Злой волк - Нойхаус Heлe - Страница 3

Раньше, в его прежней жизни, он никогда не занимался сдачей бутылок и каждый раз небрежно выбрасывал пустую тару в мусорный контейнер. Именно такие люди, к числу которых тогда относился и он, сегодня оказывали ему основную помощь. Недавно он получил двенадцать евро пятьдесят центов у торговца напитками за два пакета с пустыми бутылками. Шесть евро в час ему нелегально платил алчный головорез за то, чтобы он одиннадцать часов в день стоял в этой жестяной банке на окраине промышленной зоны в Фехенхайме и жарил колбаски, картофель и гамбургеры. Если вечером касса не сходилась хотя бы на один цент, эти деньги вычитались из его зарплаты. Сегодня все сошлось, и ему не нужно было клянчить заработанное, как обычно. Толстяк был в хорошем настроении и заплатил ему деньги, которые задолжал за пять дней. После визита к Алди у него еще оставалось достаточно средств, чтобы оплатить аренду вагончика за два месяца вперед.

Он поставил дряхлый мотороллер рядом с вагончиком, снял с головы шлем и взял с багажника пакет с покупками.

Жара его доконала. Даже ночью не наступала прохлада. Утром он просыпался, обливаясь потом. В убогой хибаре из тонкой гофрированной стали температура доходила до шестидесяти градусов, неприятный влажный воздух вбивал запах пота и прогорклого масла во все поры и волосы.

Захудалый жилой вагончик на постоянной кемпинговой площадке в Шванхайме был тогда вынужденной мерой. В то время он еще твердо верил в то, что одолеет это и вновь справится со своей финансовой ситуацией. Но ничего в жизни не является более постоянным, чем временное, – он обитал здесь уже седьмой год.

Он открыл молнию палатки перед своим вагончиком. Несколько десятилетий назад, должно быть, она была темно-зеленого цвета, пока погодные условия не выбелили ее до неопределенного светло-серого оттенка. Волна горячего воздуха ударила ему в лицо. Внутри вагончика температура была градуса на два выше, чем на улице. В помещении стоял спертый воздух. Он напрасно все тщательно мыл и проветривал, запахи прочно въелись в обивку мебели, во все пазы и швы. И даже по прошествии семи лет он не мог к этому привыкнуть. Но у него не было выбора.

После его падения в бездну он даже здесь, в трущобах на окраине мегаполиса, где обитают неудачники, как осужденный преступник относился к нижним слоям. Вряд ли найдется кто-то, кто пожелал бы провести в этих местах свой отпуск и восхититься ослепительными сверкающими очертаниями Франкфурта, стеклобетонными символами больших денег на другой стороне реки. Его соседями были по большей части обедневшие пенсионеры или такие же обанкротившиеся личности, как он сам, которые когда-то скатились вниз по жизненной лестнице. Зачастую алкоголь играл главную роль в их биографиях, которые были удивительно схожи своим мрачным сюжетом. Сам он позволял себе максимум одну бутылку пива вечером, не курил, следил за своей фигурой и внешностью. И о «Хартце IV»[1] он не хотел ничего знать: одна лишь мысль о том, чтобы клянчить подаяние, надеясь на милость равнодушных чиновников, была ему невыносима.

Ничтожные остатки самоуважения – это было последнее, что у него осталось. Если он потеряет и это, то может сразу свести счеты с жизнью.

– Здравствуйте!

Голос, раздавшийся вблизи, заставил его обернуться. Позади наполовину высохшего кустарника, который окружал крошечный участок земли, на котором располагался его вагончик, стоял мужчина.

– Что вам угодно?

Мужчина подошел ближе. Он замешкался. Его поросячьи глазки подозрительно бегали из стороны в сторону.

– Мне сказали, что вы можете помочь, если есть неприятности с властями. – Фальцет, которым он говорил, был нелепой противоположностью массивной фигуре мужчины. Капельки пота выступили на его залысинах, навязчивый запах чеснока перекрывал еще более неприятные запахи, исходившие от его тела.

– Да? И кто же это сказал?

