Народ - Мишле Жюль - Страница 9

Между тем крестьяне составляют большую часть нашего народа, и при этом лучшую его часть, наиболее здоровую и в физическом, и в нравственном отношении.[92] Но они предоставлены самим себе; вера в бога, когда-то их поддерживавшая, угасла в их сердцах, образования они не получают… Опорой их остается патриотизм, былая военная слава, своеобразная солдатская честь. Правда, крестьянин своекорыстен, себе на уме… Но можно ли упрекать его за это все, зная, что ему приходится' претерпевать? Берите его таким, как он есть, со всеми его недостатками, и сравните с торговцами, которые вечно лгут и обманывают, или с тем сбродом, что работает на фабриках.

Неразрывно связанный с землей, живущий лишь думами о ней, крестьянин становится похож на нее. Он жаден, как земля; ведь земля никогда не скажет: «Довольно, хватит!» Он упрям, точно так же, как земля неподатлива и тверда; он терпелив и стоек: все минует, а он останется. Можно ли назвать пороками эти свойства? Если бы характер крестьянина не отличался ими, то Франции уже давно не существовало бы.

Если вы хотите правильно судить о крестьянах, посмотрите, как они ведут себя, вернувшись с военной службы. Взгляните: эти грозные солдаты, первые в мире, едва приехав из Африки,[93] где они храбро сражались, вновь берутся за лямку и начинают трудиться, как их сестры и матери, вести ту же полуголодную, полную лишений жизнь, какую вели их отцы. Теперь они воюют только с самими собою… Поглядите, как они, не жалуясь, не применяя насилия, ищут кратчайший путь к своей заветной цели, от которой зависят мощь и благополучие Франции, – к союзу человека с землей.

Если бы Франция сознавала, какая миссия лежит на ней, она несомненно помогала бы взявшимся за это дело. Но по роковому стечению обстоятельств его развитие в наши дни приостановилось.[94] Если такое положение сохранится и впредь, то крестьяне, вместо того чтобы покупать землю, начнут ее продавать, как в XVII веке, и вновь превратятся в наемников. Вернуться вспять на двести лет! Это было бы попятным движением не только класса земледельцев, но и всей нации.

Крестьяне ежегодно вносят в казну свыше полумиллиарда франков, и миллиард – ростовщикам. Все ли это? Нет, косвенные налоги не менее велики. Это вызвано высокими таможенными тарифами, которые в угоду промышленности препятствуют ввозу иностранных товаров, а тем самым – и вывозу нашей продукции заграницу.

Эти люди, столь трудолюбивые, питаются хуже всех. Они не видят мяса: скотопромышленники (по существу – крупные предприниматели) забирают его целиком,[95] делая это будто бы в интересах сельского хозяйства. Самый бедный рабочий ест белый хлеб, но тому, кто вырастил зерно, доступен лишь черный. Крестьяне делают вино, но выпивает его город. Да что там! Весь мир охотно пьет французские вина, за исключением самих виноградарей Франции.[96]

Машины значительно облегчили с недавних пор развитие промышленности в наших городах. Но это нанесло удар по благосостоянию крестьян, ибо льнообрабатывающие машины задушили мелкую деревенскую промышленность, основой которой был ручной труд прядильщиц.

Крестьянин теряет свои промыслы один за другим; сегодня – производство льняных тканей, а завтра, быть может, – шелкоткацкое. Ему все труднее и труднее сохранять землю в своих руках: она ускользает от него, унося все, что он вложил за годы труда, бережливости, лишений. У крестьянина отнимают то, без чего он не может жить. Если у него еще что-то осталось, то он попадет в лапы аферистов. Он слушает их россказни с легковерием, свойственным всем обездоленным. В Алжире, дескать, можно производить сахар и кофе, в Америке любой мужчина зарабатывает по десяти франков в день… Правда, надо плыть за море, но что ж тут такого? Эльзасец готов поверить, что океан лишь немногим шире Рейна.[97]

Прежде чем дойти до этого, прежде чем покинуть Францию, крестьянин испробует все средства, все Способы. Его сын наймется в батраки,[98] дочь пойдет в прислуги, малолетние дети – на ближайшую фабрику; жена – кормилицей в буржуазную семью[99] либо возьмет на воспитание ребенка из семьи мелкого торговца или даже рабочего.

