Время прощаться - Пиколт Джоди Линн - Страница 5

В сведениях никаких изменений. Мне ли не знать, ведь именно я их вносила.

Есть еще одна страничка, где указан мамин цвет волос (рыжий) и цвет глаз (зеленый), наличие шрамов, татуировок, протезов, которые могли бы помочь ее опознать (отсутствуют). Далее нужно указать перечень вещей, которые были на ней в момент исчезновения, но эта страница пуста, потому что я не знаю, что писать. Потом следует пустая страничка, где указывается предполагаемый способ передвижения, еще одна, где нужно указать данные из зубной карты, и следующая — для ДНК. Имеется и фотография мамы, я отсканировала снимок, который бабушка не успела спрятать на чердак: крупным планом мама, которая держит на руках меня, а сзади нас маячит слониха Мора.

Далее следует страница с полицейской контактной информацией. Один из тех, к кому нужно обращаться, Донни Бойлан, вышел в отставку, переехал во Флориду и сейчас страдает болезнью Альцгеймера (удивительно, что можно узнать благодаря поисковой системе «Гугл»). Второй — Верджил Стэнхоуп. В последний раз о нем упоминалось в полицейском бюллетене: на церемонии 13 октября 2004 года его повысили до детектива. Благодаря цифровому поисковику мне известно, что он больше не служит в полиции Буна. Далее его следы на земле теряются.

И это не такое уж редкое явление, как вам кажется.

Исчезают целыми семьями, хотя в гостиной орет телевизор, на плите кипит чайник, на полу разбросаны игрушки; а есть семьи, чьи грузовики обнаруживают на пустых стоянках или на дне местных водоемов, однако никаких следов хозяев. Исчезают девочки-старшеклассницы, после того как написали номер своего телефона незнакомому мужчине на салфетке в баре. Есть старики, которые отправились в лес, и больше их никто не видел. А еще младенцы, которых целуют на ночь, а к утру они исчезают из своих кроваток. И матери семейства, которые составили список покупок, сели в машину, но так и не вернулись домой после похода по магазинам.

— Дженна! — прерывает мои размышления бабушкин голос. — У меня не ресторан!

Я закрываю компьютер и выбегаю из спальни. Подумав, я лезу в ящик с бельем и достаю из его недр тонкий голубой шарф. Он совершенно не подходит к моим джинсовым шортам и футболке, но я все равно обвязываю его вокруг шеи, бегу вниз и плюхаюсь на один из стульев.

— Мне больше делать нечего, как только ждать тебя с тарелкой наготове, — ворчит бабушка, стоя ко мне спиной и переворачивая на сковороде блины.

Моя бабушка совершенно не похожа на бабушек, которых показывают по телевизору, — на добродушную седовласую старушку. Она работает контролером-инспектором паркоматов в местной парковочной службе, и я по пальцам могу пересчитать случаи, когда она улыбалась.

Жаль, что я не могу поговорить с ней о маме. Я имею в виду, что она помнит то, чего не знаю я, — потому что прожила с мамой целых восемнадцать лет, в то время как я только три. Как бы я хотела иметь бабушку, которая показывала бы мне в детстве фотографии бесследно исчезнувшей мамочки или пекла бы в день ее рождения торт, а не заставляла меня прятать чувства в глубине маленькой коробочки.

Не поймите меня превратно — бабушку я люблю. Она приходит в школу послушать, как я пою в хоре, готовит мне вегетарианскую еду, хотя сама любит мясо, позволяет смотреть фильмы с ограничением «Детям до 18 лет только в присутствии родителей», потому что (по ее словам) там не показывают ничего такого, чего бы я не видела и не слышала в школьных коридорах. Бабушку я люблю. Просто она не мама.

Сегодня я бабушку обманула: сказала, что буду сидеть с сыном одного из своих любимых учителей, мистера Алена, который в седьмом классе читал у нас математику. Мальчишку зовут Картер, но я называю его «Контроль над уровнем рождаемости», потому что он — отличный аргумент против размножения. Я еще никогда не встречала такого некрасивого ребенка. У него огромная голова, и когда он смотрит на меня, мне кажется, что он читает мои мысли.

