Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 24

— А у вампира вообще могут быть какие-нибудь… ну… эротические отношения с человеком?

— В смысле, могут ли спать вместе? — фыркнул Сэдрик. — Нет. Вампиры вообще не могут. Друг друга только целуют, но если неумерший поцелует смертного — мало не покажется. Это убийственная сила.

— Зачем же некромантке…

— Ради власти. Зачем люди насилуют вообще? Вот, кстати, Марбелл… он…

Звук, раздавшийся откуда-то сзади, заставил Кирилла вздрогнуть от неожиданности.

— Крестьянская телега, — сказал Сэдрик. — Запряжённая одром каким-то. В монастырь везёт уголь или еду — или ещё что-нибудь. Тьфу ты!

— Почему? — удивился Кирилл.

— Вопросы будет задавать, когда догонит, — пояснил Сэдрик с крайней досадой. — Крестьянин — вдвойне простец. И ему всего гаже те, кто ему добра желает.

Кирилл пожал плечами. Такая постановка вопроса была ему внове, но спорить не хотелось.

Шершавая лошадка цвета охры с несколько даже зеленоватым оттенком, пузатая, с остриженной гривой, торчащей жёсткими пучками, еле-еле тянула телегу, на которой стояли сани, а уже поверх саней лежали несколько набитых мешков. Вся конструкция выглядела ветхой и чуть живой; Кириллу даже показалось, что и телега, и лошадиная упряжь держатся на каких-то завязочках, скрученных из старой мочалки. Прошло довольно много времени, пока телега поравнялась с идущими, и Кирилл разглядел возницу.

Лошадёнкой правил немолодой усталый человек, одетый в вытертый овчинный тулуп с высоким воротником, войлочный колпак и валенки, подшитые полосами кожи. Кирилл представлял средневековых крестьян бородатыми, но хозяин лошадки довольно чисто брил бороду и усы, зато из-под колпака торчали сальные седые пряди почти по плечи длиной. На Кирилла и Сэдрика человек смотрел цепко и недобро — просто удивительно, до чего недобро и до чего проницательно.

Кириллу, встретившему этот взгляд, почему-то вспомнился не четырнадцатый век или около того, а тридцать седьмой год прошлого века Земли.

— Здравствуйте, молодые господа, — окликнул крестьянин, тронув шапку на голове, но не сняв её.

Сэдрик смерил его хмурым взглядом. Крестьянин подумал — и приподнял колпак на сантиметр.

— Здравствуйте, — сказал Кирилл и испортил произведённое Сэдриком впечатление.

Крестьянин шмыгнул носом и спросил:

— А лошадки-то где ваши?

— Любопытному дверью лоб разбили, — буркнул Сэдрик, предвосхищая реакцию Кирилла. — По обету в монастырь пешком идём.

Крестьянин умильно покивал, выудил из-под тулупа медное изображение глаза на засаленном шнурке и чмокнул его звучно. Потом засунул амулет обратно, не сводя с ребят глаз.

— А ты, господин хороший, где руку-то потерял? — спросил он Сэдрика, снова вызывая у Кирилла мысли о революционной бдительности.

— Лошадь сбросила, сломал, — с отвращением пояснил Сэдрик. — Что тебе надо? Проезжай, не мешай молиться.

— Вы, видать, нездешние? — крестьянин словно не расслышал.

— Тут здешние одного такого любопытного тремя кинжалами на сосне распяли, а потом прирезали, — сказал Сэдрик, щурясь. — Часа ходьбы не будет — совсем рядом. И лошадь его увели. Не слыхал?

Крестьянин изменился в лице и снова полез за амулетом:

— Господь с нами… пошаливают здесь.

— А всё оттого, что проезжающие с вопросами лезут, — кивнул Сэдрик. — Проезжай.

Крестьянин поджал губы и хлестнул лошадёнку. Она сделала вид, что пошла быстрее, а Сэдрик замедлил шаг, и Кирилл, подстраивающийся под его темп, сделал то же самое.

— Странный мужик, — тихо сказал Кирилл, когда телега отъехала подальше.

— Денег хочет, как и все, — Сэдрик пожал плечами. — Видит парня без руки и закономерно думает, что это подозрительно: приличный костюм, а калека. Мало ли, почему. И лошадей у нас нет. Кругом под вопросом.

— Тебя и раньше подозревали? — спросил Кирилл.

— Нет, — Сэдрик усмехнулся. — Меня подозревают из-за твоей заботы и щедрости. Ты помнишь, как я раньше выглядел? Ну, какой дурак будет приставать к нищему побирушке? Руки нет? Да слава Господу, что башка цела!

