Время прощаться - Пиколт Джоди Линн - Страница 8

— Что ты хочешь узнать? Кому нравишься? Получишь ли «отлично» по английскому? Куда поступать?

— Мне это неинтересно. — Я возвращаю ей колоду. — Десять лет назад исчезла моя мама. Я хочу, чтобы вы помогли мне ее найти.

В маминых журналах, куда она записывала свои наблюдения, есть один абзац, который я помню наизусть. Иногда, когда мне становится скучно на занятиях, я даже пишу его в своей тетради, пытаясь скопировать мамин почерк.

Она написала его в Ботсване, где работала в Тули-Блок над исследованием, посвященным скорби у слонов. Описала смерть слона на воле. В этом абзаце речь шла о детеныше пятнадцатилетней слонихи по кличке Каджисо. Слониха разродилась на рассвете, детеныш то ли был мертворожденным, то ли умер вскоре после родов. По словам мамы, подобное случается у первородящих самок. Неожиданной была реакция Каджисо.

«Вторник

9:45. Каджисо стоит около детеныша на самом солнцепеке на открытой местности. Гладит его по голове, поднимает хобот. Детеныш не двигается с 6:35 утра.

11:52. Каджисо угрожает Авив и Кокисе, когда другие слонихи подходят осмотреть тело слоненка.

15:15. Каджисо продолжает стоять над телом. Гладит детеныша хоботом. Пытается поднять.

Среда

6:36. Меня беспокоит Каджисо: она не ходила на водопой.

10:42. Каджисо накидывает на тело слоненка кустарники. Ломает ветки, чтобы его прикрыть.

15:46. Неимоверно жарко. Каджисо идет на водопой, возвращается к слоненку.

Четверг

6:56. Подходят три львицы; начинают тянуть тушу слоненка. Каджисо нападает, львицы убегают на восток. Каджисо стоит над телом детеныша и трубит.

8:20. Продолжает трубить.

11:13. Каджисо продолжает стоять над телом слоненка.

21:02. Три львицы набрасываются на тушу. Каджисо нигде не видно».

Внизу страницы мама приписала:

«Каджисо оставляет тело своего детеныша после трехдневного дежурства рядом с ним.

Много написано о том, что невозможно выжить слоненку моложе двух лет, если он становится сиротой.

Однако почти ни слова не сказано о том, что происходит с матерью, которая теряет своего детеныша».

Когда мама писала эти строки, она еще не знала, что носит под сердцем меня.

— Я не занимаюсь розыском пропавших, — повторяет Серенити голосом, не допускающим ни малейших «но».

— Детям вы не гадаете, — начинаю я загибать пальцы, — пропавших не ищите… Тогда что вы умеете делать?

Она прищуривается.

— Хочешь почистить ауру? Без проблем. Погадать на картах? Обратилась по адресу. Пообщаться с умершими? К твоим услугам. — Она подалась вперед, и я понимаю, совершенно недвусмысленно, что бьюсь головой о стену. — Но поиском пропавших я не занимаюсь.

— Вы же ясновидящая.

— У каждого ясновидящего свой дар, — отвечает она. — Проникновение в подсознание, чтение ауры, общение с духами, телепатия… Если я обладаю даром, это не означает, что я умею делать все.

— Она исчезла десять лет назад, — продолжаю я, как будто не слышу ее. Не знаю, стоит ли говорить о погибшей, которую затоптали слоны, и о том, что маму доставили в больницу, откуда она сбежала. Не хочу подсказывать ей ответы. — Мне было тогда три года.

— Большинство пропавших исчезают по собственной воле, — отвечает Серенити.

— Но не все, — возражаю я. — Она бы меня не оставила. Я точно знаю. — Я замираю в нерешительности, потом разматываю мамин шарф и протягиваю ясновидящей. — Шарф принадлежал маме. Может быть, он как-то поможет?

Серенити даже не прикасается к шарфу.

— Я никогда не говорила, что не смогу ее найти. Я говорила: не стану искать.

Совсем не так я представляла нашу встречу.

— Почему? — удивилась я. — Почему вы не хотите помочь, если можете?

— Потому что, черт побери, я не гребаная мать Тереза! — отрезает Серенити.