– Рози из киоска. Она сказала: «Сходи к доктору. Он тебе поможет». – Вспотевший кусок сала огляделся вокруг, опасаясь быть замеченным, затем достал из кармана брюк свернутые в трубочку денежные купюры. Сотенные, даже пара пятисотенных. – Я хорошо заплачу.

– Входите.

Гость сразу вызвал в нем антипатию, но это не имело значения. Он не мог выбирать себе клиентуру, потому что его адрес не значился ни в одном бизнес-каталоге, веб-сайта у него тоже не было. Правда, вознаграждение, которое он получал за свои услуги, как и прежде, имело границы, и об этом было известно в соответствующих кругах. Со своей судимостью и все еще не истекшим испытательным сроком он опасался вляпаться в какую-нибудь историю, которая опять могла бы привести его за решетку. «Сарафанное радио» обеспечивало ему в качестве клиентов владельцев пивнушек и закусочных, не соблюдавших ведомственных предписаний, отчаявшихся пенсионеров, обманутых в «кофейных поездках»[2] и при сделках «на дому»[3], безработных и мигрантов, которые не понимали сложную систему немецкой бюрократии, и молодых людей, которые, соблазнившись жизнью в кредит, рано попадали в капканы долгов. Тот, кто просил его о помощи, знал, что он работает только за наличные деньги.

Он быстро отвык от сочувствия, которое вначале испытывал к своим клиентам. Он был не Робин Гуд, а наемник. За наличные деньги, получаемые авансом, он, сидя в своем вагончике за столом из резопала, заполнял ведомственные бланки, переводил запутанный канцелярский язык на понятный немецкий, давал юридические консультации по всем жизненным ситуациям и таким образом зарабатывал на хлеб.

– В чем суть дела? – спросил он посетителя, который оценивающим взглядом фиксировал очевидные признаки бедности, и это, казалось, вселяло в него уверенность.

– Господи, какая же здесь внутри жара! У вас есть пиво или стакан воды?

– Нет. – Он даже не старался быть любезным.

Время столов для переговоров из шпона красного дерева в помещениях с кондиционером, подносов с бутылочками воды или сока и перевернутыми бокалами окончательно прошло.

Толстяк, сопя, вытащил из внутреннего кармана засаленного кожаного жилета пару скрученных листов бумаги и протянул ему. Листы экологически чистой бумаги с плотно напечатанным текстом. Финансовое ведомство.

Он развернул влажные от пота листы, разгладил их и пробежал глазами.

– Триста, – сказал он, не поднимая взгляда. Скрученные наличные деньги в карманах брюк всегда были нечестно заработанными деньгами. Вспотевший толстяк мог себе позволить заплатить больше, чем предполагалось обычным тарифом, по которому он брал с пенсионеров и безработных.

– Сколько? – запротестовал новый клиент, как он и предполагал. – За эти бумажки?

– Если вы найдете кого-то, кто это сделает на более выгодных условиях, – пожалуйста.

Толстяк пробормотал что-то невнятное, затем неохотно отсчитал три зеленые купюры и положил их на стол.

– Могу я получить хотя бы квитанцию?

– Разумеется. Моя секретарша выпишет вам квитанцию и передаст вашему шоферу, – ответил он с сарказмом. – А пока присядьте. Мне нужны некоторые ваши данные.

На Базелер платц перед мостом Фриденсбрюкке образовалась пробка. Вот уже несколько недель, как город превратился в огромную, проклинаемую всеми строительную площадку.

Ханна была раздосадована тем, что, направляясь в Заксенхаузен, не подумала об этом заранее и поехала в центр, вместо того чтобы выбрать маршрут через Франкфуртер-Кройц и Нидеррад. Пока Ханна как черепаха ползла по мосту через Майн позади развалюхи-фургона c литовскими номерами, мысли ее кружились вокруг неутешительной беседы с Норманом сегодняшним утром. Она все еще была крайне раздражена этой глупостью и его ложью. Ей действительно было тяжело увольнять его до истечения трудового договора после одиннадцати лет совместной работы, но он не оставил ей выбора. Перед тем как, задыхаясь от ярости, удалиться, он мерзко обругал ее, осыпая страшными угрозами.