Прокаженный - Разумовский Феликс - Страница 56

Так думал Сарычев, стремительно, на пределе сил возвращаясь в свою «девятку». Срок действия питья Троянова подходил к концу, сердце билось бешено в груди, словно птица в клетке. Хрипя, задыхаясь, он забрался наконец в машину, сил не хватило даже, чтобы запустить двигатель. Глаза его закрылись, и он вдруг ощутил тяжесть бронзового топора в своих негнущихся от холода пальцах.

Середина Мира. Эра Овна. Двадцать веков до Р. X.

Зима подкралась незаметно. По ночам из-за Ри-фейских гор стал налетать ледяной ветер, принося на своих крыльях низкие снеговые тучи, и боевой топор в руках Сарычева мерзлую почву не копал, а колол.

— Благословен будь, царь Хайратский Висташпа, только на пятнадцатом году правления твоего прогневался бог, лучезарный Ахура-Мазда, и прилетела Черная Язва. — Губы майора дрогнули, и, опустив в могилу умершую последней жену, он принялся бросать руками на крышку выдолбленного из цельной кедровой колоды гроба смерзшуюся комьями землю.

Где-то недалеко зацокала белка, и мысль о том, что, кроме него, еще кто-то живой остался в округе, заставила Сарычева горько усмехнуться. Всего лишь месяц прошел, как он вернулся с победой после битвы на большом соленом озере Воурукарте, и за время это от черной язвы погибли все, кто жил здесь ранее и кто в надежде на спасение покинул Города Кольца. Смертельная болезнь не пощадила никого.

Сначала на человека нападала огневица, три дня лежал он без памяти, в бреду, затем пупок его чернел, и это означало, что смерть уже у изголовья. Днем следующим на месте язвы лопались покровы, гной изливался в брюшную полость, и обреченный в страшных муках погибал.

Сильный ветер зашумел в вершинах столетних кедров, закрутил в белом хороводе выпавший еще с утра снег, и, поведя широкими плечами, майор накинул на коротко остриженную голову капюшон грубого солдатского плаща.

Когда погибли его дети, он стал повсюду искать смерть, но она находила лишь тех, кто цеплялся за жизнь. Вскоре он остался один, сердцем осознав, что не сбывается то, чего желаешь слишком сильно. Горестно глянул он на затянутое синевой небо.

— О Ахура-Мазда, почему не пошлешь ты мне быструю смерть, в чем теперь смысл жизни моей? — Рука его непроизвольно потянулась к висящему на широком кожаном поясе острому мечу из твердой зеленовато-желтой бронзы.

Стоит только вонзить его между ключиц, прямо в яремную впадину, чуть-чуть повернув острие вниз налево, и сердце бессильно замрет, и свет навсегда погаснет перед глазами. Но это страшный грех, нельзя разрушать тобой не созданное. Застонав, майор подхватил пригоршню снега и прижал ее к разгоряченному лицу.

Могильный холмик замело поземкой. Представив, каково лежать в непроницаемой холодной темноте, Сарычев склонил голову и крепко, так, что побелели костяшки пальцев, сжал прикрытые до локтей боевыми браслетами руки в кулаки.

Раньше мертвых хоронили по-другому — тела их помещали на дакмы — башни скорби, а чтобы земля не осквернялась, ей предавали только кости, оставшиеся после пиршества священных птиц Ахуры-Мазды — воронов.

Нынче былое благочестие забыто. Демон-разрушитель Ангра-Майнью уже давно простер над миром свои крылья и, затмевая свет мудрости божественной в сердцах людских, повсюду уподобляет человека зверю.

Прерывая мрачные мысли майора, где-то неподалеку хрустнула ветка, и, повернувшись на звук, он увидел выходящего из чащобы человека. Идущий был высокого роста, широкоплечий, и когда расстояние, их разделявшее, сократилось, Сарычев заметил, что на лице его, обрамленном белокурыми волосами, светятся глаза, подобные голубому небу в яркий солнечный день. Он был безоружен, грубую матерчатую хламиду его подпоясывала веревка.

— Мир тебе, воин. — Приблизившись, незнакомец приветственно простер руку.

— Мир и тебе, идущий. Уходи, здесь повсюду смерть.

Путник, будто не услышав, смахнул рукою набившийся в волосы снег и усмехнулся.