Крестьянин завидует рабочему, как бы мало тот ни получал за свой труд. Рабочий, обзывающий фабриканта буржуем, сам является таковым для крестьянина. Ведь по воскресеньям рабочие гуляют, вырядившись почти как господа! Прикованный к земле, крестьянин воображает, что человек, знающий ремесло, могущий работать в любую погоду, не боясь ни заморозков, ни града, – свободен, как птица. Крестьянин не знает, не хочет замечать тягот труда в промышленности, и судит о рабочих по тем молодым странствующим подмастерьям, каких он часто встречает на дорогах. Они останавливаются то тут, то там, чтобы заработать немного деньжат, лишь бы хватило на ужин и ночлег, а затем беспечно пускаются в дальнейший путь с дубинкой в руке, с котомкой за плечами и с песенкой на устах.

Глава II

«Как чудесно в городе! Как бедна и непривлекательна деревня!» – можно услышать от крестьян, приезжающих в город по праздникам. Они не знают, что если деревня бедна, то город, несмотря на свои внешний блеск, еще беднее.[100] В сущности, мало кто отдает себе отчет в этом.

Поглядите в воскресенье у заставы на два потока людей, двигающихся в противоположных направлениях: рабочие – в деревню, (крестьяне – в город. Явления как будто сходные, но между ними большая разница. Рабочие идут на прогулку, крестьяне же не просто гуляют по городу: они всем восхищаются, всему завидуют и охотно остались бы тут при малейшей возможности.

Пусть они семь раз отмерят, прежде чем отрезать! Покинувшие деревню обычно уже не возвращаются. Тем, что пошли в услужение, живется почти так же вольготно, как их хозяевам, и у них нет никакой охоты снова терпеть нужду. Те же, кто стал работать на фабриках, непрочь вернуться в деревню, но не могут это сделать: они уже измотаны, неспособны к тяжелому физическому труду; им не вынести смены жары и холода, работы на открытом воздухе в любую погоду.

Город всасывает в себя сельское население, но делает это нехотя; упрекать его не приходится. Он пытается оттолкнуть крестьян невероятной дороговизной съестных припасов, въездными пошлинами. Осаждаемый толпами жаждущих устроиться, город пытается отбиться от них. Но ничто не помогает: они согласны на любые условия жизни, готовы стать слугами, рабочими, придатками к машинам, готовы сами превратиться в машины… Невольно вспоминаешь, как жители римских провинций, стремясь во что бы то ни стало попасть в столицу, сами продавали себя в. рабство, надеясь потом стать вольноотпущенниками, свободными гражданами.

К жалобам рабочих на горькую жизнь, какими бы мрачными красками та ни изображалась, крестьянин относится скептически. Он привык зарабатывать не больше одного-двух франков в день и не понимает, как можно нуждаться, получая три-четыре, а то и все пять франков? Его не пугают неуверенность в завтрашнем дне, угроза безработицы. Получая жалкую поденную плату, он все же ухитрялся делать сбережения; насколько же легче отложить на черный день из такого огромного заработка!

Даже если не говорить о заработках, жизнь в городе куда легче, по мнению крестьянина. Работают там обычно в помещении; уже одно то, что над головой – крыша, кажется большим плюсом. У нас такой климат, что даже привыкшие к холодам (о жаре я не упоминаю) жестоко от них страдают. Мне пришлось провести немало зим в неотапливаемых домах, но от этого я не стал менее чувствителен к холоду. Когда морозы кончались, я испытывал ни с чем не сравнимую радость; а когда наступала весна – восторгу моему не было пределов. Богачи безразличны к смене времен года, но для бедняков – это важное событие, оказывающее большое влияние на их жизнь.