Трансформация - Рейнхард Люк - Страница 39

И вы знаете, через три месяца и мой босс, и моя секретарша работали в два раза лучше. После этого мы с боссом три или четыре раза в неделю выпивали вместе.

Он по-прежнему не хвалил меня, особо не улыбался, но, послушайте – мы ведь начали работать.

– Но если я стану работать лучше, – говорит Робби после долгих колебаний, – это не сделает моего босса меньшим болваном.

– Может, и нет, – говорит Мишель, – но это сделает меньшим болваном тебя. Ты станешь получать больше сыра, а об этом мы и говорим.

– Да, я понимаю. Но ты говоришь, что мы должны – работать лучше, даже если нам не нравится система, в которой мы работаем?

– Вы ничего не должны. Мы просто пытаемся ответить на вопрос «Кто отвечает за твою хорошую работу?».

Этот твой босс?

– Нет.

– А кто?

– Я.

– Прекрасно. Я только хочу, чтобы вы увидели и пережили, что это вы переживаете своего босса как болвана, который ничего не понимает. Это вы отвечаете за свою работу. Не обвиняйте тупых, алчных и ленивых боссов. Это вы выбрали заниматься идиотизмом.

ПРОСНИТЕСЬ! ВЫ – причина всего.

И не забывайте этого…

* * *

На вопрос «Кто это сделал?» ответ дан. Правда освободила одних, но другие, как и предупреждал Мишель, описались.

Вторая половина третьего дня состоит из четырех длинных процессов. Каждый из них чрезвычайно интересно пережить. Первый процесс – как долгожданное освобождение от груза ответственности за Вселенную. В этом процессе тренер преддаигает ученикам возможность обгадить самих себя. Процесс состоит из разыгрывания коротких нелепых ролей, каждая из которых требует криков, жестикуляции и часто противоречит нашим социально принятым ролям. Кажется парадоксальным, что, как только нас научили брать на себя полную ответственность за свою жизнь, мы сразу начинаем дурачиться. Для некоторых это прекрасная возможность раскрепоститься. Для других это еще труднее, чем процесс опасности, так как нас просят оставить все свои действия, достоинство, серьезность, респектабельность.

В двух наиболее трудных ролях женщин просят сыграть крикливого, глупого буйного пьяного, а мужчин хорошенькую десятилетнюю девочку, читающую глупенький игривый стишок про саму себя. Женщин просят быть агрессивно-мужественными, а мужчин – кокетливо-женственными. Во всех ролях учеников просят пронаблюдать, действительно ли они вошли в роль или застряли и не могут достичь полного физического выражения.

«ПОДАТЬ ВИСКИ!» – кричат хором двадцать пять женщин, стоящих перед аудиторией. Затем, обращаясь к воображаемому таперу в воображаемом западном баре:

«А НУ, СЫГРАЙ МНЕ НА ЭТОЙ ПИАНИНЕ, КРИВОЙ НОС!»

«Меня зовут не Кривой Нос», – отвечают женщины сами себе. Затем изображают удар правой: «А ТЕПЕРЬ ЗОВУТ!»

Аудитория смеется и аплодирует. Но тренер немедленно замечает пятерых затрудняющихся женщин.

– Я вас предупреждал, – говорит он, – то, что вы делаете это на сцене, еще не значит, что вы действительно это делаете.

Мишель снова тщательно объясняет им роль, карикатурно разыгрывая ее, и эти пять женщин по новой начинают представление.

«Подать ВИСКИ!» – кричат они, точнее – четыре из них. Одна из женщин – Лилиан – хорошенькая темноволосая женщина, одеревенела, как кукла. Роль сыграна, и все, кроме Лилиан, возвращаются на свои места.

– Нет, нет, – шепчет Лилиан, обнаружив, что осталась на сцене одна.

– Я хочу, чтобы на этот раз ты совершенно перестала быть собой, – говорит Мишель.

– Я не могу, – мягко говорит Лилиан, – это слишком… я не могу.

Она смотрит то на пол, то на стену. Она смущена.

– Здесь никого нет, кроме жоп, – говорит Мишель.

– Оставь все свои старые действия и начни новые.

– Нет, пожалуйста, я не могу. Отпусти меня, – умоляет Лилиан и порывается уйти.

Мишель встает на ее пути.

– Нет смысла продолжать жить с этим барьером, Лилиан. Он уже достаточно попортил твою жизнь. Я хочу, чтобы ты избавилась от него. Я хочу слышать твой крик, – его голос тверд и мягко настойчив.

– Я не могу, – мягко говорит она и бросает на тренера перепуганный взгляд.

– Я хочу, чтобы ты только крикнула, – говорит Мишель, – только крикнула.

– Я не могу, – шепчет Лилиан. Ее глаза наливаются слезами.

– КРИЧИ! – кричит Мишель.

– Я не могу, – говорит Лилиан громче.

– КРИЧИ, сука немая! – кричит Мишель.

– Я НЕ МОГУ! – громко говорит Лилиан.

– ЧТО? – спрашивает Мишель, прикладывая руку к уху.

– Я не могу, – спокойно повторяет Лилиан.

– Перестань, Лилиан, ты уже почти кричала. У тебя есть муж?

– Да.

– Хорошо. Ты на него кричишь?

Лицо Лилиан заливается краской.

– Да, – шепчет она, – но не на людях.

– Не на людях! – громко говорит Мишель.

– Хорошо. Громко скажи «не на людях».

– Не на людях! – громко говорит Лилиан.

– ГРОМЧЕ!

– НЕ НА ЛЮДЯХ!

– ГРОМЧЕ!

– НЕ НА ЛЮДЯХ! – кричит Лилиан.

(Смех и аплодисменты.)

– Грандиозно, – говорит Мишель, – теперь я хочу, чтобы ты посмотрела мне прямо в глаза и сказала своим самым громким голосом: «Подать ВИСКИ!».

Лилиан, краснея и улыбаясь, смотрит прямо в глаза Мишелю и говорит: «Подать виски».

– Громче!

– ПОДАТЬ ВИСКИ!

– Прекрасно, Лилиан, спасибо, – говорит Мишель, провожая ее под громкие аплодисменты. – Ну, мужчины, теперь ваша очередь…

Теперь на платформе стоят двадцать пять мужчин и тоненькими голосами читают стишок о том, что у них есть:

Лукавые глазенки и курносый носик, Гладенькое тельце, кудрявые волосики, Маленькие ножки, маленькие пальчики.

Вырасту большая – берегитесь, мальчики!

Во второй группе молодой человек по имени Тэрри. по комплекции похожий на регбиста, затрудняется покачивать бедрами, когда говорит о своем «гладеньком тельце». Мишель отпускает всех и оставляет Тэрри на платформе.

– Не могу я сделать это говно, – заявляет Тэрри. Он явно чувствует себя очень дискомфортно, оставшись один на один с Мишелем, который выглядит карликом по сравнению с ним.

– А тут и нечего делать, – говорит Мишель, – у каждого мужчины внутри есть маленькая девочка, и барьер к ее выражению блокирует целую область. Каждый гетеросексуальный имеет гомосексуальные элементы, а у каждого гомосексуального есть вытесненная гетеросексуальность. Ты видел, как я и двадцать четыре парня это сделали, и все мы выжили. Давай.