Невидимый Легион - Рэйтё Енё - Страница 37

— А… — сказал граф и сел в коляску. Он чувствовал себя совсем разбитым. — А кто тогда… в письме упоминалась женщина… Годдинс?

— Это я, — прошептала Анна.

Установилась зловещая тишина. Анна Годдинс, Эльсворт, Лорье, Милдстоун села на верблюда, что-то выкрикнула, животное встало на ноги и затрусило по ночной пустыне.

— Поехали! — выдохнул наконец граф.

— Но! Диндель! Пошел!

Коляска тронулась с места. Человек в комбинезоне долго смотрел вслед удаляющимся дрожащим огням. Старый фиакр трясся по Сахаре по направлению к оазису…

Глава пятнадцатая

1

В оазисе было только одно каменное здание: сложенная из глиняных кирпичей гостиница. Когда коляска подъехала к этому заведению, хозяин как раз жарил на вертеле барашка, но так зазевался на заезжий экипаж, что пришел в себя только от запаха горелого мяса.

Граф, выйдя из коляски, автоматически посмотрел на счетчик и расплатился. Герр Штрудль повесил табличку «свободно», грузно наступил на подножку, с нее — на землю и последовал за графом. Кнут он, естественно, взял с собой.

Чахлые пальмы оазиса не давали густой тени, а только накапливали зной. Испарения растений делали воздух более вязким и прелым. Маленький ручеек, ворча, бежал по узкому скалистому руслу, тут же стояли арабские женщины с закрытыми лицами и лопотали все сразу на своем журчащем языке. Стайка ребятишек дразнила палками длинную безвредную змею. Если бедное существо пробовало уползти, его поддевали под живот и подкидывали высоко в воздух. Под одной из пальм сидел на корточках слепой араб с высохшим лицом и желтым черепом и что-то заунывно завывал на одной ноте. При этом старик плел циновку из пальмовых листьев. Над ним на дереве сидела огромная обезьяна и жевала что-то белое, но не глотала, а вытаскивала изо рта и бросала вниз, чтобы липкая жвачка упала на желтый череп. Но почтенный старец не обращал внимания на подобные мелочи, тянул свою бесконечную песнь и плел циновку.

Граф окинул взглядом безрадостную картину. Среди пальм работали два местных жителя. Перед одним из них стояла громадная ступа. В ней мололи зерно — так же точно, как и две тысячи лет назад. Ступу обнюхивал лохматый козел. Слева от хижины валялось несколько бревен и виднелась зацементированная площадка. Здесь уже что-то строили. Рядом с бетономешалкой лежал одинокий верблюд. Вылинявшее старое животное время от времени вываливало язык и медленно прищуривалось. На грустные подслеповатые глаза опускались ресницы. Затем верблюд с сипением выпускал воздух, и около его морды поднимались фонтанчики пыли.

На стене кирпичного здания висела ржавая жестяная табличка:

МИРОВАЯ МАРКА!

Граф вздохнул, вошел в гостиницу и тут же уловил запах жареного мяса. Его чуть не вырвало.

Рана на плече уже не чувствовалась. Скорее всего, это тропическая лихорадка. Жар, тошнота, озноб, глаза так широко раскрыты, будто между веками вставили спички.

Хозяин гостиницы заспешил навстречу богатому посетителю, несколько раз угодливо поклонился и между делом успел повернуть вертел, чтобы мясо окончательно не сгорело. В задней части дома была отгорожена комната — небольшая душная конура с крохотным оконцем. На земле валялось несколько циновок, а в углу было устроено ложе, очень напоминавшее тюремные нары. К нему прилагалась набитая соломой подушка и грязное одеяло. Все это хозяин продемонстрировал с таким видом, будто предлагал гостю уединенную виллу на берегу моря. При этом он улыбался и потирал руки.

