Невидимый Легион - Рэйтё Енё - Страница 34

К ним подошел маршал.

— Польхон, идите и… — сказал он спокойно.

— А ты тут не командуй, старый дурак, а не то…

Польхон зарвался. От него несло алкоголем. У матроса руки чесались кого-нибудь побить. Но как только бородач произнес «старый дурак», мистер Гуливер резко схватил его за плечо.

— Лейтенант! — закричал он, — Как вы разговариваете со старшим по званию?!

— Что?! Да как ты смеешь…

Тот так скрутил матросу руку, что Польхон повернулся вокруг своей оси и отлетел на полтора метра. Когда, покачиваясь, поднялся, увидел направленное на него дуло револьвера. Была тихая южная ночь, яркие звезды освещали лица двух испуганных людей. Маршал дрожащей рукой теребил бороду. На лице Польхона играли блики догорающего костра.

— Капрал!

Вперед вышел Кинг Росванг.

— Этот человек оскорбил нашего командира, господина маршала. Забрать у него оружие и связать! Господин капитан, доложите графу о происшествии. Здесь пустыня. Речь идет о жизни и смерти. Если мы не сможем быть настоящими солдатами, передохнем… как собаки! Капрал! Вы слышали, что я сказал? Связать его!

Под воздействием слов мистера Гуливера Польхон вмиг протрезвел.

— Что? — сказал он и сделал шаг вперед. Огромные кулаки висели вдоль тела как две гранитные глыбы. — Меня… с… с… связать?!

— Предупреждаю, Польхон, — резко сказал человек в комбинезоне, — еще один шаг — я стреляю. Капрал, Тоутон, Вольфрам, связать его!

Темная ночная Сахара служила страшным фоном и придавала трагический оттенок происходящему. Вольфрам схватил рыжего матроса, а Тоутон и Кинг Росванг завели ему руки за спину. Польхон не успел опомниться, как уже валялся связанным на земле.

Дюрье доложил о происшествии графу. Сэр Йолланд слушал рапорт с каменным лицом.

— Этот человек на рассвете предстанет перед трибуналом! — Установилась мертвая тишина. С ума, что ли, сошел этот англичанин? — Мистер Гуливер прав. Здесь Сахара. Шутки в сторону! Мы играем в солдатики со смертью. Запомните это!

И на рассвете солдаты выстроились для «экзекуции». Было холодно. На горизонте только белая пелена отделяла небо от темной Сахары. Граф тихим голосом прочитал приговор: за оскорбление старшего по званию старший лейтенант Польхон подлежит разжалованию в солдаты.

Вывели связанного матроса, бледного как смерть. За его спиной шли два рядовых с винтовками в руках. Польхон строптиво огляделся, но ничего не сказал, хотя глаза его бешено сверкали. Вот если бы здесь стоял этот штатский с белыми зубами! Но граф, Бог его знает… Пожалуй, ему лучше не противоречить…

— Вы разжалованы в рядовые. Если еще что-нибудь случится, в ближайшем оазисе покинете легион. Это относится к каждому. Здесь место только настоящим солдатам! — Во время этой речи граф сорвал с матроса погоны, снял кокарду с фуражки, обрезал пуговицы и сломал о колено саблю.

Стояла гробовая тишина.

Бывший обойщик Кратохвиль испуганно прошептал на ухо Дюку Росвангу:

— Надеюсь, не будет… казни?

В розово-желтом свете из-за горизонта показалось солнце. В путь! Человек в комбинезоне прошел вдоль колонны.

— Подтянись! Выровнять строй!

Люди подровнялись. Колонна была готова по одному слову прийти в движение.

—Вист!

Легион двинулся с места. Сзади, в хвосте строя, угрюмо маршировал разжалованный Польхон.

4

Вечером Джереми Облат снова осмотрел плечо сэра Йолланда и дрожащим от тайной надежды голосом сообщил: возможно, потребуется операция. У графа был жар. Он похудел за время экспедиции, черты лица заострились и выражали усталость и безразличие. Анна смотрела на графа с беспокойством. Она все время сидела в палатке рядом с его постелью, сделанной из грубых одеял. У предков сэра Йолланда не было причин стыдиться своего потомка. Граф не выказывал боли и держался мужественно. Жара, многочисленные несчастья, заботы, трудности, ранение ни на секунду не смогли одолеть этого изнеженного аристократа. Его манеры, голос, выражение лица были неизменно спокойны и полны достоинства.