Бабушка разворачивается, на лопаточке у нее лежит блин, и замирает, когда видит намотанный вокруг моей шеи шарф. Откровенно говоря, он совершенно не подходит к моему наряду, но не из-за этого она поджимает губы. Она качает головой, выражая молчаливое осуждение, и, накладывая еду, громко стучит лопаточкой по тарелке.

— Решила добавить яркую деталь, — оправдываюсь я.

Бабушка никогда не говорит со мной о маме. Если внутри у меня после ее исчезновения образовалась пустота, то у бабушки все клокочет от злости. Она не может простить маму за то, что та сбежала — если она действительно сбежала. А альтернативы бабушка не приемлет — что мама не может вернуться потому, что мертва.

— Картер, — произносит бабушка, мягко возвращаясь к разговору на безопасную тему. — Это тот малыш, который похож на баклажан?

— Не весь. У него только лоб нависает, — уточняю я. — В прошлый раз, когда я с ним сидела, он прокричал целых три часа без перерыва.

— Возьми с собой беруши, — советует бабушка. — Ты к ужину вернешься?

— Не уверена. До встречи.

Каждый раз, когда она уходит, я говорю ей одни и те же слова. Я произношу их потому, что именно это мы обе хотим слышать. Бабушка ставит сковороду в раковину, берет сумочку.

— Выгуляй Джерти перед уходом, — просит она и намеренно не смотрит на меня, на мамин шарф, когда выходит из кухни.

Когда мне исполнилось одиннадцать, я стала активно разыскивать маму. До этого я просто скучала по ней, но не знала, чем себе помочь. Бабушка не хотела обращаться в полицию, и мой отец — насколько мне было известно — не сообщал о мамином исчезновении, потому что после случившегося его поместили в психиатрическую клинику. Я пару раз пыталась заговорить с ним об этом, но поскольку эти попытки всегда заканчивались новым нервным срывом, я перестала затрагивать эту тему.

Но потом как-то в кабинете стоматолога я прочла статью в журнале «Пипл» о шестнадцатилетнем подростке, который заставил заново расследовать нераскрытое убийство своей матери, и убийца ответил по закону. Я подумала, что моя настойчивость с лихвой компенсирует нехватку денег и средств, и в тот же вечер решила попробовать. Ведь никто так упорно не искал, как собиралась искать я.

Чаще всего те, к кому я обращалась, отмахивались от меня или просто жалели. В полицейском участке Буна мне отказались помочь, потому что: а) я несовершеннолетняя, которая действует на свой страх и риск; б) следы моей мамы оборвались десять лет назад; в) в полиции были убеждены, что дело об убийстве раскрыто — вынесен вердикт «смерть в результате несчастного случая». Заповедник в Новой Англии, разумеется, был расформирован, и единственный человек, который мог бы пролить свет на смерть смотрительницы — а именно мой отец, — не мог точно назвать свое имя и день недели, не говоря уже о подробностях происшествия, которое стало причиной его психического расстройства.

Поэтому я решила взять все в свои руки. Попыталась нанять частного детектива, но быстро уяснила, что они не работают pro bono (на благо общества), как некоторые адвокаты. Именно тогда я и стала сидеть с учительским сыном, планируя к концу лета скопить достаточно денег, чтобы материально заинтересовать хоть какого-нибудь детектива. А потом я начала собственное расследование.

Практически любой интернет-ресурс, содержащий данные о пропавших людях, ссылку на который дает поисковая система, стоит денег или требует наличия кредитной карточки — ни того ни другого у меня не было. Но мне удалось найти на распродаже в церкви книгу «Для тех, кто решил стать частным детективом». И я целую неделю заучивала наизусть советы одной главы — «Как найти пропавших».

Согласно книге, есть три категории пропавших:

1. Люди, которые на самом деле никуда не пропадали, а живут новой жизнью, с новыми друзьями, среди которых для вас нет места. В этой категории оказываются старые приятели, соседи по студенческому общежитию, с которыми у вас прервалась связь.