Лицо ее становится свекольным — как бы ей не увидеть неминуемую собственную смерть от скачка давления.

— Прошу прощения, — извиняется она и исчезает в коридоре.

Через секунду я слышу звук льющейся воды.

Ее нет целых пять минут. Десять. Я встаю и начинаю прохаживаться по гостиной. На каминной полке выстроились фотографии Серенити Джонс с Джорджем и Нэнси Буш, с Шер, с парнем из фильма «Образцовый самец». Я в замешательстве. Почему человек, который на дружеской ноге со знаменитостями, промышляет дешевым гаданием в Восточной Тмутаракани, штат Нью-Гемпшир?

Я слышу звук спускаемой в унитаз воды и немедленно возвращаюсь на диван, как будто и не вставала оттуда.

— Не стану брать с тебя сегодня денег, — говорит она, и я хмыкаю. — Мне искренне жаль твою маму. Может быть, тебе поможет кто-нибудь другой.

— Например?

— Понятия не имею. Ясновидящие по средам не собираются в кафе «Паранормальное», все не так. — Она идет к двери и широко ее распахивает. Намек, что мне пора. — Если я узнаю, кто этим занимается, сообщу.

Я подозреваю, что это ложь, произнесенная для того, чтобы я убралась к чертям из ее гостиной. Я выхожу на лестницу, подхватываю велосипед.

— Если не хотите ее искать, — говорю я, — не могли бы вы, по крайней мере, сказать, жива ли она?

Поверить не могу, что произнесла эти слова, пока они не повисли между нами, словно ширма, которая мешает рассмотреть друг друга. Секунду я раздумываю, не подхватить ли велосипед и помчаться вниз, не слушая ответа.

Серенити дернулась, как будто ее шибануло электрошокером.

— Она жива.

Когда она захлопывает передо мной дверь, я гадаю, не очередная ли это беззастенчивая ложь.

Вместо того чтобы отправиться домой, я мчу на велосипеде мимо окраин Буна, километров пять по грязной дороге ко входу в заповедник Старк, названный в честь отличившегося в войне за независимость генерала Старка, который произнес девиз государства: «Живи свободным или умри». Но десять лет назад, до того как стать заповедником Старк, это был Новоанглийский слоновий заповедник, основанный моим отцом, Томасом Меткафом. В былые времена угодья простирались на восемьсот десять гектаров, плюс еще более восьмисот гектаров между заповедником и ближайшим жилым домом. Теперь бoльшая часть территории занята торговой улицей, сетью «клубных» магазинов-складов «Костко» и поселком. Остальная часть находится под охраной государства.

Я оставляю велосипед и двадцать минут иду пешком, миную березовую рощу и озеро, сейчас заросшее травой, — туда слоны ежедневно ходили на водопой. Наконец я дохожу до своего любимого места под раскидистым дубом, у которого ветви скручены, как руки у ведьмы. И несмотря на то, что лесистая местность в это время года покрыта мхом и папоротником, земля под этим деревом укрыта ковром из ярких лиловых грибов. Именно в таком месте и жили бы феи, если бы существовали в действительности.

Они называются Laccaria amethystina. Я посмотрела о них в Интернете. Мне показалось, что именно так поступила бы моя мама, если бы их увидела.

Я сажусь посреди грибной поляны. Вы думаете, что я давлю их? Нет, они проседают под моим весом. Я провожу пальцем под шляпкой одного гриба, по ребристым, похожим на гармонику складкам. На ощупь она и бархатистая, и мускулистая одновременно — совсем как кончик слоновьего хобота.

Именно здесь Мора похоронила своего детеныша — единственного слона, рожденного в этом заповеднике. Я была слишком маленькой, чтобы такое запомнить, и прочла об этом в мамином дневнике. Мора приехала в заповедник уже беременной, хотя в зоопарке, из которого ее привезли, об этом не подозревали. Она родила спустя почти пятнадцать месяцев после своего прибытия. Детеныш родился мертвым. Мора отнесла его под дуб и засыпала сосновыми иголками и ветками. Следующей весной здесь выросли невероятно красивые лиловые грибы — как раз на том самом месте, где смотрители заповедника в конце концов и похоронили слоненка.