Граф буквально рухнул на «постель». Он был почти без сознания. Лишь слабым голосом попросил извозчика сделать чаю. Красную папку сэр Йолланд положил под голову, хотя старый извозчик в течение нескольких недель был единственным человеком в окружении графа, которому тот без колебаний мог доверить все свое имущество. Впрочем, как знать, может, он вовсе и не Штрудль, а гангстер из Мексики. А сейчас придумал себе новую фамилию, и однажды окажется, что он ищет своих родственников, которых похитили из марокканского посольства…

О Боже… ведь каждое слово было ложью, и он знал это… Так почему же сейчас так больно? Э-эх… Завоеватель Йолланд! Ведь эта девушка была врагом… Была врагом! Против нее надо было повернуть отряд. Надо было надеть наручники и посадить в тюрьму, где она не могла бы пудриться и курить… и лгать… Схватите ее… привезите… О, как это ужасно… Все равно… легион стоит рядом с оазисом, его маленькая армия… верные люди, которые прошли с ним пустыню, огонь и воду… Он пойдет с ними дальше и… и… ничего…

— Выпейте чаю с ромом, господин граф, это хорошо прогревает изнутри…

Извозчик поил графа чаем. Затем дал ему хинин. Кнут герр Штрудль прислонил к стене возле себя.

Даже после чая граф продолжал стучать зубами. Герр Штрудль накрыл его своим серым рединготом. Почтенный австриец впервые снял на людях свое серое форменное пальто с тех пор, как началась операция в Сахаре. Графа все еще бил озноб, губы посинели.

— Пойду я принесу попону, может, потеплее станет…

Давно уже графу Денхаму ничто не приносило такого наслаждения, как старая попона, которой его накрыл герр Штрудль.

— Это вас где-то продуло, герр граф, — заметил извозчик. Он всегда считал малярию просто суеверием и ни разу в жизни не принимал хинин. Когда австриец видел, как у кого-нибудь от лихорадки стучат зубы, то считал, что данный человек просто долго стоял на сквозняке, а так как в Африке сквозняки сильнее, то и больше людей зарабатывает себе простуду. — Сейчас я найду кого-нибудь, чтоб за вами поухаживал. Какую-нибудь черную арабскую даму. Мне ведь надо еще и лошадью заняться…

Герр Штрудль вышел. Через несколько минут в комнату вошла женщина в бурнусе.. Она положила холодный компресс на лоб графу, тихо прибрала в комнате и села около окна. Все это граф видел как в полусне. Будто какая-то фея в маске, ему почудилось… бурнус и глаза…

Даже Диндель, лошадь, чувствует себя менее заброшенным здесь, потому что он… Славный извозчик занимается им не только по долгу службы… Штрудль любит старого конягу… Кто это? В комнату по-военному вошел обойщик Кратохвиль (тот, что пишет роман) и доложил:

— Имею счастье… господин граф… Я прибыл со всеми своими вещами.

— Что с-с-лучилось… — граф не мог говорить, так стучали зубы.

— Господин граф! Войско ушло!

Сэр Йолланд, дрожа всем телом, сел на кровати.

— Во-во-во…

— Автомобилист заключил ночью договор с солдатами. Делит на равные части между ними те двадцать пять тысяч фунтов, что вы ему обещали, если войско пойдет за ним. Это большие деньги! Все согласились, только меня оставили, чтобы было кому присмотреть за вами. Да и мистер Гуливер хотел, чтобы я мог закончить свой роман. Он называется «Шоферу нельзя любить»… Главный герой спотыкается, потому что сталкивается с социальной несправедливостью, и из-за этого начинает пить.

Граф откинулся на подушку. У него никого не было, только герр Штрудль, которому надо и со своей лошадью возиться, да Кратохвиль — обойщик, который писал роман. Здесь, в оазисе, лежит наследный граф Денхам, сэр Оливер Йолланд, и рядом с ним нет никого, кто бы… скажем, кто бы, хотя это и смешно… кто бы любил его. Солдаты прекрасно обо всем договорились, они получат свои деньги и в том случае, если граф не пойдет с ними, и даже если он умрет. И вот когда он болен, сломлен, вымотан, они спокойно уходят… Да, деньги — огромная сила, это правда… Все возможно… но… эх… какой скверный конец: один в далеком оазисе посреди пустыни, в грязи, брошенный, жалкий, ни войска, ни друга — ничего, только жара и головная боль…

— Если у господина графа будут распоряжения…

— Уйдите! — выкрикнул сэр Йолланд, прерывисто, горячо дыша. — Сейчас же уходите…

И откинулся назад. Кратохвиль вышел из комнаты и в каком-то далеком закутке лег спать.

Большая жужжащая муха летала по комнате. Арабская женщина сидела, зажав голову руками, и, конечно, спала. Граф чувствовал себя очень-очень разбитым, опустошенным… Это… очень больно… Может, он вынес бы и не такое, если бы эта девушка… но она была врагом… А если полководец влюбляется в своего врага, то…