Полюс. Неутоленная жажда - Карпенко Георгий - Страница 13

После обеда пурга валила «дуром». Мы счастливым образом вышли из торосов, прошли некоторое время по вполне сносным полям, после чего в условиях плохой видимости попали примерно в такой же хаос, как и перед обедом. Но мы не остановились на ночевку, а мучаясь, начали искать проход, и в результате вышли на простор и уже шли без особого сопротивления до самой ночи. Приятно было остановиться на ночевку, перевалив через очередные торосы в самом начале громадного, чистого поля, которое простиралось, как нам казалось, до самого Полюса. После всех сегодняшних дел нам было радостно. И еще нам было радостно оттого, что сегодня, 27 марта, у Славы день рождения. Славка захотел связать свое рождение с видом убегающего на север ледового поля, не встречающего сопротивления торосов до самого горизонта. Поэтому здесь, прямо на грубом капроне нарт появились пластиковая бутылочка с разведенным еще в обед спиртом, сохраняемая от мороза у именинника за пазухой, и пара фиников на закуску. Капюшоны наши были покрыты слоем инея. С носа на усы и подбородок, сплетая одежду и волосы, единой массой свисал комок льда. Отмороженные по самые глаза щеки покрылись наростами болячек. Я пожелал Славке того, что в тот момент было для него самым важным, — дойти. Мы выпили за это и, в последний раз добежав взглядом до горизонта, поспешили в палатку, варить ужин, в предвкушении продолжения праздника.

Каждую субботу я звонил домой. В тот момент, когда мы укладывались спать, в Пушкино было начало вечера. Обычно трубку брала Люда, и я сообщал ей свои координаты, причем разбираться в градусах, широте, долготе я ее не учил. Самое удивительное, что она по этим параметрам четко ориентировалась в том, насколько хорошо или плохо мы продвигаемся. Четыре года назад, когда я вернулся домой после своего путешествия на яхте в Антарктиду, я обнаружил в своем большом атласе аккуратные, почти профессиональные записи координат нашего передвижения. Я коротко описывал ей основные наши события, после чего она спрашивала меня, не болен ли я? Наверно, ее смущал мой голос, измененный спутниковой связью. Я слышал ее плохо, и только потом до меня дошло, что по субботам, как у нас и было заведено, они топили баню и, каждую минуту ожидая моего звонка, уносили туда телефон, при этом связь ухудшалась. В Хатангу мы звонили чаще, чем домой, но все равно Гамет был недоволен, он хотел иметь наши координаты каждый день. В конце марта он сделал нам два сильных сообщения. Первое: мы оторвались от корейцев на двести десять километров. Второе — печальное: Доминик улетела в Финляндию, где ей ампутировали четыре пальца. Для нас со Славкой второе сообщение было ужасным и полностью скомкало впечатление от первого, лишив нас радости относительно корейцев. Из рассказов тех, кто ходил сюда автономно, мы знали, что Полюс требует полной самоотдачи и ухода от любых поблажек себе, таких, например, как восьмичасовой сон. Нужно будет идти в любую погоду, любую пургу, идти, используя каждую минуту для передвижения в меридиональном направлении. Такой спартанский режим позволил нам хорошо продвигаться. В конце марта из Хатанги, а потом и из Москвы стали долетать до нас хвалебные в наш адрес слова. Всегда приятно, когда тебя хвалят, тем более когда это касается твоего любимого дела. Корейцы наверняка не ожидали увидеть Арктику такой неприступной. Действительно, в альпинизме все происходит гораздо более стремительно: несколько дней работы — и все заканчивается. А здесь Север буквально корежил тебя в течение двух месяцев, минута за минутой, и не было в этом марафоне ни минуты отдыха. Даже когда ты отдыхал, твое тело стерег мороз. Через две-три недели такого прессинга Арктика могла сломать любого человека.

Вообще в марте, несмотря на тяжелые сани, мы были полны сил. Предельная усталость была только во время работы. Утром мы были относительно энергичны и готовы были дать нагрузкам адекватную реакцию. Аппетит был просто зверский, да и наши миски были не маленькие. В них дымилась ударная смесь из сублимированного мяса, каши, колбасы и сала, нарезанных мелкими кусочками, и кусок сливочного масла. Этой густой массы в каждой миске было около литра — дома такого количества трудносоединимых ингредиентов я никогда бы в рот не взял, а если говорить о количестве, то одного обеда хватило бы на пару дней. Каждый за свой полярный день съедал по три такие миски, и еще мешок перекусных высококалорийных продуктов: стограммовую шоколадку, халву, орехи, сухофрукты, конфеты, сыр, сахар. Правда, во второй половине марта я мог поедать содержимое своей большой миски не иначе как с закрытыми глазами — так вкусно мне было. Выработался удивительный для данной ситуации темп: будучи прожорливым от природы, ел я в этом походе очень медленно. Славка же, наоборот, очень шустро съедал свою порцию, в то время как у меня все еще было впереди. Я пробовал лечить его тибетской мудростью: что жевать нужно столько, чтобы твердое можно было пить, а жидкое жевать. Способный в жизни Славка ничего с собою поделать не мог.

