Вавилонская башня - Разумовский Феликс - Страница 43

– Ладно, пошли, – мрачно сказал Кудеяр. И пошагал к оплоту российской государственности, чьи окошечки светились у американской стены. – Поговорим. Вдруг что умное скажут.

В сортире было хорошо. Если вдуматься, в сортирах всегда бывает хорошо. Даже в самых неухоженных и непотребных. Потому что выходит оттуда человек с душевным облегчением, с весельем на сердце. Зря ли даже праздник установлен – международный день сортира, отмечаемый в конце ноября!

Похоже, в петуховском заведении именно к этому празднику и готовились. Если в первый визит Скудина здесь ещё витал едва уловимый запах дерьма, то теперь его не было вовсе. Слишком давно скромный туалет, расположенный в покинутом жителями районе, не использовался народными массами по своему прямому назначению. Теперь он являлся скорее жилищем, и было в нем, как и положено быть в правильном жилище, тепло и уютно. А пахло – чем бы вы думали? – томлёными с салом, луком и зеленью питательнейшими диетическими яйцами. Это сам туалетчик Петухов, священнодействуя, жарил яичницу-глазунью по-украински с ветчиной. Майор Собакин резал хлеб, доставал из бочек капусту и огурцы, расставлял бутылки, гремел посудой, гоношил самовар… Впрочем, со второго взгляда Кудеяр понял, что справляли здесь скорее поминки. На столе красовалась третья стопочка с прозрачной жидкостью, покрытая ломтиком хлеба.

И поскольку блистал своим отсутствием третий сортирный абориген, сантехник Евтюхов, сама собой напрашивалась мысль, что эта рюмочка предназначалась именно ему, вернее, его отлетевшей душе.

«Ох, до чего же некстати…» – мысленно застонал Иван. Несмотря на очень внятное предупреждение Глеба, он все никак не мог отказаться от мысли, что Василий Дормидонтович по-прежнему знал какую-нибудь лазейку в развалины. Мимо цепких щупалец дымки, мимо смертоносных ловушек, куда проваливаются живые люди и дорогостоящие кибернетические танкетки… По лестнице на седьмой этаж, где свисает с потолка жирными хлопьями сажа… Куда он столько раз взбегал в своих снах, до того реальных, что все тело поутру физически ныло…

– Что случилось? – спросил он, забыв поздороваться.

Петухов, маленький и морщинистый, похожий в своём ярком «Адидасе» на стареющего спортивного тренера, виновато вздохнул, развёл руками и перекрестился. Не уберегли, дескать, душу ангельскую, аминь.

– Он, как услышал, что башню летом рвануть хотят, сам не свой стал, – хмуро доложил Андрон Кузьмич.

«Услышал? Что башню взорвут? Да ещё именно летом? Откуда, интересно бы знать?..» – пронеслось в голове у Кудеяра. Он, при его-то допуске, сам это выяснил только сегодня, а если бы не компьютерный гений Борька, не знал бы и до сих пор.

– Он, сердешный, все тебя ждал, Иван Степаныч, уж ты не серчай, – подхватил туалетчик. – Чтобы, значит, ты «самому» все как есть разобъяснил про наши тутошние дела. Говорил, если, значится, взрыв сотворить, тут такие танцы пойдут, что проще сразу в гроб лечь и крышкой накрыться.

Иван вдруг представил себе большой лесной муравейник, от которого в разные стороны тянутся муравьиные тропки. Если аккуратно через них перешагивать, мимо муравейника можно более-менее нормально ходить. Можно даже – если знать как – перенести его в сторону, чтобы люди и муравьи не мешали друг другу. Американцы полагали, что взрыв возымеет эффект ведра с бензином и спички. Реально же… Скудин почему-то верил пророчествам сантехника Евтюхова гораздо больше, чем выкладкам учёных типа Опарышева, Кадлеца и Розенблюм. Так вот, по Евтюхову получалось, что человечеству скорее всего предстояло в этот самый муравейник усесться. Голой жопой. И это ещё мягко выражаясь.

– Случилось-то что? – повторил Кудеяр. И мотнул головой в сторону бывшего «Гипертеха»: – Он что… туда ушёл? И не вернулся?

– Не ведаем. – Майор Собакин снял фуражку, торжественно положил её на стол и тоже перекрестился. – Подшлемник его на углу Новоизмайловского подобрали третьего дня.

Петухов вдруг принюхался, всплеснул руками – и, явив неожиданную для его тщедушного сложения силу, сдёрнул с печки-«буржуйки» необъятную, явно очень тяжёлую сковороду, полную шипящей, пузырящейся благодати.

– Садитесь, что ли, помянем…