— Смерть и есть начало жизни. — На майора в упор смотрели бездонные голубые глаза, а негромкий голос раздавался, казалось, прямо в его голове. — Боязнь конца быстро приближает его, а презирающий свою погибель идет ей навстречу долго. Ты сам, Гидаспа, сердцем знаешь это. — Он улыбнулся в ответ на изумленный взгляд Сарычева. — Хоть ты и воин, но обладаешь хварной жреческой, и жизнь твоя сохранена Ахурой-Маздой, чтобы исполнилось твое предназначенье.

Майор замер, не в силах произнести ни слова, и наконец прижал ладони к сердцу:

— Скажи, несущий мудрость, если ты читаешь в душах, если судеб людских дано тебе узреть пред-начертанье, ответь мне, за что? — Он медленно окинул взглядом поляну, усеянную могильными холмами, и махнул рукой в сторону давно уже мертвых Городов Кольца. — Зачем рожать детей, чтоб хоронить их? К чему все эти смерти, муки, боль? Смотри, весь мир погряз во зле, а где великий и могучий Ахура-Мазда?

Майор вдруг с быстротою молнии выхватил меч и вонзил в его в землю возле ног путника:

— Ответь мне, несущий мудрость, или убей!

В небе темно-свинцовые тучи разошлись, выглянул красный диск холодного солнца, и Сарычев увидел, что глаза незнакомца светятся мудростью и печалью. Ни слова не говоря, он вытащил меч из земли и, вернув его хозяину, уселся на ствол поваленного бурей кедра.

— Ахура-Мазда вначале создал наш мир в идеальном виде, и было это в эпоху Артезишн, позднее нареченной Временем творенья. Понятно, что все сознания, реально существуя в невоплощенной форме, вначале не имели никакого права выбора, и, следовательно, не было возможности для появления зла. Оно явилось позже, в эпоху Гумезишн, когда мир идеальный стал проявляться на материальном плане и вследствие неправильного осознания добра и зла в нем появился разрушитель Ангра-Майнью. Он вынудил людей забыть, что они боги, разъединил их, осквернил их души и смешал языки.

Путник умолк и внимательно глянул на сидящего у его ног прямо на земле Сарычева.

— Зло проявляется на каждом плане мироздания по-своему. В духовной сфере выступает сам Ангра-Майнью, как верховный принцип разрушения, присваивая роль творца и первопричины. На уровне души зло совершается царицей лжи и искушенья, коварной демоницей Друдж, а в материальном мире сеет хаос и разрушение ее хозяйка Аза. Вначале Ангра-Майнью оскверняет дух, и человек, осознавая враждебность мира, отвергает совесть, прощает себе грехи и ставит дьявола на место бога. Затем души его касается владычица обмана Друдж, и он становится ее рабом, умело прикрывая свои неблаговидные поступки лживыми словами. И наконец, когда физическое тело человека поражает Аза, он начинает ненавидеть все окружающее и, опьяненный страхом, без колебания идет дорогой зла.

Красные лучи солнца коснулись верхушек кедров и исчезли за надвинувшимся покрывалом туч. Рассказчик вновь глянул на сидевшего неподвижно Сарычева.

— А теперь, Гидаспа, слушай главное. Все зло в реальном мире возникло неслучайно, оно явилось результатом наших нечестивых мыслей, слов и поступков, накопленных с момента воплощения и порожденных недостойными людьми. Оно, подобно тяжкой хвори, объяло вселенную, и вся вина лежит на том, кто волен был в свободе выбора — на человеке. И нынче каждый получает в полной мере то, чего достоин, и разорвать оковы зла возможно лишь одним путем — глубокой, несокрушимой верой. Осознающий свое единство с миром, заполненным гармонией и светом, с его творцом Ахурой-Маздой, неподвластен темным силам и движется дорогой истины. Не забывай, Гидаспа, что грань между добром и злом проходит в сердце каждого.

Так говорил на закате холодного дня Заратуштра.

В салоне «девятки» было дуборно, как в морозильнике. Дрожащими от холода руками Сарычев долго и безуспешно пытался запустить мотор, потом догадался вытащить подсос, а когда машина завелась, поехал в гараж.

Было раннее морозное утро. В небе все еще висела молочно-белая луна, окруженная блестящими осколками звезд, под колесами хрустели покрытые льдом лужи. Без остановок пролетая перекрестки по мигающему желтому, Сарычев доехал на удивление быстро.