Март подходил к концу, и впереди почувствовалось что-то родное, отчего нахлынули нежные чувства и захлюпал нос. Конечно, как мама всегда спешит ко мне, так идет сюда, спешит ко мне апрель, мой месяц! И сейчас здесь, в центре дикой, враждебной страны, куда я загнал себя, уже присутствовало нечто вполне конкретное, что было реальнее самих воспоминаний о доме, что было бесконечно родным и пришло из самого детства — АПРЕЛЬ, месяц в котором я родился. А после него непременное возвращение домой. И теперь он был впереди, уже очень близко, и спешил ко мне, чтобы быть со мной уже до самого конца этого пути. Я совсем расчувствовался, иду и машу лыжной палкой и кричу на всю Арктику: «Это мой месяц! Ко мне идет мой месяц!»

К концу марта наша жизнь прорезала себе глубокое русло, составленное из необходимых, многократно повторяющихся операций. Многое доставляло нам одни страдания: таскание немыслимо тяжелых нарт по изломанной поверхности дрейфующих льдов, пробуждение и утренние сборы на морозе, безысходная тоска, убивавшая в тебе все в момент, когда ты видел густой многокилометровый хаос торосов или широкую открытую воду на своем пути. Через все это нужно было толкать свое сопротивляющееся тело. Но всем этим железной рукой управляла лишь одна сила — Жажда Исполнения Полюса. Наша ежеминутная медленная работа, шаг за шагом складывающаяся в единое целое, с каждой прожитой неделей становилась видной все отчетливее. Было радостно оттого, что мы идем. Невероятно, но мы очень даже неплохо идем, вопреки сложившемуся в голове стереотипу, что это доступно только единицам и только лучшим из лучших. Мне особенно приятно было сознавать это, вспоминая тон наших разговоров с первопроходцем этой трассы, Чуковым, не без собственных усилий держащего монополию на автономное достижение Полюса. Все эти дни не было ни одного часа, который мы не положили бы на алтарь Полюса. Каждая минута этого долгого холодного времени была на счету и имела свое полезное предназначение. К концу месяца наша усталость и родившаяся ответная ей сила — какая-то ярость — привели нас к экономии каждой минуты. Мы не могли оставить себе времени на элементарное общение, все было отдано единственному делу — делу быстрого продвижения по меридиану. Усталость все больше загоняла человеческие чувства вглубь, мороз выхолаживал наши души и каждый все больше, спасая себя, заботился о собственном силоустройстве. Я видел, как постепенно «вымывается» юмор из наших голов. Но, поднимая вечером кружки с тремя глотками горячей медовухи, мы по-прежнему испытывали трепетные чувства от наших совместных приключений за прошедший день и, стукнувшись лбами, глядя друг другу в глаза, прощали друг друга и, очистившись, переступали в следующий день.

Слава: «31 марта. 84°01? с. ш. 92°43? в. д. Прошли 21,5 км. До СП 650 км. Проспали до 5:36, вышли в 7:45, на преодоление полыньи ушло 15 минут — перебежали по темному льду и дальше. Испытания, видно, нам подкидывает кто-то свыше, особенно заранее не готовясь. Вчерашние трещины остались в памяти. Сейчас же пошли отличные поля, жмем на всю катушку. Чувствую, что идем на рекорд. По пути было много дум, самые интересные вспомнить не могу. Думал о „Бескидах“ как о священных коровах Индии, вспоминал друзей, родных, работу. Любые воспоминания доставляют радость, даже неприятные. Вспоминал бабушку с дедушкой, сад, черешню. Появились мысли съездить туда всей семьей, с родителями. За три минуты до предполагаемого обеда подошли к торосам, напоминающим торосы вдоль трещин. За ними оказалось подернутое льдом „озеро“. Глыбы льда давали надежду, что можно перейти по ним, но они не дотягивали до того „берега“. Однако нашелся обходной путь. Обед задержался на 23 минуты. А это много, когда в конце перехода, особенно предобеденного, поглядываешь на часы, а минуты текут мучительно медленно. Еще четыре, три, потом две, потом одна. И высматриваешь место, где бы остановиться, не просто где застигло время, а так, чтобы можно было после отдыха легко, одним рывком сдвинуть сани».