Призрачный - Ласки Кэтрин - Страница 15

Сарк посмотрела на Гвиннет с нежностью, как в былые дни.

– Почему невозможно? Все так и есть, мне ничего больше не надо.

– Но ты же умрешь! – воскликнула Гвиннет.

– Да, именно. Я умру здесь, прямо на этом месте. Никто из вас этого не понимает, дорогие вы мои?

Все они покачали головами. «Дорогие вы мои». На этот раз Гвиннет по-настоящему охватил страх, потому что Сарк нечасто употребляла подобные выражения и говорила с такой нежностью в голосе.

– Я лежу здесь на осколках моих кувшинов, на рассыпанных воспоминаниях, которые постепенно снова собираются в единое целое. Это мои небеса, моя Пещера Душ, – она перевела взгляд на Гвиннет. – Моя Глаумора.

Протянув лапу, она легонько дотронулась до плеча Фаолана.

– И моя Урсулана.

Дыхание ее участилось, зрачки закатились за веки, она прикрыла глаза и крепко зажмурилась. А потом снова широко их раскрыла, как будто в изумлении. Беспокойный ее глаз застыл на Гвиннет и Фаолане, на двух самых близких ей существах во всей стране Далеко-Далеко. Под конец она закрыла их в последний раз, и по пещере пролетел едва заметный ветерок. Сарк из Топи оставила этот мир, чтобы перейти в следующий.

Все долго молчали. Волки стояли, подняв хвосты. Гвиннет вся съежилась и стала худой, как молоденький росток дерева.

Наконец Фаолан заговорил:

– Давайте выйдем как можно тише. Смотрите, куда наступаете. Не потревожьте осколки. Ни один из осколков.

Перед выходом Мирр обернулся в последний раз. Он много слышал о Сарк за свою короткую жизнь. Волки боялись ее, и все же многие, заболев, приходили к ней. Некоторые говорили, что она ведьма. Другие утверждали, что она нарушила закон, связавшись с огнем, и тем самым бросила вызов Великой Цепи, связывавшей всех волков с Пещерой Душ и Люпусом. С огнем могли обращаться только совы, вроде Гвиннет.

Но Мирр видел, что эти волки совсем не боялись Сарк. Они называли ее своей подругой. В его клане никто не говорил о кувшинах памяти, и они заинтересовали Мирра больше всего. Что это за кувшины, и как они действуют? Сарк была настолько привязана к ним, что предпочла умереть, лежа на их острых осколках. Что значили ее слова? «Я лежу здесь на осколках моих кувшинов, на рассыпанных воспоминаниях, которые постепенно снова собираются в единое целое. Это мои небеса, моя Пещера Душ, моя Глаумора». Но как могут быть такими дорогими воспоминания? Сам Мирр хотел вычеркнуть из памяти все, что связано с его родителями. Нужно как можно быстрее забыть их. Он ведь их ненавидит!

Сарк лежала спокойно. Почему она решила умереть так, на куче обломков?

– Пойдем, Мирр, – легонько подтолкнула его Эдме. – И смотри, осторожней, не наступи на осколки.

– Не понимаю, – пробормотал Мирр дрогнувшим голосом.

– Что ты не понимаешь?

– Эти кувшины… воспоминания…

Услышав его, Фаолан обернулся.

– Мы все такие, Мирр. Мы все – сплошные воспоминания. Или, можно сказать, истории. Внешне мы состоим из меха и костей или перьев, крыльев и желудков, как совы. Но по сути мы всего лишь истории. Длинные, длинные истории.

«Я хочу забыть свою историю!»

– Пойдем, дорогой! Я понесу тебя, как раньше, если хочешь, – предложила Эдме.

– Нет! – воскликнул Мирр. Ему не хотелось, чтобы его носили в пасти. Так на него снова нахлынут болезненные воспоминания, ранившие его душу, как ранят лапы острые льдинки. – Я и сам прекрасно могу ходить.

Глава четырнадцатая

Дальше Крайней Дали и Начала времен

ОНИ ДОЛГО ШЛИ НА СЕВЕРО-ЗАПАД. ЛЕДНИК, похоже, пощадил Топь, но теперь они отчетливо видели его рваные края. Фаолан предложил всем передохнуть, а сам стоял и рассматривал казавшуюся бесконечной ледяную массу. Сейчас ледник вроде бы не двигался, но он пролегал между ними и их целью, а это значит, что теперь им придется идти по нему.

