Зона бессмертного режима - Разумовский Феликс - Страница 53

Действительно, к папочке – у самки неожиданно пропало молоко, и Ан выкармливал котенка сам особыми питательными смесями, вводимыми посредством клизмы. Очень, очень старался, жутко переживал, отдавал процессу все душевные силы. Да и вообще выяснилось, что разводить муркотов дело не простое, хлопотливое, требующее особого терпения. В неволе они, оказывается, размножаются плохо, без всякого энтузиазма, с огромным трудом, к тому же самец задрал уже с полдюжины самок, пока ему не привезли вот эту, розовую, полосатую, с пушистым хвостом аж до скакательного сустава. И вот наконец-то снизошел, расстарался, отковал. И вот он, плод муркотовой любви, зубастый, теплый, весом уже в полпуда. Усатый и, как полагается, полосатый, с мохнатыми висячими ушами. Уж такой красавец, уж такой симпатяга. Весь в папу…

– Ну-с, и как у нас дела? – Ан тем временем осмотрел питомца, взвесил на руках, потискал, покрутил, проверил, как блестит его шерсть, соплив ли нос, режутся ли зубы, сухо ли под хвостом, с одобрением кивнул и опустил на подстилку. – Молодец, все у нас как надо. Сейчас будем кормиться.

В это время проснулся гиперфон, звонил Тот с третьей планеты.

– Учитель, добрый вечер. Я, наверное, не вовремя, но промедление, на мой скромный взгляд, смерти подобно. В общем, шахта встала. Восстание, бунт, массовые беспорядки. То же самое в Бад-Тибире. Никак не могу связаться с канцлером, Энлиль трубку не берет, а в Ниппуре его нет. Какие будут указания?

– Будь на линии, я перезвоню. – Ан мигом забыл о некормленном воспитаннике, витиевато выругался и набрал номер Мочегона, однако ответили ему длинные гудки – ку-ку, ку-ку, ку-ку. – Такую вашу мать! – рассвирепел он, выскочил из клетки и, сделавшись вдруг, на удивление, убийственно спокойным, связался с Энки, хоть тот, не в пример другим, от общения не отказывался. – Привет, это я. Что там за бардак вселенский у тебя?

– Это, отец, не у меня, это у его степенства канцлера. На шахте бунт. В промзоне тоже, – с готовностью ответил ему Энки. – Работу остановили, стражу перебили, меня с Гибилом взяли в заложники. Грозятся, если что, убить. Мучительно…

Странно, но голос Энки, томящегося в неволе, сочился бодростью, экспрессией и оптимизмом. Если не сказать большего.

– А Мочегон где? – сразу все понял Ан. – Он почему рогом-то не шевелит, генерал хренов?

Ох, дети-дети, дьявольское отродье, наследники и преемники, такую мать. А ведь говорят, что сыновья – это отцу опора и отрада. Может, прибить их, говнюков, обоих разом? А? Сразу всем легче станет. Ну да, кроме их сестренки блядоватой. Гм… А может, прибить и ее за компанию?

– Как это, о отец мой, не шевелит? – изумился Энки. – Вы, видимо, отец, просто не в курсе. Мочегон еще сегодня утром, когда бунт еще только зрел, обо всем доложил канцлеру Энлилю. Но тот сказал, что разберется сам, запретил строго-настрого информировать вас, а генерала, когда он, естественно, начал возражать, взял под арест. Сейчас он хочет усмирять восставших при помощи лазерного бура. У него ведь теперь такие мудрые советники, любимчики-педерасты Калкал и Нуску…

– Что? При помощи лазерного бура? – Ан сделался страшен. – А кто потом, спрашивается, на шахте работать будет? Вот кретин. Ну ладно, придется мне как следует вправить ему мозги. А ты там тоже дебилом не будь, сиди себе не рыпайся, в героев не играй. Скоро буду, тогда и поговорим.

Он резко дал отбой, пообщался с Шамашем, связался с Нинуртой и собрал своих – Таммуза с Гиззидой да Красноглаза с бандитами.

– Братва, – сказал он уркам на нижней палубе, там, где готовился к полету дежурный планетоид. – Кто-то там, на периферии, оборзел в корягу, потерял нюх и начал подымать хвост. Разве это хорошо?

– Это плохо, утес, – выразил всеобщее мнение Таммуз, – надо восстанавливать статус-кво. Дать в нюх, чтоб согнуло в корягу, и оторвать хвост. Под корень. Вместе с яйцами. Вот тогда будет порядок.