Красная папка с бесценными документами лежала тут же, под рукой. Девушка посмотрела на папку, потом на графа:

— Вам плохо?

— Нет. Просто переутомился… немного. — Сэр Йолланд поднял усталый взгляд на девушку. Он стыдился своей слабости.

Граф закрыл глаза и неожиданно почувствовал легкое мягкое прикосновение. Будто нежный теплый ветерок пробежал по руке. Что это было? Неужели девушка погладила его?!

Сэр Йолланд взглянул на Анну, но та спокойно сидела на своем месте. Спросить? Эх, она как всегда будет все отрицать… Боже мой… Ну почему эта милая красивая девушка всегда лжет? Граф уже сейчас страшился того мгновения, когда придется окончательно убедиться в том, что многоименная Анна — мошенница. Но ведь однажды это произойдет. Она украдет красную папку и тогда…

— Мисс… мисс… Анна. Не сочтите дурным тоном, что я обращаюсь к вам по имени. Просто относительно вашей фамилии я располагаю лишь самыми смутными догадками.

— Зовите меня, как хотите, — мягко сказала девушка.

— Если вы находитесь здесь, чтобы взять эту папку…

— Что тогда?

— Пожалуйста: вот она. Пусть будет вашей. Честным путем, — и граф протянул папку Анне.

Девушка опустила голову и долго смотрела в одну точку. Затем слегка покраснела.

— Благодарю вас, сэр, — ответила она тихо. Затем ей пришлось немного откашляться, будто следующие слова никак не хотели появиться на свет. — Оставьте себе эту папку. Я не мошенница.

Анна положила свою ладонь на руку графа. Сэр Йолланд (наследный граф Денхам) закрыл глаза. Лорду было немного стыдно, оттого что прикосновение девушки доставило ему такую радость…

Глава четырнадцатая

1

Польхон ни с кем не разговаривал. Когда к нему кто-нибудь обращался, глаза матроса начинали дико сверкать. Иногда он что-то бормотал про себя. Однако, как рядовой, Польхон отлично выполнял свои обязанности, только теперь он твердо сжимал трубку зубами и ходил по лагерю с видом проголодавшегося людоеда.

Вдали показался оазис. Это мог быть только Иделес. Все знали, что здесь предполагается большой привал. Человек в комбинезоне обещал всяческие блага от этого отдыха. Тем самым ему удавалось хоть как-то поддерживать боевой дух и дисциплину в измученном легионе. Мистер Гуливер ходил от одного человека к другому, говорил с каждым, выслушивал жалобы, делал распоряжения и утешал.

— Что голову повесили, господин Кратохвиль? — спросил он обойщика, у которого под мышкой торчала серая папка. В ней лежал роман.

— Да поясница у меня… ох… немного… мне кажется…— простонал потрескавшимися губами Кратохвиль. С тех пор, как пришлось ограничить потребление воды, все страдали от жажды. — У меня болит поясница и лопатки. До того, как я стал писателем, мне приходилось много ходить по лестницам, и тогда я это чувствовал всеми своими косточками.

— А разве вы работали обойщиком?

— В общем-то да… Но приходилось быть и маляром… Я перепробовал много профессий… позже стал писателем… Жалко, но здесь тоже не попишешь. А я ведь только затем и пошел в Сахару. Дома уж очень дети шумят. Здесь нет шума, но и писать невозможно, только иди, иди…

— Не беспокойтесь, господин Кратохвиль. Дойдем до цели, тогда уж спокойно закончите свой роман.

— Да я уже закончил… необходимы только мелкие поправки. Шлифовка, так сказать. Я чувствую, что в некоторых местах характер главного героя дан не совсем четко. «Шоферу нельзя любить» — это название. Неплохо, а?

— Хорошо звучит.

— «Шоферу нельзя любить», роман в двух томах. Подлинная история. Одна бедная девушка… любит шофера… Интересно, правда? И в результате неожиданного поворота сюжета парень на ней женится.

— Интересно. Но кто-нибудь может и так об этом догадаться.

— Да, но не это главное. Роман продолжается дальше. Итак, хеппи-энда нет, читатель видит и то, что происходит после свадьбы. И… это печально.