— Твои ужасные тряпки были маскировкой? — осенило Кирилла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Усмешка Сэдрика почти превратилась в улыбку. Он церемонно поклонился.

— Вы очень умны и наблюдательны, мой прекрасный сюзерен, — сказал он саркастически. — Смотрите-ка, как быстро сообразили — и года не прошло…

Кирилл со смешком двинул его локтем в бок:

— Для вассала ты не слишком почтителен.

— Почтительные у тебя уже были и ещё будут, — парировал Сэдрик. — Не засыпай на ходу. Идти далеко, а ночевать в лесу нам с тобой не улыбается.

Кирилл ускорил шаги — Сэдрик был прав.

III

Принцесса Джинера смотрела на чёрный лес по сторонам дороги и размышляла, почему же в этом году такая странная зима?

Ей казалось, что это похоже на предзнаменование. Впрочем, и без знаков свыше всё ясно.

Белый шпиц Джинеры спал у неё на коленях. Время от времени он поднимал голову и широко зевал, скрутив язык колечком — но тут же засыпал снова. Его укачало. Свита Джинеры решила, что нет смысла ставить кортеж на колёса — никто не знает, не попадёт ли он в снежную бурю, не добравшись до столицы Святой Земли — поэтому свита ехала в носилках. Каждые носилки несла четвёрка лошадей, так были не страшны снежные заносы, но укачивало, как на море. Ровенна, няня Джинеры, опустила кожаную заслонку рядом с печной трубой, пытаясь сделать воздух в носилках посвежее, но лицо её всё равно имело явственный зеленоватый оттенок — бедняжку мутило.

Сама Джинера спокойно относилась к качке, быть может, потому что обожала качели, катание на лодке под парусом и верховую езду. Она могла бы наслаждаться путешествием — в конце концов, принцесса должна наслаждаться свадебным путешествием! — но наслаждения никак не получилось.

Джинере было страшно и тоскливо. Принцесса, исполняющая давнюю мечту королевского дома Златолесья — помолвленная с государем Святой Земли — накручивала на палец упругий золотой завиток, которым кончалась её коса, и думала, что королевой становятся не для того, чтобы быть счастливой.

И это очень странно звучало: королевой Святой Земли тоже становятся не для того, чтобы быть счастливой. Где же искать счастья, если не здесь, казалось бы?

Джинера отлично знала историю королевского дома Сердца Мира и Святой Розы. Величайшая держава Севера. Здесь, неподалёку от столицы, в Серебряном Чертоге, проживал Иерарх Святого Ордена, голос и око Господа на земле. Здесь, в древнем храме при королевском дворце, пятьсот лет назад был явлен пресветлый лик Творца, здесь творились благие чудеса — и союз каждой новой королевской четы благословлял лично Создатель. Златолесье, маленькая страна на западе, издавна было Святой Земле торговым партнёром и военным союзником; впрочем, государи Святой Земли в стародавние времена по обету не вели завоевательных войн. Легенда гласит, что государи Светломорья и Белых Холмов триста лет назад сами принесли королю Святой Земли, Рэдерику Справедливому, вассальную клятву.

Рыжий Горард, предок Джинеры, не преклонил колена, но заключил с Рэдериком товарищеский союз — и вместе с ним прогнал за реку Серая Лента захватчиков с востока. По преданию, Горард обещал в жёны сыну Рэдерика свою дочь, которой тогда ещё не исполнилось и трёх лет, но рок судил иначе. Девочка, не став девицей, умерла от кори, Златолесье оделось в траур — и с тех пор брак с государем Святой Земли оставался для женщин из рода златолесских правителей недостижимой мечтой.

С тех пор утекло много воды.

Тёплое сияние Святой Земли с годами поугасло. Иерархи Святого Ордена, сменяя друг друга, не всегда оказывались благими подвижниками — и о них шёпотом рассказывали довольно грязные истории. Короли Святой Земли, позабыв древние обеты, отправлялись в завоевательные походы. При дворе Сердца Мира и Святой Розы порой случались такие же скандалы, что и в домах простых смертных. Но кружева, олово, шали из тончайшей плетёной шерсти и удивительное цветное стекло, производимые в Златолесье, по-прежнему продавались на Святой Земле, а в обмен на всё это добро шли тёмный солод, пенька и лён, знаменитые освящённые и честные зеркала Святой Земли, а кроме того — часы, подобных которым не находилось во всём мире: от громадных, для городских зданий, до крохотных, умещающихся на полке над камином. И мир между Златолесьем и Святой Землёй был нерушим.