Так они выработали четкий план действий, дружно уселись на челнок и полетели себе в Ларак, где на посадочной площадке их уже ждал Нинурта, да не один, а в компании с Шамашем, прибывшим по-быстрому из своего Сиппара. Разговоры разговаривать и обмениваться впечатлениями не стали, летом погрузились в гравикары и шмелями рванули в Ниппур. Там они подобрали прибывшего из Шуруппака Тота и в темпе вальса двинули в СИЗО при Главном Местном Управлении Правопорядка.

– А? Кто? Чего? – сразу не узнал Ана Основной Блюститель и, мигом получив в нюх, в жабры и под дых, слег. Помощничек его словил каблук чуть пониже живота, истошно застонал, пустил мочу и, всхлипывая, пополз за Мочегоном, как ему и было приказано.

Вернулся тот один, с ободранными кулаками, выразил респект своим освободителям и, приложив о сейф бесчувственного Блюстителя, принялся живописать реалии. Они не радовали. Бунт был хорошо организован, грамотно продуман и направлен в самый корень, а во главе его стояли трое. Это экскаваторщик со сдвигом, он же половой маньяк Зу, вожделенный предмет его страсти уборщица Эрешкигаль и, что удивительно, – известный всем акробат Парсукал, пидор лагерный. Нити заговора крепки, многочисленны и простираются аж до Бад-Тибира, – как все это удалось организовать вольтанутому, ложкомойнице и педерасту, толком никто не знает. Хотя, собственно, если глянуть в корень, ничего особо удивительного здесь нет – к заговору как следует приложил свою руку…

– Ладно, ладно, все и все поняли, – сразу же прервал рассказчика Ан, кашлянул, выругался, глянул виновато. – С этим все ясно. Дальше давай.

И Мочегон дал дальше – восставшие жаловались на условия труда, на зверскую эксплуатацию, на ненормированный рабочий день и требовали создания профсоюза, отмены телесных наказаний и гарантированных отпусков. Еще они требовали хлеба, зрелищ, женщин и сорокачасовой рабочей недели. В противном случае грозились взорвать рудный газ, обрушить шахтные крепи, с концами заморозить доменные печи и пустить в прокатный стан холодный рельс. Ситуация усугублялась еще и тем, что у бунтующих в изобилии имелся ханумак, в чем крепко постаралась уборщица Эрешкигаль, на деле являющаяся бандершей, возмутительницей спокойствия и распространительницей наркотиков. И здесь тоже, если глянуть в корень, сразу чувствуется рука, вернее, стройная нога…

– Ладно. – Ан встал, негромко выругался и повернулся к Шамашу: – Давай, брат, звони своим. – А сам тоже позвонил, своему наследничку Энки. – Ну что, как там дела?

– Да пока никак, – отозвался тот. – Вялотекуще. Все такое медленное и печальное… Скажи, сынок.

– И скажу, – захохотал Гибил. – Тянут, тянут кота за яйца. Дед, мяу! Как там твои муркоты? Не издохли?

Похоже, что отец и сын были на наркоте. Заложнички, такую мать…

Между тем Шамаш позвонил к себе и велел немедленно прислать «Мугир», прогулочное экскурсионное судно на антигравитационном поле и реактивной тяге. Приказано – сделано. Через полчаса огромное блюдце с множеством иллюминаторов беззвучно опустилось на площади Ниппура. Плавно отворился командорский люк, рослый ануннак с нашивками Орлана с почтением приложил руку к сердцу – мол, далан на тайман, старшие товарищи. Куда изволите? Старшие товарищи изволили черт знает куда, в южное полушарие, в страну сияющих жил Арали. Да побыстрей… И поплыла на север под днищем блюдца огромная, отмеченная квартетом рек земля[213] – величественные горы, зеленые плато, бескрайние просторы саванны и джунглей. Пилот был ас, курс проложен, маршевая скорость быстрее звука, так что перелет не затянулся – посоветовались с ГЭВН, сориентировались в пространстве, замедлили ход и мягко приземлились. В широкую скалистую долину, исчерченную лентами дорог. Это и была Габкурра, место, где добывали металлы. Невеселое место, мрачное, хоть и залитое лучами солнца. Низкие бараки, построенные из гематида, ржавые громады бункеров, гигантский терриконник[214], напоминающий пирамиду, – дымное оранжевое пламя адскими огнями то вспыхивало, то гасло на его боках. Камень, песок, пылища, жара. А еще высокая непролазная силовая стена, огораживающая долину по периметру. И впрямь Курнугия – место, откуда не возвращаются. Мрачное, зловещее, похожее на ад.