Вселенский расконвой - Разумовский Феликс - Страница 51

– Что, до утра? – Кровь ударила Энки в голову, растопила мозг и устремилась к сердцу, не оставляя на душе никаких чувств, кроме упоительного бешенства. – Так, так, до утра?

Так, так. Значит, вначале у него забрали Нинти, потом лишили Нахеры, а теперь предлагают спать с Сарой? Ладно, такую мать, это мы еще посмотрим. Очень хорошо посмотрим.

Бешеные отцовские гены вышвырнули его в коридор, молнией протащили в полумраке и заставили замереть у знакомой двери. Двери в рай, в нирвану, в восторг, в блаженство, в неземное наслаждение. На этот раз закрытую.

«Ах, значит, такую мать, с Сарой», – Энки отступил на шаг, настраиваясь, вздохнул и стремительным движением, как учил его отец, с концентрацией пнул дверь. Вышиб ее заодно с коробкой, смерчем ворвался внутрь и… застыл – увидел Нинти. Золото распущенных волос, ангельски очерченные плечи, бедра, пребывающие в движении, ягодицы, белеющие в полутьме. Стройную женскую фигурку, галопирующую на коленях у мужчины. Самку, впавшую в любовный раж, самку, тонущую в экстазе, самку, потерявшую рассудок и стыд от прилива внеземного наслаждения. Потерявшую рассудок не с ним – с другим…

– Сука! – шмякнул Энки женщину в висок, сбросил на пол со вздыбленного фаллоса и взялся за удачливого соперника, крепкого, с рельефом, ануннака в мерзкой маске ухмыляющегося волка. Однако тот был не промах, отнюдь. Молнией сверкнул теллурий, чмокнула насилуемая плоть, и Энки сразу затормозился – убийственно-вибрирующий клинок вошел ему в яремную впадину. Хлынула кровь, рухнуло тело, в келье запахло смертью. И в этот миг пожаловала Ассо, да не одна, в компании жрецов охраны.

– А ну-ка, фу! – рявкнул ануннак и лихо очертил мечом кривую, да так, что гости застыли на пороге. – Стоять. Ты, – глянул он на бледную Ассо, – зайди. Остальные – на хрен. И не вздумайте мне шуметь – прибью.

Огромный, в маске, с мерцающим мечом и все еще стоящим фаллосом, он был по-настоящему страшен.

– Да, да, не вздумайте шуметь, – мигом сориентировалась бандерша. – Мин животворящий не любит шума. Живо валите в коридор, ждите по-тихому меня там.

Мысли ее судорожно метались – да, шум, конечно, ни к чему. А то ведь прикроют лавочку, отзовут лицензию, и уж как водится, наложат штраф. Да еще копать начнут, и уж как пить дать, такого нароют. И все это, блин, в праздничные дни, когда клиент прет косяками. Да, шум, конечно, совершенно ни к чему. Живым. А мертвым уже все равно. До фени. Что громко, что тихо… С другой же стороны – мокруха в храме. Опять-таки, такую мать – в праздничные дни. Это вам не шутка. А еще недоносительство, укрывательство, сокрытие реалий, суть злонамеренное пособничество, квалифицируемое как содействие… М-да, за такое, небось, по головке не погладят. Жопу редькой порвут[87], клитор осокой отрежут, священным крокодилам скормят на обед. Ох, что же делать? Что делать? Что делать-то?

– А ты не дура, – одобрил ануннак, кивнул, взмахнул мечом и неожиданно стянул маску. – Или я не прав?

– Так это ж… – посмотрела на него Ассо, на миг утратила дар речи и приземлилась на живот. – Ваше Царское Могущество…

Перед ней во всем природном естестве стоял сам лучезарный Сетх – владыка Нижнего Египта. Фаллос его тоже все еще стоял и поражал размерами и формой.

– Ну, если не дура, тогда давай берись за дело, – сказал он и вытащил с пригоршню зааба. – На, чтоб быстрей работалось. И лучше молчалось. Вели своим посвященным принести какой-нибудь саркофаг. Побольше. И побыстрей.

И, не обращая больше на Ассо внимания, он занялся вплотную Нахерой: присел, перевернул, потрогал сонную артерию и с явным облегчением вздохнул:

– Готова.

