и как удалось с помощью радиограммы обмануть капитана Ламетра!

Ее окружали молчаливые, угрюмые люди.

— Его брат… — пробормотала она, глядя на Мазеа. — Да… у него был брат… Но эта борода…

Внезапно графиня с отчаянным видом начала быстро писать… Минут через десять она протянула нам написанное.

— Здесь… все… А теперь… вы… арестуете меня? Или… убьете!

Судя по всему, ей уже окончательно стало ясно, что бородатый Мазеа всего-навсего брат убитого.

Ламетр прочел написанное, сложил листки и сказал:

— Я бы отпустил ее. Я не мщу женщинам. То, что она сделала мне, я прощаю.

— Альфонс… — прошептала графиня. — Я уйду в сестры милосердия… в монастырь… Сжалься…

Альфонс вздохнул.

— Ладно. Если Ламетр готов отпустить… Передо мной ты виновата не больше, чем перед ним. Я прощаю тебя, Катарина.

Она повернула ко мне свое ангельски красивое лицо. А, по сравнению с другими, мне совсем не к лицу мстить ей.

— Я прощаю!

— Я тоже прощаю, — сказал Мазеа. — И спросите у Андреа — может быть, и он вас простит. Он очень любил вас.

Дальнейшее произошло так неожиданно, что мы не успели даже пошевельнуться.

Вспышка… грохот выстрела…

Красавица-графиня лежала на земле с простреленной головой. На ее лице все еще блуждала та же печальная улыбка.

Глава пятнадцатая

ЭПИЛОГ

Мы предали земле эту женщину в самый разгар сезона дождей, когда по необычно зеленому морю непрерывно бегут высокие, пенящиеся волны. Похоронили мы ее как следует, ведь никто не вправе мстить умершим.

Фрезер в сопровождении туземцев появился как раз в тот момент, когда мы с обнаженными головами стояли вокруг могилы.

— Кого это вы похоронили?

— Грешницу.

На кресте Альфонс вырезал:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

КАТАРИНА ГЛАМАРДА

ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НЕЮ ГОСПОДЬ!

Мазеа, отрастивший бороду, чтобы быть похожим на покойного брата, на следующий день сбрил ее и исчез.

Куда он направился в этих диких, богом забытых местах, жив ли он или умер? Не знаю. Больше мы никогда не слышали о нем.

— Она убила моего лучшего друга, и все же я не мог забыть о ней… Из графа Ларошель я превратился в бездомного скитальца.

Мы сидели в большой барке — дальше мы продолжали свой путь по морю — и Альфонс рассказывал негромко, словно про себя. Катились ярко-зеленые, прозрачные, с пенистыми гребнями волны… Низко кружась над водой, кричали чайки. Юго-западный ветер нес с собою удушливую жару. Длинные листья пальм на берегу шевелились, словно усики уснувших жуков. В такую погоду у человека беспокойно колотится сердце — сирокко…

Если бы пошел настоящий, проливной дождь, может быть, стало бы легче… Но даже в сезон дождей бывают такие моменты, когда с юго-запада прорывается не ветер, а жгучее, огненное дыхание пустыни…

— В Южной Америке, — рассказывал Альфонс, — я случайно встретился с одним музыкантом-испанцем, земляком Катарины. От него я узнал, что эта девушка в пятнадцать лет бежала из дому. В деревне ее хотели побить камнями, потому что из-за нее один парень убил ножом сельского учителя. Бежала она с врачом, бросившим ради нее свою семью. Врач этот вскоре окончательно опустился и умер в барселонской больнице. Выяснилось, что его отравили.

«Кто же мог его отравить?» — спросил я у музыканта. — «Я, сеньор. Поэтому мне и пришлось бежать в Южную Америку.» — «Но за что?» — «Из-за Катарины. Она уговорила меня пойти на это, потому что не любила врача. Потом она бросила и меня, прихватив с собою все мои деньги. Мне пришлось долго скрываться, но я слыхал, что она вышла замуж за какого-то Андреа Мазеа…» — «Почему же вы не разоблачили ее?» — «Я ее любил…»

— Вот так-то, — закончил Альфонс. — Я бросил ее. Те деньги, которые еще у меня оставались, достались ей, а я с тех пор стал Альфонсом Ничейным — ведь граф Ларошель разыскивался за убийство Андреа Мазеа. Я следовал за Катариной по всему миру, оставаясь невидимым. Там, где кто-нибудь попадался в ее сети, я старался немедленно разоблачить ее.

— Это были вы! — воскликнул капитан.

— Да. Один раз я потерял ее след. Она уехала на Мадагаскар и там стала женой несчастного Мандера. Конечно, брак не был действительным, ведь она не была разведена со мною. Когда она неожиданно появилась в Оране с вами, капитан, я написал и вам. После того, как вы оставили ее, пришел черед Ван дер Руфуса. Голландец тоже порвал с нею после моего письма, но деловые отношения с Катариной продолжал поддерживать. Ван дер Руфус означал для нее возможность добиться, наконец, цели: стать невероятно богатой, благодаря участию в афере с алмазами, и отомстить капитану Ламетру… Хиггинс — молодой, неопытный офицер — стал орудием в ее руках. Чтобы ей и здесь не встало на пути мое анонимное письмо, эту связь она держала в тайне.

…Снова пошел дождь. Над морем, словно густой дым, плыл горячий, удушливый туман.

Из зарослей на берегу медленной, покачивающейся походкой появился орангутанг и начал скалить зубы.

— Кого же она действительно любила? Ведь был же кто-то, кого она любила по-настоящему? — спросил Фрезер.

— Я думаю, по-настоящему она не любила никого, — задумчиво ответил Альфонс.