– Выбора у нас нет. Мы должны его пересечь. Только так мы дойдем до границы и до Пещеры.

– Он выглядит довольно плотным и ровным, – сказала Мхайри. – Без трещин и расселин.

– Но утверждать это наверняка нельзя. В любое мгновение можно провалиться, – сказала Гвиннет. – В молодости я провела достаточно времени в Северных королевствах. Я знаю, что на снегу образуется предательская корка, скрывающая под собой ледяные пропасти. Некоторые расселины бывают такими огромными, что в них может провалиться даже медведь-гризли.

Она опять съежилась, как это делают совы, испытывающие крайнее волнение.

– В чем дело, Гвиннет? – спросил Фаолан.

– Ни в чем, – солгала она.

На самом деле сипуху тревожило воспоминание о том, как в одной из таких расселин лежала Уна. Фаолан посмотрел на сову пристальнее, и она вздохнула.

– Послушайте, я не хотела вам говорить. Но прежде чем мы встретились в Топи, я летала вдоль Кривого Хребта – ну, то есть вдоль того, что раньше было хребтом. Теперь он весь выровнен и пересечен глубокими расщелинами. В одной из них я нашла Уну.

– Уну! – в один голос воскликнули Эдме и Фаолан.

Гвиннет закрыла глаза, вспоминая, как в расщелину залетали стервятники, чтобы полакомиться останками попавших в смертельную ловушку животных.

– Это было ужасно. Расщелина, в которую угодила Уна, была довольно широкой – шириной примерно в размах крыльев стервятника. На дне его лежало много погибших животных. Для падальщиков это был настоящий пир.

– Послушайте меня внимательно, – обратился ко всем Фаолан, встряхивая головой, чтобы избавиться от ужасных образов перед внутренним взором. – Мы должны пересечь ледник. Выбора у нас нет. Но мы не станем пищей стервятников. Гвиннет, ты лети впереди и разведывай местность. Мы же будем идти осторожно. Нас всех обучали идти по тонкому льду реки, проверяя его своими маленькими пятыми когтями на лапах. Представьте, что это то же самое. Понятно?

Остальные только хмуро кивнули.

Фаолан расправил широкие плечи, поднял высоко хвост и пролаял:

– В путь!

И пятеро волков отправились в путь. Гвиннет летела чуть впереди и разглядывала снежный покров в поисках опасных трещин. Она чутко прислушивалась к ветру, дующему вдоль снега, потому что любое мельчайшее изменение в его звуке могло указывать на скрытый разлом.

Какое-то время этот план работал, пока они не добрались до места, плотно закутанного туманной дымкой. Гвиннет вернулась к друзьям и опустилась на снег.

– Трудно сказать, что там дальше. Туман всё скрывает, ничего не разглядеть. Но мне нужно сказать вам кое-что еще.

«Какая же я неумеха в таких делах!» – подумала она. Сипуху давно волновал один вопрос, но она никак не могла подступиться к нему и решить, как лучше рассказать о нем своим друзьям. Вот бы в языке было нечто вроде восходящего воздушного потока, позволяющего парить легко и без усилий!

Но ничего подобного она не знала, поэтому придется с трудом подбирать слова.

– Ты о чем, Гвиннет? – беспокойно спросила Эдме.

Сова встопорщила перья и выпалила:

– Банджа родила щенка. Я нашла их в моей старой кузне. Я понимаю, что это звучит необычно.

– Вот уж точно! – воскликнул Фаолан. – Я весь содрогаюсь от мысли, что такая волчица могла стать матерью.

– Ну, пожалуй, это самое странное. Мать она хорошая, – ответила Гвиннет. – Теперь она полностью изменилась. Стала другой.

– Значит, что получается? – решила подытожить Мхайри. – Она была стражем, которому не дозволялось искать себе пару. А теперь родила щенка.

– Да-да, она теперь мать. К тому же, насколько я полагаю, никаких стражей больше нет. Ведь нет Кольца, нет и углей, которые нужно было охранять.

– А она… поправилась? – осторожно спросила Эдме с едва заметной дрожью в голосе, внимание на которую обратил только шагнувший поближе к волчице Фаолан.

– Да, – вздохнула Гвиннет. – У нее открылся второй глаз. Она этого не понимала, пока я ей не сказала.