Устроился половчее, взялся за меч и принялся расчленять тело – к моменту возвращения Ассо из коридора келья большее напоминала бойню. Пси-резонирующий теллуриевый клинок резал одинаково легко и кости, и мясо. Все – пол, покрывало, подушки, ковры – было густо отмечено человеческой кровью. А лучезарный Сетх, хотя и из царей, орудовал с энтузиазмом бывалого маньяка – резал, фрагментировал, выворачивал, расчленял, кромсал, укорачивал, рассекал, потрошил. И все это – спокойно, деловито и не спеша. Правда, когда он добрался до покойника и сдернул с лица его козлиную маску, в голосе его послышалось изумление:

– Вот это да. Видимо, судьба. Ну теперь будет вони…

Однако в это время приперли саркофаг – добротный, вместительный, из ливанского кедра, и Сетх замолчал – ушел в работу. А едва дождавшись, когда жрецы уйдут, кинул грозный взгляд на бледную Ассо:

– Эти твои как? Нормально? Не подставят? Не сдадут? Не подведут?

В голосе его уже слышалось не удивление – звон теллурия.

– Не беспокойтесь, Ваше Царское Могущество, – с поклоном отреагировала та. – Эти – не подведут, потому как не опасны. Они полностью кастрированы, дегельминтизированы и санированы, а в языки им до самого корня введены парализующие шипы дерева хиру. Они холодны и неразговорчивы, словно рыба лепидот[88].

В глубине души ее мучили сомнения: может, все же плюнуть на тот факт, что клиент идет косяком, и дать своевременно сигнал? А с другой стороны, на кого? На Его Царское Могущество Повелителя Нижнего Египта? На лицензированного бога первой категории? В оперенной короне «Дешерт»[89]? Нет, нет, на хрен, лучше молчать. Как в той песне – ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Ля-ля-ля.

– А, дегельминтизированы? Это хорошо. – Сетх поставил точку клинком, жирную и кровавую, бросил в сосновый ящик бренные останки Нахеры и принялся грузить туда же то, что осталось от ануннака. – Ну вот, мечты сбываются, вы теперь вместе.

На душе у него сомнений не было – это перст судьбы. Рок, фатум, провидение, смертельное стечение обстоятельств. То, что должно было случиться раньше, еще давно – или он, или Энки. Третьего было не дано – Нинти не делится на двоих. И теперь все будет хорошо, славно, преисполнено гармонии. Если, конечно, эта жирная свинья не проболтается. Да нет, навряд ли, зассыт. Центрсовет богов – хрен знает где, а натасканные маджаи – вот они где, рядом, на расстоянии прямой слышимости, только свистни. Нет, не заложит, зассыт.

Наконец все было готово – саркофаг наполнился.

– Тэк-с, – глянул на свою работу Сетх, оценивающе поцокал языком, задумчиво вздохнул. Эх, хорошо лежат. Двинулся к сосуду для интимных омовений, пальцем сделал знак на все готовой Ассо. – Ну-ка, полей мне. Ага, вот так, вот так, на спинку, теперь пониже. Я сейчас уйду, а ты давай по плану. План такой – коробочку закрыть и в Нил, пусть себе плывет. До города Чугуева. Здесь навести марафет, гвардейский порядок, флотскую уборку по классу «А». Чтобы все блестело, как у муркота яйца. Фр-р-р. – Он шумно отплюнулся, встряхнулся всем телом и начал энергично вытираться. – Ну что, посвященная ты наша, всосала? Или разжевать?

– Всосала, Ваше Царское Могущество, всосала, – заверила Ассо. – Чтоб все блестело, как у муркота яйца.

– Ну вот и отлично. – Сетх не спеша оделся, вдумчиво прицепил клинок, вытащил еще зааба, без счета, сколько влезло в горсть. – На. И держи язык за зубами. А то вырву. И зубы, и язык…

– Да я… Ваше Царское Могущество… буду как та рыба. Лепидот, – глянула ему в спину Ассо, судорожно вздохнула и принялась запрятывать зааб. – Да никому! Да никогда! Да ни за что!

Ха, она не знала, как умеет допрашивать Красноглаз! Пару дней спустя она расскажет все, что знает и не знает, а затем умрет, медленно, позорно и печально, куда тяжелее и неприятнее, чем безвинно погибшая Нахера. Да, что-то Мину животворящему со жрицами в последнее время не везло. Определенно.